Любимый враг
Она с нетерпением ожидала мистера Фонса – так утопающий цепляется за соломинку.
– Прошу вас, садитесь, – пригласила она любезно, а затем, обратясь к зятю, сказала: – мне бы хотелось поговорить с мистером Фонсом наедине, Гарри, – и майор Тогуд вскочил со стула, оскорбленно фыркнув:
– Но, дорогая матушка, мне известны все обстоятельства дела. А также, обладая опытом в житейских делах, я мог бы оказаться полезен…
– Но не во время моего разговора с мистером Фон-сом, Гарри. Я хочу сохранять спокойствие и рассудительность, доступные еще моей бедной старой голове.
– Хорошо, дорогая, вы лучший судья в данном случае, но ведь в самом деле…
– Дорогой Гарри, было бы так любезно с вашей стороны, если бы вы оставили нас вдвоем.
– Хорошо, матушка, если так. – Экспансивный коротышка-майор вылетел из комнаты, и слышно было его негодующее бормотанье, пока он сбегал с лестницы в столовую, где нашел утешение в сигаре.
– Мой зять – замечательный человек, мистер Фонс, но он чересчур много говорит, – сказала миссис Рэннок. – И он, несомненно, рассказал вам, почему мне нужна ваша помощь.
– Да, мэм.
– А теперь, пожалуйста, спрашивайте меня обо всем, что вас интересует, я ничего от вас не утаю. Я испытываю слишком большое беспокойство за судьбу сына, чтобы о чем-то умолчать.
– Могу я спросить вас, мэм, прежде всего, какие у вас основания беспокоиться о полковнике Рэнноке?
– Уже то достаточный повод, что он молчит почти десять месяцев. Мой сын очень аккуратный корреспондент. Я не припомню случая, когда бы он не писал мне больше двух месяцев кряду. Он очень, очень аккуратный корреспондент, – повторила она взволнованно, словно хотела сказать «он очень хороший сын».
– Но вы не допускаете, мэм, что суровая жизнь на Клондайке не способствует желанию сесть и написать письмо после целого дня работы, когда испытываешь смертельную усталость?
– Да, я это допускаю, но не могу поверить, что, если мой сын жив, – и ее глаза наполнились слезами, несмотря на все усилия казаться спокойной, – и в здравом уме, и может держать перо в руке… я не могу поверить, что он способен так небрежничать со мной.
– А вы сами, полагаю, ему писали, мэм?
– Я ему писала каждую неделю. Посылала письма на почтамт в Сан-Франциско и в Доусон-сити, куда он просил писать, я все время ему писала.
– А вы связывались с камердинером полковника Рэннока?
– С Чэтером? Да, конечно. А что вам о нем известно?
– Очень мало, мэм. Мне приходилось слышать о нем от джентльмена, который тоже наводил справки о вашем сыне.
– Для чего?
– В интересах леди Перивейл. С тех пор этот джентльмен успел на ней жениться.
– Мистер Холдейн! Да, я слышала о их браке. И была рада услышать. Леди Перивейл очень пострадала от своего сходства с этой презренной женщиной.
– Извините, мэм, но вы знаете поговорку: «ищите женщину». Если бы вы соблаговолили рассказать мне что-нибудь об этой женщине и об отношениях с ней полковника Рэннока, мне бы это помогло в моих поисках.
– О, это такая грустная, грустная повесть! Мой дорогой сын так прекрасно начинал свою карьеру, в полку деда, ведь Рэнноки жили в Ланаркшире со времен Килликрэнки. Он был хорошим солдатом и отличился в Афганистане и только после знакомства с этой ужасной женщиной начал сбиваться с пути, и все шло хуже и хуже. Правда, он и до этого позволял себе некоторые безумства, но не больше, чем многие другие. Но эта женщина и ее окружение его погубили.
– Очевидно, это произошло примерно десять лет назад?
– Да, а как вы узнали об этом?
– Я имел возможность познакомиться с прошлым мисс Делмейн, мэм. Прошу вас, расскажите мне все, что вы о ней знаете.
