Лезвие пустоты

Когда Бекка вышла из «Фольксвагена», Сет последовал за ней.
– Зайду с тобой в фойе. Хочешь что-нибудь из кафетерия?
Бекка без всяких «шепотов» знала, что он шел в госпиталь не за булочками. Парень хотел найти Хэйли. Вряд ли из этого могло получиться что-нибудь хорошее – особенно если Хэйли приехала сюда ради Деррика. Но Бекка не стала отговаривать Сета.
– Да, купи мне фрукты. Бананы или что-то типа этого. Вот деньги.
Она протянула ему пятерку, которой пыталась оплатить бензин. На этот раз он взял купюру. Оставалось надеяться, что он действительно пойдет в кафетерий, а не отправится искать Хэйли в палате интенсивной терапии.
В госпитале было много людей. Когда колючая волна «шепотов» накатила на Бекку, она поморщилась и включила «глушилку». Подойдя к регистрационной стойке, они с Сетом спросили у коренастой женщины, где находилась палата Деррика Мэтисона. Работница регистратуры приложила руку к сердцу и обаятельно улыбнулась им.
– Вы просто молодцы! – сказала она. – Как прекрасно, что вы, детишки, навещаете бедного мальчика. Вы делаете большое дело для своего товарища и для его семьи.
Она покачала головой и бросила на них воодушевленный взгляд, говоривший, что чудеса на белом свете никогда не кончаются. Затем она открыла дежурный журнал и придвинула его к ним.
– Напишите ваши фамилии. Старший помощник шерифа строго следит за посещениями.
Журнал напоминал подписной лист, составленный Дженн Макдэниелс. И следующей посетительницей должна была стать именно Дженн. Бекка решила, что ее визит к Деррику будет кратким. Ей не хотелось встречаться с этой ревнивой девушкой. Свое дежурство в палате Деррика она специально назначила на тот день, когда у Макдэниелс намечалась тренировка по триатлону.
Бекка отметилась под фамилией Дженн и подтолкнула журнал к Сету. Тот с усмешкой посмотрел на список. Он записался как Терри Гроув – так звали соло-гитариста, очень популярного среди поклонников «AC/DC». Сет вернул женщине журнал и уточнил номер палаты. Она попросила их почитать Деррику какую-нибудь книгу.
– Чтение помогает лучше всего. Голоса знакомых тоже важны, но когда люди общаются с пациентом, который подключен к машинам и находится без сознания, они просто не находят тем для разговора.
– Мы сделаем все как надо, – сказала Бекка. – Нам нужно сообщить ему важные новости.
Они направились к палате Деррика и вдруг увидели Хэйли. Все трое остановились как вкопанные. Хэйли стала огненно красной. Бекка услышала, как Сет напряженно сглотнул, будто в горле у него застрял кусок бетона.
– Привет, – сказала Хэйли.
Она смотрела то на Сета, то на Бекку.
– Привет, – ответил юноша. – Что новенького?
Он сунул руки в карманы джинсов. Бекка поздоровалась и незаметно отключила слуховой аппарат. Она надеялась, что «шепоты» помогут ей определиться с дальнейшим планом действий. Однако к ней пришло только несколько обрывков мыслей: еще одна ложь… прекрасно, Хэйл… теперь все ясно.
– Идете повидаться с Дерриком? – спросила Хэйли.
Хотя она перевела взгляд на Сета, ей ответила Бекка:
– Как он? К нему уже кто-то пришел?
– Я видела только его отца. Но мистера Мэтисона вызвали на работу. Вы хотите навестить Деррика?
Хэйли назвала им номер палаты. Она по-прежнему смотрела на Сета, поэтому он смущенно пробормотал:
– Бек, ты иди к нему, а я подожду снаружи.
Бекка знала, что ему хотелось поговорить с Хэйли. Это была не лучшая идея, но она понимала, что иногда не следовало останавливать людей от задуманных ими поступков – не важно, какими безумными они казались стороннему наблюдателю. Поэтому она пошла по коридору, а Сет направился к своей бывшей подруге. Когда он приблизился, Хэйли вытянула руку, словно просила его сохранять дистанцию.
