Моя чужая. (Не)вернуть любовь (СИ)

Думала, что и ночью маяться буду, но нет… Просто спокойная темнота или всякая всячина, не имеющая к реальности никакого отношения. Чаще всего мне снится берег речки и ольха, склонившаяся к самой воде.
Я любила лежать на ветках и смотреть, как подо мной лениво течет вода. Было так хорошо, спокойно и…
— Опять нос обгорит.
От неожиданности я шарахаюсь в сторону.
— Ястребовский! — шиплю, отчаянно желая протереть глаза в надежде, что мужчина исчезнет.
Но нет — Демьян все так же стоит рядом, засунув руки в карманы светлых джинс. Обыкновенная серая футболка обрисовывает манящие рельефы, бицепсы — как тугие мячики, но меня больше не впечатлить такими глупостями. Пусть слюной исходят наивные дурочки, я свою прививку уже получила. На всю жизнь иммунитет.
— Знаю, что вы не рады меня видеть, Елена Николаевна, — хмыкает и без приглашения усаживается рядом.
Тихонько выдыхаю. Не рада, конечно, но говорить буду о другом.
— Хорошо, что мы встретились — отдам деньги за квартиру.
Демьян реагирует на мой выпад совершенно неожиданно:
— Как хочешь. Номер карточки я скину смс.
Я озадачено поджимаю губы. Внутри все подзуживает выдать какую-нибудь гадость, но как это будет выглядеть? Детский сад на выгуле.
— Договорились, — усмехаюсь непослушными губами и отворачиваюсь. — У тебя, наверное, дела?
Ну право слово, я же ему не навязываюсь. Не бегаю хвостиком, как однажды, не названиваю, пользуясь любым предлогом… Тогда почему Демьяна стало подозрительно много в моей жизни?
Будто подслушав мои мысли, Ястребовский вздыхает:
— Я посижу немного и пойду.
— Что, совсем никуда не торопишься?
— Тороплюсь. Просто Оболенский вознамерился приехать лично. По его мнению, я недостаточно лезу к тебе в глаза. Хочешь общаться с ним лично?
От растерянности не нахожусь, что сказать. Оболенский мне неприятен до крайности. Но какого черта Ястребовский вдруг вознамерился отрастить крылья и заделаться в ангелы-хранители?
Демьян поворачивается ко мне. И вид у него какой-то… опустошённый. Словно ему действительно все равно, уйти или остаться.
— …Послушай, Ал… Елена. Япрекраснознаю, как сильно ты хочешь, чтобы я сдох под ближайшим кустом.
— Я не…
Но меня прерывают небрежным взмахом руки.
— Хочешь. Просто воспитание не позволяет высказаться. А вот я могу и сто раз повторить, что действительно сожалею. Что должен был хорошо подумать, прежде чем давать повод. Но это ничего не исправит, верно?
Смотрит так, что меня в дрожь бросает. О, как бы я хотела, чтобы Ястребовский начал оправдываться! Но он не пытается. И от этого вдвойне тошно.
— По-моему, до недавнего времени тебе было плевать на прошлое.
Хоть в этом есть и моя вина, а именно — отсутствие самоуважения. Не должна девушка быть на все готовой. Особенно когда тебя отталкивали. Но тогда во мне говорили чувства, а не мозги.
А Демьян вздыхает, глубоко и шумно. Майка на груди натягивается, обрисовывая широкую грудную клетку.
— Люди меняются, Елена Николаевна. Давай, пошли меня к черту и попробуй отделаться от Оболенского сама. Возможно, у тебя получится. Или он сорвет контракт бесконечными проверками…
— Так это он! Завтра проверка должна быть!
— Скорее всего. Видишь ли, он слишком принципиальный старый ублюдок.
Морщусь, словно от зубной боли.
— Как же ты так о любимом тесте.
Но Ястребовский только фыркает:
— Как есть. Со временем, думаю, он отстанет. Только если поймет, что ты не прогнешься. Сумеешь надавить, подключить связи…
Сглатываю тяжелый комок. Нет у меня никаких связей. Не умею я бизнес-леди из себя корчить! Ястребовский понимающе кивает. Голубые глаза кажутся темными, почти синими, никак не разобрать, что там прячется.
— Мое присутствие — это не гарант того, что Оболенский отступится. Но можно будет схитрить, пойти с ним на компромисс… Не знаю, еще не придумал. Но, если ты согласишься, решим это вместе.
