Плохой парень// Bad Guy (СИ)

— Нет, — отвечаю и таю от того, как он нежно теряется носом о мой.
— Так вот. Первая проблема. У меня там внизу всё ещё куча тряпья, которое снимать с меня придется тебе. Вторая, — лёгкий поцелуй в губы и улыбка, — Там такой стояк из-за тебя, поэтому раз я теперь твой раб, ты с ним справиться должна сама.
— Я тебе говорила, что у тебя совершенно грязный рот, и ты пошлое создание! Я…
— Должна следовать правилам, Лика! Ты уже и сама догадалась что это за игра, — тихо прошептал Хан, — Иначе я действительно не смогу больше пережить того ужаса. Это было…
Стыд волной накрыл меня разом. И захотелось всё остановить. Мне стало неприятно, и я поняла что действительно причинила ему боль.
— Посмотри на меня, — в его голосе была искренняя просьба, и подняв глаза, я попыталась успокоиться.
— Я бы не спал со взрослой женщиной, если бы не хотел её. Я бы не пришел сюда и не сковал бы себя этим дерьмом, если бы ты мне была не нужна и безразлична. Просто забей на всё! Ты можешь? Я же, сопляк, смог, — Хан шептал в мои губы, а я понимала, что малолетней трусихой здесь была только я.
— Так… Какая третья проблема, Хан?
— Ты должна приковать меня к той цепи сама. Своими руками. И я тебя прошу, давай без этого дерьма с самобичеванием, а? Тот умный мужик говорил и о нём. Ты меня хочешь?
Я прикоснулась к его губам и мягко прошлась языком по нижней. Она чуть больше чем верхняя, и мягче. Пухлая и нежная на ощупь и вкус.
— Да!
— Тогда я хочу чтобы ты меня приковала и хорошенько оттрахала. Ты не поверишь, я годами мечтал сказать эту срань любимой девушке. Заводит так, что ширинка трещит.
Он медленно опускает меня на простыни и поворачивается спиной. Эта картина совершенна. Ровные линии плеч, упругие мышцы и черные взъерошенные волосы на голове.
— В правом кармане, ещё один пыточный инструмент, а в левом ключи от обоих.
Протягиваю руку и забираю содержимое карманов, чтобы понять насколько я рехнулась.
"Лика, ради бога, выключи психиатра, когда вы в следующий раз окажетесь в кровати!" — эти слова Анастасова, как призыв к действию.
Поэтому я отцепляю наручники, и они падают между нами, а Хан оборачивается. Страх возвращается новой волной и сбивает меня, словно с ног.
— Это я, Лика! Это не тот урод! Это я! — дрожащими руками беру всё в руки и понимаю, что хочу избавиться от этой болезни навсегда.
Я хочу быть счастливой. Так почему не имею на это права?
Поэтому на его запястьях сцепляются наручники, и я приковываю Хана к дикой штуковине над кроватью. Он следит за каждым моим движением, ловит и наблюдает взглядом за всем. Осматривает с ног и до головы. А когда я сажусь на него, резко произносит:
— Сними… Всё сама. Только… — он дышит глубоко и жадно впивается взглядом, — Раз уж я не могу потрогать, то дай смотреть.
Тело реагирует тут же, и я застываю, а он продолжает:
— Сначала ты! Я хочу видеть тебя, Лика.
Руки дрожат, но рубашка падает рядом с кроватью, и я вижу. Отчётливо и ясно вижу, как на его лице проступает дикое желание.
— Штаны, Лика. Это уже реально превращается в рабство и пытки. Насади его на себя иначе я рехнусь сейчас!
Я хочу вспомнить те ощущения, но они другие. С ним всё по другому, поэтому трепет в груди усиливается и когда грубая ткань джинс падает сверху на рубашку, я ловлю его стон своими губами, и сама обхватываю ствол, провожу рукой и получаю просто нереальное удовольствие от того, как он реагирует на эти прикосновения. Хан прищуривается и сильнее втягивает мои губы с тяжёлым дыханием, в такт тому, как возбуждение растет в моей руке.
— Ты… Издеваешься, да? Или возвращаешь мне… Все… — он задыхается от моих движений ладонью, а я не могу остановиться, потому что хочу этого, мне нравятся эти ощущения и я мечтала снова почувствовать желание доставить кому-то удовольствие.
Поэтому схожу с ума сильнее. Веду губами по его коже шеи, и мягко опускаюсь на член, чтобы ощутить, как мы дрожим вместе. Цепи натягиваются, а Хан не выдерживает. Впивается в мои губы и подаётся вверх, точно задевая чувствительную точку и заставляя прогнуться на встречу. Движения становятся плавными, но сильными и полными. Такими, что вынуждают моё горло высохнуть от тяжёлого дыхания и стонов. А спустя мгновение, я задыхаюсь от яркого наслаждения.
 