Войдя в палату Деррика, Бекка забыла включить «глушилку», поэтому, когда дверь тихо закрылась за ней, она услышала музыку. Сначала девушка думала, что мелодия изливалась из динамика, висевшего под потолком. Но затем она поняла, что музыка приходила к ней со всех сторон и звучала только в ее голове, напоминая «шепот». И это действительно был «шепот» Деррика, состоявший из мелодичных звуков. Стоило Бекке шагнуть к кровати, как громкость музыки усилилась. Что-то джазовое, подумала она. Саксофоны, трубы, тромбоны, туба и барабаны. Композиция исполнялась немного нерешительно, но чем ближе Бекка подходила к темнокожему парню, тем лучше становилось качество звучания.
 
Неподвижность Деррика оттенялась цветовыми контрастами. Белые простыни, подушки, одеяла. Белая повязка на голове. И его кожа, с оттенком сладко-горького шоколада. Этот общий цвет нарушался лишь бледно-розовыми ногтями – коротко постриженными и гладкими, как внутренняя часть раковины. Парень был подключен к капельнице. К его руке тянулись тонкие трубки. Еще один патрубок накрывал нос Деррика. Датчики на груди передавали информацию на монитор, контролировавший биение сердца. Тем не менее юноша дышал самостоятельно.
Его губы были покрыты трещинами. От них веяло болью. Бекка пожалела, что не взяла с собой бальзам для губ. Она понимала, что Деррик, скорее всего, ничего не чувствовал, но ей хотелось помочь ему – хотя бы в такой малой степени. Девушке не нравилось быть бесполезной. По крайней мере, она могла поговорить с ним о чем-то.
Она поздоровалась и сказала:
– Я Бекка Кинг. Из школы.
И тогда она поняла смысл слов той женщины из регистратуры. Действительно! Что можно сказать человеку, который находится между жизнью и смертью? Подыскивая тему для разговора и осматривая комнату, она впервые заметила цветы, воздушные шары, открытки, чучела животных и старую спортивную куртку, висевшую на двери. К стене была прикреплена карта Африки. Бекка подошла к ней и увидела Уганду, обведенную синим маркером. Там имелось три маленьких флажка. Один, с именем Деррика, отмечал Кампалу. На втором было написано «Мама», на третьем – «Папа». Два последних флажка располагались вблизи друг от друга, но находились на некотором расстоянии от столицы Уганды. Бекка поняла, что они указывали места, где прежде жили африканские родители Деррика.
Девушка осмотрела открытки, развешенные по комнате. Она подергала за ниточки воздушных шаров и прочитала записки, вставленные в букеты цветов. Как хорошо, наверное, пользоваться такой популярностью, подумала она. У нее в Сан-Диего тоже имелись друзья, но их было не так много. Наконец до нее дошло, что она явилась к Деррику с пустыми руками. Ей нечего было оставить ему как знак симпатии – на тот случай, если он внезапно выйдет из комы. Бекка понимала, что, несмотря на ее чувства к этому парню, она не занимала важного места в его жизни. Просто новенькая в школе. Остальные ребята, дарившие ему открытки, цветы и воздушные шары, делили с ним долгую историю. Но ей тоже хотелось оставить ему что-то… Девушка ощупала карманы куртки, надеясь найти какой-нибудь предмет. Хотя бы пластинку жевательной резинки.
Ее пальцы нащупали клочок бумаги. Она вытащила его и увидела телефонный номер, который Деррик дал ей в школе. Его имя и номер мобильного телефона. Она схватила карандаш, лежавший на прикроватном столике, и написала на обратной стороне бумажки: «Верни мне это, когда с тобой все будет хорошо». Вместо подписи она поставила букву «Б» и потянулась к его ладони, решив вложить в нее записку.
Когда Бекка прикоснулась к его коже, случилось нечто странное. Музыка изменилась. Заиграв быстрее, она внезапно зазвучала как исполнение профессионального симфонического оркестра. Вместе с музыкой пришел «шепот»: радость, радость, радость. Бекка знала, что это слово постоянно повторялось в уме Деррика. Она почувствовала волну тепла, которая вышла из ладони юноши и направилась вверх по ее руке. В отличие от реальных волн его поток энергии не убывал. Он проносился через них и в то же время оставался неподвижным. Бекка воспринимала его как чистое счастье. Опьяненная им, она не желала выпускать руку Деррика. Ее наводнял неописуемый покой.