Вместе! Хочется сыронизировать, но сил нет. Чувствую себя как сдувшийся шарик.
И все же прояснить ситуацию я обязана. Как бы ни было тяжело.
 
— Скажи Демьян, только честно… Зачем тебе все это? Про совесть не ври.
Демьян хмурится. Между широких бровей резче обозначается складка, губы поджаты. На мгновение кажется, что он промолчит или уйдет, но нет Ястребовский не собирается сдаваться.
— Можешь считать это чем угодно, Елена…
Имя звучит чужеродно. Но я молчу. Самое разумное — соблюдать дистанцию. Нам с Ястребовским больше не по пути.
— … Но ты всегда помогала мне. В детстве. Помнишь, как йод из дома таскала? И щенков прятала…
Скулы опаляет мучительным жаром. Думала, Ястребовский об этом забыл.
— Я была маленькой и глупой, — отворачиваюсь, усиленно разглядывая ровные дорожки сквера.
— Не глупой, а доброй. Хоть я этого не заслуживал. Но теперь помощь нужна тебе. Проект скоро сдавать. А Оболенский хуже питбуля. Я не настаиваю, правда. Решай сама. Только подумай, что для тебя важнее.
В самое больное попал! Часть меня требует спровадить Ястребовского пинками, а в логика твердит о том, что помощь лишней не бывает.
— Не боишься родственного гнева? — язвлю, но уже без былого запала.
Ястребовский только головой качает.
— Насчет этого не беспокойся. Оболенский мне ничего не сделает.
Ругаю себя, но от вопроса удержаться не могу.
— А о жене ты подумал? Как это будет выглядеть?
Демьян смотрит на меня устало. Кажется, о своей супруге он точно не заботится, и от этого что-то неправильное во мне радостно потирает лапки: не все так хорошо у Ястребовского на личном фронте.
— На нее тем более плевать, — жмет плечами Демьян. — В общем, свое предложение я озвучил. Решать тебе. До свидания, Елена Николаевна.
И мужчина уходит.
А я остаюсь один на один с головной болью и ворохом мыслей. Но, кажется, уже знаю, что буду делать.
***
Демьян
— Акт вышлем по почте, постарайтесь к этому времени исправить все замечания.
— Исправим, — лаконично отзывается Алена.
А губы белые, словно мел, да еще и обкусаны. Нервничает. Хочется сказать что-нибудь ободряющее, но я молчу.
«Поймите правильно, Демьян Викторович, в одну и ту же реку дважды не войти. Все мои советы — исключительно для установления между вами безболезненного общения. А вот что делать дальше — это решать Елене Николаевне. Поэтому не стоит давить, если не хотите добиться обратного эффекта».
Немец каждый раз повторял, что мне необходимо дать Алене свободу. И в то же время оставаться на виду, чтобы обозначить свое присутствие.
Я старался, как мог. Хотя в иное время очень хотел перехватить Алену за плечи и как следует встряхнуть.
Девочка решила поиграть в двужильную и старалась тянуть все сама. Только вначале перед комиссией оробела. Но тут я попытался отвлечь внимание на себя.
Вроде бы получилось.
Во всяком случае, даже Витко примолк, позволяя мне вести разговор.
Объект я изучил хорошо, да и вообще привык к подобным преферансам — важные дяди и тети в костюмах давно не впечатляли.
Наконец, делегация удаляется из кабинета.
За ними семенит Витко с предложениями «чай, кофе, потанцуем». Аленка же без сил откидывается на кресло и прикрывает глаза.
— Ужасно, — шепчет едва слышно.
Отчаянно хочется накрыть рукой узкую девичью ладонь, но я не двигаюсь. И молчу. А взгляд так и липнет к девушке. В темно-вишневой юбочке и белой блузке она смотрится потрясающе. Очень идет Алене такой цвет. Прямо с ума сойти…
В паху моментально тяжелеет. Я мысленно чертыхаюсь, пытаясь обуздать взбесившееся вдруг либидо.
Закатай губу, Демьян. Свой шанс ты прощелкал, что теперь рассчитывай в лучшем случае на роль друга. И то, если очень повезет. От этой мысли настроение стремительно портится. Я не знаю, что чувствую. Или мне просто страшно разбираться в том клубке эмоций, что медленно зреет под ребрами.
Надо бы уйти, но Аленка пригвождает к месту тихим: