Отшельник (СИ)

Опять же, гости вынуждены задержаться до выздоровления раненого. Порез на ноге не опасный для двадцать первого века, но в условиях дикого средневековья вопрос излечения становится похож на лотерею с шансами пятьдесят на пятьдесят. По-хорошему бы Вадима вызвать, но чёртов телефон так не вовремя утонул!
Второй княжий дружинник, тот что помоложе и вообще без бороды, подтолкнул сундучок ещё ближе к Самарину:
— Не сомневайся, боярин, казна есть. Честным серебром заплатим.
— Да я и не сомневаюсь, Ефим, — улыбнулся Андрей Михайлович, откидывая крышку сундучка. — М-да…
Нужно было сомневаться. Как-то сразу не сообразил, что в Российской Федерации начала двадцать первого века не в ходу вытертые чешуйки из потемневшего низкопробного серебра, и желтеющие среди них немногочисленные золотые монеты. И те и другие вызовут интерес разве что у нумизматов и антикваров, да и то если повезёт выйти на честного, что само по себе сравни фантастике.
— Там самоцветы ещё, — Дионисий разгрёб причудливое разнообразие серебряных чешуек. — И жемчуг речной.
В камнях Самарин не разбирался вообще, но здравый смысл подсказывал не связываться с драгоценностями сомнительной стоимости. Жемчуг этот можно просто выбросить, а с остальным… Или наживёшь неприятности на пятую точку, или станешь посмешищем с грубо обработанными стекляшками. Или всё вместе одновременно, что Андрея Михайловича не устраивало ещё больше.
Он поднял голову, молча уставился на люстру, и надолго замолчал.
Дионисий с Ефимом проследили за взглядом и одновременно огорчённо вздохнули. Нашли кому предлагать самоцветы… За ту красоту, что на потолке висит, можно купить половину Москвы или Владимир вместе с Суздалем в придачу. Дивной красоты каменья искрятся множеством граней в белом свете явно волшебного происхождения шаров размером с детский кулачок.
— И много вам нужно? — Наконец-то оторвался от созерцания китайского ширпотреба Самарин.
— А сколько есть? — торопливый Ефим получил подзатыльник от старшего товарища и поправился. — А на сколько этого серебра хватит?
Андрей Михайлович решительно захлопнул крышку сундучка:
— С утра что-нибудь наберу в подарок. А в следующий раз договоримся.
Утром Дионисий с горящими глазами смотрел на всё увеличивающуюся кучу разнообразного металлического хлама. Обрезки водопроводных труб, слегка погнутый пожарный багор, куски строительной арматуры, двухметровая рельса от узкоколейки, неведомыми путями попавшая в Любимовку, велосипедная рама без руля, сиденья, педалей, но с передним колесом. А боярин Андрей Михайлович выносил из сарая новые и новые сокровища, заодно называя их и объясняя назначение. Ничего не понятно, но звучит чарующим пением херувимов господних.
Самым последним и самым ценным на взгляд гостей подарком, оказался пакет рессор от «Москвича». Зачем Полина Дмитриевна вообще его хранила, Самарин не знал, но подозревал, что хозяйственная бабушка ничего и никогда не выбрасывала. Подозрение подтверждалось наличием двух десятков ржавых и дырявых вёдер, несколькими корзинами без дна и ручек, и жемчужиной коллекции — перекосившимся сервантом с треснувшими зеркалами на задней стенке.
Заглянувший в сарай Ефим перекрестился на шедевр советской мебельной промышленности, и с робкой надеждой спросил:
— Это тоже нам?
— Забирайте, всё равно выкидывать.
Затем Самарин наблюдал, как гости с радостным щенячьим повизгиванием осторожно разбирают сервант по дощечкам и едва не облизывают зеркала.
— Нахер вам эта дрянь? — не удержался он от вопроса.
— Да это же…. Это… — Дионисий аж задохнулся от восторга, но сумел взять себя в руки и объяснил.
По его словам выходило, что зеркала являются большей ценностью, чем уклад и уж тем более простое железо. За них золотом платят по весу, а если зеркало размером в две ладони и выше, то и два веса дают.
— Да ладно? — усомнился Андрей Михайлович. — За обыкновенное стекло?
— Стекло обыкновенным не бывает, — Дионисий покосился на окна дома и уточнил. — У нас не бывает.
— Погоди, — вспомнил кое-что Самарин и пошёл копаться в так и не разобранных до конца рюкзаках и сумках. Вернулся минут через десять, и протянул коробку из обычного серого картона. — Вот ещё подарок.
 
