Здравствуй, 1984-й

– Представляешь, он свои суточные в Фонд мира отдаст, понимает политику партии, – горячо спорила Шурка.
– Да я не верю. Я его всю жизнь знаю – тупой хам был всегда, правда последнее время он меня удивляет, конечно, – прерывает ее Верка. – Но деньги он никуда не сдаст, пропьет, скорее всего.
– Он не пьет! – горячится Шура.
– Кто-о-о? Штыба? Да вот на свой день рождения он и сам насвинячился коньяком и пивом, и других напоил.
Штыба внутри клокочет злобой – надо же, оскорбили! А я давлю его недовольство, все верно – был он тупой и именно хам, хотя ей какая разница? Зачем она Шурке говорит это?
– Ты знаешь, он очень политически грамотен, его поэтому и отправляют в комсомольскую школу, – приводит весомый аргумент комсомолка.
– Он там выслужился перед завотделом Ростовского горкома КПСС, вот его и отправляют, – насмешливо произносит Веркин спутник. – Больше и нет у него никаких заслуг. Серая личность.
– Намучаются они с ним, это совершенно точно, – подтверждает Верка.
– Так его по блату, получается, отправляют? – падает тональность голоса Александры.
– Очень спорное утверждение, – весело говорю я, показываясь из-за колонны. – Я, может, Верочка, и серая личность, но не брехливая, как твой хахаль. А он знает, что тебе пятнадцать лет всего, кстати?
– Повтори, что сказал, – дергается в мою сторону парень.
– Тихо, Коля, спокойнее, – тормозит его моя бывшая одноклассница.
– Повторяю, ты в курсе, что ей пятнадцать лет? – провоцирую конфликт я. – А ты, Вера, забыла, что я школу от пожара спас, да и мою инициативу по празднованию дня рождения газеты «Комсомольская правда» комитет комсомола школы и района поддержал.
– Тебя колыхать не должно, что я знаю, а что нет, – кипит парень.
– Ну, Толя, ерунда же это, тебя чудом из комсомола не турнули, вспомни, какой ты был, – пытается успокоить всех Верка, которой немного стыдно, что я их подслушал.
– Люди, Вера, исправляются, для этого комсомол и нужен. Да, я был не образец для подражания, зато сейчас не образец – это ты. Где твой моральный облик?
– Это мое дело, – злится Верка. – И к твоим заслугам это не относится. За что тебя посылают в школу?
– Я уже сказал за что, ну и ребенка спас еще, но для таких моральных уродов, как вы, это тоже ничего не значит, – полыхаю я вместе с Толяном. – Завсектором тоже я первую помощь оказывал. А ты, Вера, что сделала за последний месяц?
– Да, и правда, а почему спасенного им ребенка вы забыли? Толя заслуженно награжден, и воспитание у него наше, комсомольское, – радуется тому, что я не блатной, наивная комсомолка Александра.
– Слышь, урод, ты кого там уродом назвал? – Веркин ухажер слышит только то, что хочет, и, наконец-то вырвавшись, бьет меня.
Ну, как бьет? Толкает в бок, несильно. Зато появляется железный повод спустить пар и за зуб, и за обломанное свидание у Шурки на квартире, и за тупой фильм, и за сосание в десны без стеснения рядом со мной. Делаю подсечку и бью в солнечное сплетение. Ни в коем разе не в лицо, а так и обвинить меня не в чем будет. Мажор падает, и я с удовольствием бы пнул его, но вижу по глазам девочек, это будет ими плохо воспринято.
– Пошли, Саша, от этих мещан, – гордо говорю давно придуманную фразу, и моя спутница послушно идет рядом со мной.
– Она мне сказала, что ты пустой человек, – пожаловалась Шурка. – Ладно, я домой, а тебе на остановку надо. Когда у тебя последний автобус?
– Часов нет, но я могу и на попутке доехать.
Мы договариваемся о встрече, и я бреду на остановку, где уже полно народу.
– Эй, рванина, пешком иди! – слышу я из проезжающего серого «жигуля» голос мажора.
«У него и машина еще есть, и Верка домой едет с комфортом», – зло отмечаю я.
Внезапно машина тормозит и сдает назад.
– Толя, поехали с нами, – выглядывает Веркина голова с переднего сиденья.
– Оно мне надо? А вам надо? Всякую «рвань» возить.
Архарова вздыхает и выходит из машины.
