Старая Земля

— Твоя биохимия меня беспокоит, брат.
При звуке скрипучего голоса Горгонсона Ayг открыл глаза — человеческие глаза из плоти.
— Я чувствую себя сильным, — сказал Ауг, осознавая, что его вид не противоречит этому заявлению.
Апотекарий из клана Локопт задумчиво нахмурился, но не высказал своих сомнений. Кроме них двоих, в помещении никого не было. Горгонсон сидел перед Аугом, распростертым на медицинском столе с присоединенными к аугментациям и плоти диагностическими приборами.
Ayг сел и начал отсоединять провода. Его почти лишенное плоти тело не оказывало сопротивления. Когитатор запищал, но Горгонсон сразу же его отключил.
— Крови маловато… — пробормотал он.
— Я много пролил ее на Оквете, — ответил Ayг, сопровождая слова полуулыбкой.
Горгонсон снова нахмурился и перевел взгляд на инфопланшет в левой руке.
— Чувство юмора прежнее, — негромко произнес он.
— Техножрецы Льякса хоть что–то тебе оставили.
— И многое добавили, — подхватил Ayг.
Он протянул руку и коснулся плеча Горгонсона. Но ободрить апотекария не получилось.
— Если ты намерен убедить меня, что беспокоиться не о чем, — с грустью сказал тот, то ты только напрасно потратишь время. Беспокойство — мой долг. Любая, даже самая незначительная процедура, которой я не понимаю, таит в себе риск. А тот факт, что на Льяксе ты подвергся масштабной аугментации, увеличивает его вдвое.
— Это было возрождение, Горан. Магос–доминус Фармакос спас мне жизнь и вернул в строй, к Шадраку. Какой в этом может быть риск?
Горгонсона его слова ничуть не убедили.
— Я не знаю, брат, в том–то и дело. Во всем, что касается Марсианского Механикума, слишком много тайн.
Ayг не сдался:
— В таком случае поверь своим глазам. Что они тебе говорят?
— Что ты здоров и крепок телом…
Железный отец улыбнулся, уверенный, что настоял на своем и спор окончен. Озадаченное выражение лица Горгонсона рассеяло его уверенность.
— Но тем больше значение твоей моральной травмы, — выдал он заключение. — Такие жестокие раны, как твоя… Они оставляют след, шрам, который не виден на плоти.
— Обещаю, Горан, если мне потребуется твоя помощь или совет, я обязательно к тебе обращусь. — Джебез посмотрел ему в глаза. — Я говорю это вполне искренне.
Горгонсон ответил ему таким же прямым взглядом, словно взвешивая слова Ауга и ощущая в них весомость правды.
Он кивнул:
— Обязательно так и сделай. — Он отодвинулся от медицинского стола, позволяя Аугу спуститься на пол. — На данный момент я закончил. Но я бы хотел, чтобы ты вернулся сюда после совещания.
Он занялся оборудованием, вздыхая над изношенностью приборов.
— Просто чудо, что со всем этим я еще могу кому–то помочь, — задумчиво пробормотал он. — Хорошо хоть, что у нас достаточно ножовок.
— Скажи, Горан, ты так настойчив со всеми своими пациентами?
Горгонсон искоса взглянул на Ауга:
— Только с теми, кто близок мне.
Джебез усмехнулся:
— Тебе никто не близок.
Горан нахмурился, обдумывая ответ. Затем пожал плечами:
— Верно.
Смех Ауга эхом отдавался в переходах на всем пути от апотекариона до капитанского мостика «Железного сердца».
Они летели скрытно, на корабле темном, как сама пустота.
Медузон стоял за командным пультом, слегка приподнятым над остальным мостиком, в окружении целого атолла ячеек для сервиторов и аскетических рабочих станций. Многие из тех и других пустовали. Единственными источниками света, кроме тусклых огоньков приборов и слабых лучей далеких звезд, проникающих сквозь большой изогнутый иллюминатор, были четыре гололитические проекции, созданные для совещания.
Каждый из светящихся зеленоватых конусов генерировало устройство, вмонтированное в переднюю часть помоста. Медузон стоял в центре, повернувшись лицом к полукругу смоделированных изображений старших офицеров Железных Рук. Его крепко сжатые в кулаки руки уперлись в бока.
Он опаздывал. Отказ плазменных двигателей. Непредвиденный. Поломка поправимая, но повлекшая за собой задержку. Теперь ускорители работали на полную мощность, что, судя по показателям термодатчиков, было рискованно. Медузон сумел отыграть несколько дней. Но, похоже, этого оказалось мало.
 
— Мы не можем медлить, — послышалось заявление со стороны призрачного облика Надуула Норссона.
Суровый нрав железного отца клана Атраксий был виден даже в несовершенной передаче гололита. Тонкие губы сжаты в прямую линию, глаза постоянно прищурены, а один из них неизлечимо налит кровью. Частично оголенный череп, испещренный шрамами, свидетельствовал о богатой боевой истории. На остальной части головы торчали клочки жестких волос. Его нога не ступала на поверхность Истваана V, тем не менее он получил немало ран в этом сражении. Даже отступление с боями в атмосфере после того, как открылось предательство Хоруса, превратилось в настоящую резню. Несмотря на тысячи погибших, о той битве предпочитали не говорить.
— Из–за тебя мы прождали здесь три дня, — поддержал его Рааск Аркборн.
Окулярный имплантат фратера, заменявший левый глаз, непрерывно вспыхивал и терял фокусировку, и этот наглядный признак неполадок скрыть было невозможно. Его бионическая рука покоилась на груди, словно в невидимой повязке. Один из пальцев на ней каждые несколько секунд непроизвольно подергивался, выдавая неверное совмещение нервных окончаний и аугментики.
— Три дня, — излишне подчеркнуто повторил Кулег Равт из клана Раукаан. — Три дня, за которые Сыны Хоруса могли нас отыскать и уничтожить. А они будут искать нас после всего, что мы натворили на Хамарте. Они жаждут нашей крови.
Рядом с остальными Равт выглядел почти невредимым, поскольку видимой бионики в нем не было. А вот под доспехами — совсем иное дело. Одной рукой он опирался на силовой топор с длинным топорищем, металлической оковкой на конце древка, хотя это скрывал гололитический туман, заканчивающийся на уровне поножей Равта. Кроме того, на его нагруднике еще сохранилось Бдительное Око — честно заслуженное, а теперь безвозвратно очерненное. Око, окруженное шестерней, указывало, что Равт когда–то сражался бок о бок с Хорусом. Теперь оно служило напоминанием о его клятве убить магистра войны и стереть знак отличия изменнической кровью примарха.
— Я удивлен, что в твоих жилах еще сохранилась кровь, железный отец, — сердито буркнул Медузон, мгновенно пожалев и о своих словах, и о тоне, которым они были сказаны.
Гололитический облик Равта ярко вспыхнул, словно отражая настроение железного отца,
— Кое–кто считает, что твоя кровь слишком горяча, Медузон.
— Ты должен называть его военачальником! — рявкнул Лумак.
Он стоял за левым плечом Шадрака, массивный, грозный и не склонный к уступкам.
Взгляд Равта, как и остальных железных отцов, принявших бразды правления от лидеров кланов, погибших в резне на Оквете, обратился к капитану Аверниев.
Медузон приготовился выслушать гневную тираду, проклиная в душе несдержанность Лумака и прикидывая, не поздно ли вытолкнуть его из шлюза.
«Бесполезно, — решил он. — Он попросту затеет спор со звездами и навлечет на нас ярость самой пустоты».
К немалому удивлению Медузона, Равт отреагировал иначе. Он не высказал ни возмущения, ни упрека. Он уступил.
— Прошу прошения, военачальник, — произнес он, не сводя глаз с Лумака. Затем снова посмотрел на Медузона. — Думаю, все присутствующие согласятся, что последние несколько недель были чрезвычайно напряженными. После Оквета логично соблюдать осторожность.
«Естественно», — мысленно добавил Медузон, отчасти признавая его правоту.
 
Остальные двое железных отцов кивнули в знак одобрения.
— Мне понятна ваша озабоченность, братья. Это самый полный сбор Железных Рук и их союзников со времен…
Он помолчал, не желая произносить название.
— Истваана, — раздался далекий и искаженный голос четвертого участника. Облик его из–за слабости сигнала был размыт и потрескивал. — Самый полный сбор со времен Истваана.