Кто хоть раз ездил из Москвы на восток и обратно железной дорогой, тот наверняка встречался с атакующими проходящие поезда коробейниками из Гуся Хрустального. То ли им зарплату выдают продукцией стекольного завода, то ли сами наловчились в домашних мастерских, но навязчивые продавцы вцепляются в жертву намертво, и даже угроза физического насилия не заставит их разомкнуть стиснутые на чужом кошельке челюсти. Злые языки поговаривают, будто ассортимент коробейников щедро разбавлен поделками доброго дядюшки Ляо или дедушки Фыня, но это клевета и наветы, распространяемые пассажирами следующих без остановок «Сапсанов». Приличные люди слухам не верят. Так что будь ты законченным циником или мизантропом, имей ты самую угрожающую уголовную морду… ты всё равно неожиданно для себя станешь счастливым обладателем набора хрустальных пепельниц, цветных бокалов из тонкого стекла, салатницы размером с казан для плова, коробки с гранёными стаканами, и прочего, что только производят трудолюбивые руки и буйная фантазия местного населения. Если проявить недюжинную силу воли, то покупка будет всего одна, но стоит дать слабину…
Андрей Михайлович был человеком волевым, потому у него пылилась одна коробка с подарочным набором из двенадцати бокалов.
Ефим взял коробку, осторожно заглянул внутрь, и едва не уронил её из-за внезапно задрожавших рук:
— Господи, это нам?
Дионисий перехватил ценный подарок, тоже заглянул, и заорал мощным басом:
— В Нижнем Новгороде генуэзцев наймём!
— Да, — согласился его товарищ. — Шемяке пиздец!
Андрей Михайлович мысленно пообещал себе следить за речью, чтобы впредь не похабить первозданную чистоту русского языка, а потом переспросил:
— Какие генуэзцы? Где Волга, а где Генуя…
— Они везде, — с неожиданной злостью сплюнул Ефим. — Как тараканы.
Из объяснений Самарин узнал, что Нижний Новгород, как город пограничный, издавна является прибежищем и местом сбора лихих людишек, начиная от регулярно грабящих Орду ушкуйников, до европейских наёмников из крымских колоний Генуи, продающих свои мечи хоть Папе Римскому, буде тот сюда заявится, хоть богдыхану из далёкой страны Мин. Или Цин, что одно и то же. На кривых и крутых улочках легко можно встретить приплывшего с персиянами арапа, чёрного ликом и охочего до баб, шамаханских кызылбашей с крашеными бородами, охотников вотяков с мешками соболей да куниц, мордовцев с бочонками мёда и воском…
— Воск! — вспомнил Самарин про слова Полины Дмитриевны. — За уклад буду брать воском.
А что, вполне ликвидный и безопасный товар, который не вызовет излишних вопросов и не привлечёт ненужное внимание. Происхождение золотых и серебряных монет нужно как-то залегендировать, а продукты пчеловодства до сих пор не вызывают жадного взгляда со стороны налоговых органом. Вроде как с убогих и нищих пасечников и взять-то нечего.
— Привезём, — кивнул Дионисий. — Много ли нужно?
— Сколько найдёте, столько и везите. Всё возьму.
— Добро, боярин, будет воск, — Дионисий протянул руку. — Обещаю.
— Вот и славно, — Самарин подтвердил договор крепким рукопожатием. — А теперь после трудов праведных предлагаю перекусить.
— А железо с укладом?
— Куда оно денется?
Андрей Михайлович чистил картошку под внимательными взглядами гостей. На кухню приковылял даже хромающий Лаврентий, сопровождаемый юным княжичем. Любопытный Тимофей сразу попробовал сырую картофелину на зуб, обиделся, долго плевался, и едва не заплакал, обманутый в ожиданиях.
 
— Сейчас пожарю на сале с луком, тогда и пробу снимешь, — успокоил ребёнка Самарин. — Вы такого ещё не едали.
— Как зовется сей плод? — спросил Ефим.
— Картошка, она же земляное яблоко. Вкусно, полезно, питательно. Некоторые болезни излечивает, но не помню какие. Ну уж если под водочку, да с солёным огурчиком, с груздочками, так вообще песня!