– Толя, ты прости, я не знаю, зачем начала тебя разоблачать, может, приревновала… а Николай сейчас у тебя прощения попросит, – ворковала она, таща меня в машину. – Ну, представь, она сказала, что ты не пьешь. Я на автомате возмутилась – вместе же недавно пили.
 
– Ты это, извини, я старше и должен быть мудрее, – действительно извиняется, повторяя явно Веркины слова, водитель.
– Ты тоже извини, я автоматически ответил на твой удар. А бью я сильно, – мстительно напоминаю парню, что я его еще и избил фактически.
Дальше мы едем, общаясь уже без наездов. Вера умеет сгладить конфликт и, довезя меня прямо до дома, выходит проводить.
– Толя, надеюсь, ты, как приличный парень, не станешь трепаться, с кем я целовалась? – тихо спросила она, чтобы не услышал ее ухажер.
– Я? Приличный? Попутала ты, я тупой хам! Но болтать не стану, если ты меня поцелуешь, – обнаглел я.
– С ума сошел? Вот ты в самом деле хам. Да ни за что! Тем более здесь, на виду у всех. Потом, где никто не увидит, наглец, – противоречит сама себе Архарова.
– Ясно, что наглец, мы с тобой с первого класса вместе, даже за одной партой сидели, но подождать подожду. Езжай давай.
Мы и в самом деле сидели вместе классе в четвертом или пятом. Меня тогда так наказал учитель – посадил с девочкой. Для нас, пацанов, это считалось наказанием. А я, помню, был доволен до ушей, Верка мне уже тогда нравилась, но вида не показывал. И мне стало понятно, почему Вера заставила своего влюбленного парнишку подвезти меня, да еще и просить прощения. Папа ее должен был вернуться со дня на день с новым званием из Москвы, а вот методы воспитания у него по-прежнему были старые, да и понятия старые. Верке – ремень, мажору – тюрьма.
Дома меня ждал рабский труд по растопке бани для отца и дойке коровы. Я рассказал бабуле про зуб и даже показал его, открыв рот. Деньги я вернул, но бабуля сказала, что даст мне их в дорогу. Золотой она человек!
На неделе я работать к отцу больше не пошел, сказал, что надо готовиться к поступлению. Пару раз ездил на мотокросс, один раз удалось зайти в гости к моей любовнице Галине и почти каждый день по вечерам шлялся по поселку с друзьями. Должница Архарова мне на глаза не попадалась. От нечего делать крутил радиоприемник, иногда ловил вражьи голоса на русском и английском языках. Было много музыки, были и новости. Так я узнал о штурме индийского храма и больших жертвах при этом. «А может, Ганди летом убьют?» – засомневался я, но решил ничего не предпринимать. Числа десятого узнал от британского радио о попадании молнии в какой-то их собор. Ничего интересного. Основные мои мысли были о денежных средствах. Батя обещал давать по сотке, а это, плюс стипендия, уже приличная сумма. Хотелось поднять еще, и самый простой способ – фарцовка вещами. Это я сразу отбросил. Кладов не знаю, бутылки сдавать – смешно. Но есть и еще железные варианты. Я очень хорошо играл в длинные нарды и преферанс, помнил кучу важных спортивных событий и, наконец, мое знание языков, которое вполне можно конвертировать в наличные. С этим я решил работать в первую очередь. Но чего не ожидал, так это помощи Виктора Семеновича.
Зиночка была облизана предателем Снежком, когда заявилась ко мне домой с известием от него – тот вызывал меня к себе в Ростов. Пес принял девушку как родную. Я уверен на девяносто процентов, из-за пирожков с мясом, которые у нее были с собой. Она с испугу кинула их все собаке.
– Зин, ты зачем Снежка прикармливаешь? Обнести нас хочешь? – пошутил я.
– Испугалась, а пирожки бабушкины были, – честно призналась она. – Он как выскочит. А чего он не на цепи? Я решила, пока будет пирожками заниматься, я убегу.
– Не стал бы он тебя кусать. Снежок пес с понятиями, рыжих не кусает, – шучу я, думая, как компенсировать пропажу пирожков девчонке.
– Сильно заметно? Я знаю, что некрасивая, – опечалилась бывший школьный комсорг.
– Ты красивая, с моей точки зрения. А насчет пирожков помогу тебе. Возьмешь беляши вместо них?