– Это было безумное увлечение со стороны сына. Он увидел ее в театре, там она имела очень большой успех у публики из-за красоты. Актриса она была никакая. Она жила в прекрасном доме в Сент-Джонс Вуд, на содержании у очень богатого молодого человека, которого тоже погубила и который вскоре умер. Мой сын стал частым гостем в этом доме. Там давали воскресные обеды и ужины после спектаклей, и мой сын неизменно на них присутствовал, он голову потерял из-за мисс Делмейн. Была ли она тогда для него больше, чем знакомая, не знаю. Могу лишь определенно сказать, что он не ссорился с сэром Хьюбертом Уизернси. Но после смерти несчастного молодого человека влияние Кейт Делмейн на моего сына испортило ему жизнь. Он подал в отставку, когда Ланаркширский полк получил предписание отправиться в Бирму, только чтобы не расставаться с ней. Он не решился взять ее с собой. Не знаю, какой образ жизни он вел после этого, хотя мы виделись иногда, но знаю, что его доброе имя пострадало, и лишь немногие из прежних друзей его отца поддерживали с ним отношения и приглашали к себе.
– Вам известно, мэм, что полковник Рэннок уделял очень большое внимание леди Перивейл?
– Да, конечно, и я очень надеялась, что он преуспеет в своих исканиях.
– Вы знакомы с этой дамой, знаете ли вы, что она весьма похожа на мисс Делмейн?
– Нет, я очень мало бываю в обществе. Я старая женщина, и мне хочется видеть только старых друзей. И, разумеется, я никогда не встречалась с мисс Делмейн.
– Вы думаете, что ваш сын был влюблен в леди Перивейл?
– Да, думаю, что был. Но, возможно, она нравилась ему только из-за сходства с этой женщиной.
– Он был очень раздражен, когда леди Перивейл ему отказала?
– Да, его самолюбие было уязвлено, и он даже сердился.
– А как вы думаете, это разочарование и другие неприятности не могли заставить его покончить самоубийством?
– Нет, нет, нет! Я ни на секунду в это не поверю. Мой сын слишком часто смотрел смерти в глаза, он не раз рисковал жизнью ради достойной цели и никогда бы не расстался с ней как трус. Я знаю, какой он смелый, какая у него сильная воля, во всяком случае, достаточно сильная, чтобы преодолевать трудности. И это так на него похоже – эта мысль о Клондайке, когда он потерпел крушение своих надежд.
– Вы знаете, что в феврале он был вместе с мисс Делмейн в Алжире?
– Не знала, пока не прочитала отчет о процессе леди Перивейл. Я думала, что он окончательно порвал с мисс Делмейн два года назад. И думаю, что он считал разрыв окончательным. Вряд ли нужно говорить, что сведения об этой злосчастной связи я получала не от сына. Вы понимаете, что я очень беспокоилась и прибегла к другим источникам информации.
– Да, мэм, я могу понять. Думаю, что больше нет необходимости беспокоить вас сегодня, но не одолжите ли вы мне фотографию вашего сына – недавнюю по времени, она может мне пригодиться?
– Да, я могу дать его карточку, прошлогоднюю.
Миссис Рэннок открыла бархатную шкатулку, стоявшую на столике возле ее кресла и достала кабинетную фотографию сына. Ее исхудавшие белые руки еле заметно при этом дрожали.
– Благодарю вас, мэм. Я сразу же позволю себе навестить вас, как только получу какие-нибудь свежие известия, но я должен вас предупредить, что расследования подобных дел подвигаются очень медленно. Наверное, вы не можете мне подсказать, где бы мог сейчас находиться полковник Рэннок, в случае, если он изменил свое намерение и на Клондайк не поехал?
– Нет, нет, я не думаю, что он изменил планы. Он был у меня накануне отъезда, полный надежд и энтузиазма. Его очень воодушевляла сама мысль о жизни в диких просторах Аляски, и он и слышать не хотел о моих опасениях и не терпел возражений. О, мистер Фонс, если с ним случилось что-нибудь недоброе, эти седины сойдут в могилу под бременем скорби.
И снова невольные слезы выступили у нее на глазах. Она встала, и Фонс понял, что аудиенция окончена.
– Вы можете всецело положиться на мое самое искреннее усердие, мэм, – сказал он и направился к выходу, видя, что она протянула дрожащую руку к колокольчику.
«Бедная! Боюсь, эти седины действительно ожидает скорбь», – размышлял Фонс на обратном пути к Эссекс-стрит.
Он написал Чэтеру, слуге полковника, и просил зайти на Эссекс-стрит следующим утром по важному делу, касающемуся полковника Рэннока, и слуга пришел пунктуально в назначенный срок, опрятно одетый, с хорошо вычищенной шляпой и тонким, как трость, зонтиком. Чисто выбритый подбородок, широкая грудь, коротко стриженные волосы все еще чем-то напоминали, на взгляд Фонса, прежнего вояку, который долго делал артикулы ружьем и поворачивался «направо» в пыли казарменных плацов.