— Этого мало… — горячо шепчет Хан, и останавливается почти на пике своего удовольствия, — Я хочу целовать тебя и ласкать. Мне мало смотреть, Лика. Я хочу ловить ртом твои стоны.
Он резко переворачивается, а я вскидываю голову, непроизвольно хватая его за запястья надо мной.
— Тебе… Не больно? — сглатываю сухой ком и заглядываю ему в глаза.
Хан держится руками за спинку и нависает надо мной, и страх возвращается.
— Боишься? — хрипло шепчет, а потом мягко проводит носом по моей щеке, и третья лицом о моё.
— Нет, — твердо отвечаю, а из моего горла вырывается вскрик, когда Хан резко подаётся вперёд и начинает двигаться остро и быстро, вжимая меня в простыни и целуя с такой силой, что нам не хватает воздуха. Сам начинает горячо, на выдохе и гортанно дышать, пока я не сокращаюсь снова, а он не ловит губами кожу моей груди и с тихим рыком не кончает.
— Ты самый… Ненормальный…
— Помолчи! — шепчет в губы и не прекращает двигаться, нежно и ласково. Лишая рассудка снова.
— Кажется это… Я тут госпожа, — улыбаюсь ему в губы, на что получаю ответ от которого просто застываю на месте:
— Да, но ты должна мне пол миллиона, моя госпожа, — он языком слизывает влагу на моей шее, и сильнее схватившись за цепи, снова начинает наращивать темп.
— И что это значит? — прищуриваюсь и провожу руками по его груди, еле задевая ногтями и наслаждаясь тем, как на моих пальцах играет его влажная кожа.
— Что мы завтра идём выбирать мне новую машину, нэ агашши! — отвечает на выдохе и снова подаётся с силой бедрами, ловя мой новый гортанный стон.
  
10. Хан
 
Она дышала в мои губы. Её глаза смотрели только на меня. Её руки… Вот их прикосновений я описать не мог. Сколько не копался в своей черепушке, не мог передать этого странного ощущения. И это мне до того нравилось, что забыл с каким дерьмом мы имеем дело. Вообще не обращал внимания ни на что. Для меня стали важны только её чувства, её удовольствие и её радость в глазах. И я это увидел настолько явно, что охренел. Мне и вправду оказалось наплевать даже на себя и даже на то, что я был скован! Я, бл***, сам на себя нацепил эту извращенскую херь. Но это единственный способ. Так сказал тот умный аджоси. И я послушал его.
Но прежде решил искать способ сам, потому что в первые часы после этой херни, я был потерян, как малолетний сопляк. Мне было настолько херово, что на следующий же вечер нажрался так, что проспал четырнадцать часов. И всё это время в моей берлоге оставались парни. Ни Джин Ки, ни Ки Бом не говорили ничего, после того как услышали мой рассказ. Они молча пили со мной, и на их лицах был точно такой же шок и отвращение. Для нас это была дикость. Я ни разу не встречал среди своих знакомых мужиков таких зверей. Ровно как и мои братья. Это дерьмо видимо обошло нас стороной.
Вернее их. Но не меня. В Паноптикуме я видел многое, но то был банальный разврат. Из-за жёстких рамок в обществе всё что является публичной сранью, должно быть с кристально-чистой ширмой для общественности. Это не значит, что подобные мне поголовно конченые дегенераты, но и не отменяло того, что некоторые любили снять все эти маски и просто стать собой.
Поэтому мои парни находились в шоке. Особенно Ки Бом, у которого действительно примерная семья. Отец глава семьи, но никогда не позволял себе даже спорить с женой при сыне, даже повысить голос. Поэтому хён сидел, как пришибленный около часа. А Джин Ки лишь хмурился и молчал. Вот он всегда был менее впечатлительным среди нас троих, и более хладнокровным.
 
Сутки прошли так, словно это был целый год. Время для меня будто застыло. Встало нахер всё, а перед глазами мелькало лишь одно — Лика и её перекошенное от боли нежное лицо…