Барышня. Нельзя касаться (СИ)
Через час мы с Олегом сидели в просторной квартире с окнами, выходящими на городской парк, свежеотремонтированной, обставленной новенькой недешевой мебелью. Олег допрашивал, я внимательно осматривался, то и дело с интересом перебегая глазами с хозяйки на ее мужа. Вот именно так хотелось их называть. Она — "хозяйка", а он — всего лишь "муж"! Причем без права голоса и возможности самостоятельно принимать решения. Отвечает на вопросы Якунина только с ее разрешающего кивка, смотрит глазами, полными обожания.
Объективно сказать, причина тому есть. Мерцалова Анна Сергеевна — женщина потрясающей красоты, утонченная, ухоженная, одетая так, словно собралась на парад, с макияжем… в такой-то ситуации, кажущемся просто абсурдным, неуместным, вызывающим даже, хотя мейк-ап аккуратен и в меру! Он — полная противоположность, серенький, невзрачный, щупленький, с лысиной в полголовы. Странная пара. Ну, не пара совершенно!
— Давайте уточним еще раз, — напирал Олег. — Когда в последний раз вы видели сына?
— Сколько можно задавать один и тот же вопрос? — возмущалась она, гневно сверкая яркими синими глазами. — Я уже и вам, и вашему… этому, как там его, говорила. Вчера я забирала его из школы.
— Нашему сотруднику, Леониду Трофимову, вы говорили, что видели в последний раз сына вечером, когда укладывали спать, — спокойно уточнил Якунин.
Путаясь "в показаниях", она совершенно не тушевалась, словно не для нее сейчас было жизненно необходимо точно рассказать об обстоятельствах, предшестовавших исчезновению ребенка, словно это мы пришли ее допрашивать, а не она сама нас позвала!
— Не помню, что я там вашему странному "сотруднику" говорила — я в шоке была! Неужели вы не понимаете? У меня ребенок пропал!
— Вы уверены, что он пропал вечером? — выдержке Олега я сейчас мог только позавидовать, он говорил всё тем же ровным голосом.
— Да. Не ночью же?
— У него в этом городе есть друзья? Родственники? Кто-то, к кому мог пойти ребенок?
— Нет. Никого нет. Вы что, думаете, что он мог сам уйти из дому? Вы в своём уме вообще? Ему всего семь лет!
Мне дико захотелось встать с мягкого, удобного кресла, шагнуть к этой бабе и, схватив за плечи, встряхнуть ее, да так, чтобы зубы клацнули, чтобы спесь с нее слетела вмиг! Что за бред такой, сука, — каждое слово из нее клещами вытягивать приходится! Да ещё и недовольна она! Наши вопросы, вполне объяснимые и адекватные, ей неправильными, видите ли, кажутся! Неужели не понимает, что ее ребенка сейчас какой-нибудь маньяк убивать может? Неужели не понимает, что нужно торопиться и в ее интересах быстро, четко и, как можно более полно описать все, что касается мальчика?
Но Олег спрашивал. Она, пусть и окольными путями, отвечала. Я думал. Нужно было успокоиться, нельзя так выходить из себя, тем более из-за клиентов. Но эта тупая баба просто выводила меня из себя! Я вообще в последнее время стал женоненавистником — Инну убить готов… а ведь когда-то любил. Взгляд скользил по новым обоям, шторам, в окно…
Там, на небольшой площадке перед домом Ленька с Тимуром опрашиваюли соседей — беседовали со старичком в черном, чем-то напоминающем женский, берете и с тростью в руке. На скамье возле них сидела старушка, чем-то неуловимо похожая на этого старичка — сестра, что ли? Старик рассказывал, старушка согласно кивал. Я видел, как Лёнька отвлекся — посмотрел куда-то в сторону. И я посмотрел вслед за ним. От парка по узкой тротуарной дорожке шла девушка с собачкой, похожей на одуванчик на тонких лапках. Лёнька что-то сказал ей. Девушка испуганно шарахнулась от него, инстинктивно дергая поводок, собака начала оглушительно лаять — это было слышно даже через стекло, даже на втором этаже! Старушка стала яростно креститься. Старик пал на скамейку, стягивая с головы берёт и вытирая им лицо. Тимур схватился рукой за сердце. Я, забыв, где нахожусь, улыбался — милый одуванчик чуть не довел до инфаркта пятерых людей! И, в первую очередь, похоже, свою хозяйку — девушка только испуганно покачала из стороны в сторону головой и явно не смогла ни на один вопрос Трофимова, всё время что-то говорящего, ответить.
…Я зависаю, разглядывая ее. Красивая девушка. Невысокая, стройная. Одетая в спортивный костюм, но при этом выглядящая так изящно, словно на ней красивое платье, словно она в королевском наряде, словно не в кроссовках, а на каблуках — плечики развернуты, подбородок приподнят. Волосы… С моего места хорошо видно, как лучи утреннего августовского солнца горят в ярких, каштановых, с рыжим отливом, пушистых волосах чуть ниже плеч. Они небрежно перекинуты на одно плечо. Эх, не понимаю, зачем такую красоту так варварски обстригать? Никогда не понимал стремления к коротким стрижкам у современных девушек — всегда был неравнодушен к длинноволосым…
Что-то настораживало в ней. Только что? Взгляд, опущенный в землю? Явный страх перед моими ребятами? Нежелание отвечать на вопросы — бросив пару слов Трофимову в ответ, девушка развернулась к подъеду и ушла…
9 глава. Катя
Утром смутно помнилось что-то невероятно сказочное, необычное… Медового цвета петушок на гладко струганной длинной палочке, детский смех, запах безумно вкусных щей, которыми, вроде бы, я сама кого-то угощала, да еще, пожалуй, желание вернуться туда, в зимний вечер, где я была кому-то нужна… Только кому? И зачем?
Ночной сон быстро забылся, рассеялся с темнотой вместе. Зато оставил после себя какое-то волнение, предчувствие необычное, странное.
В это утро мальчика на площадке не было. Три дня подряд до этого был. А теперь вот не было. Странно! Очень странно, ведь именно на сегодня мы с ним договаривались вместе выгулять в парке Джонни. Вчера я его с собой не взяла — Гришина мама без спросу не разрешала уходить далеко от дома, а спроситься у неё было почему-то никак нельзя.
Выгуляв Джонни, я спешила домой — нужно было собираться на работу в последний перед отпуском день. Возле столика со скамейками, где вечерами любили сидеть пожилые жители нашего дома, со стариками Голубевыми разговаривали двое чужих мужчин. Стараясь остаться незамеченной, я ускорила шаг. Но, когда проходила мимо, один из них вдруг позвал:
— Девушка!
От страха я даже не поняла, что он от меня хочет, дернулась в сторону. Джонни разразился оглушительным лаем. А я, с трудом выдавив из себя что-то вроде: "Простите, я очень спешу", скрылась в подъезде.
Быстро собравшись на работу, выглянула в окно, чтобы убедиться в том, что эти мужчины ушли со двора. Поняла, что уже можно — путь свободен, двор абсолютно чист. Обулась, взяла сумочку и… успела только шагнуть в сторону входной двери — раздался звонок.
В спальне заворчала мама:
— Катя, кого там принесло в такую рань?
Мама знала, что чужому человеку я ни за что не открою дверь — просто не смогу. Поэтому начала одеваться. С её радикулитом сделать это быстро было невозможно. Кто-то за дверью позвонил снова. На цыпочках, словно мои шаги можно было расслышать снаружи, я прокралась к двери и заглянула в глазок.
Я сразу узнала. Неважно, что маленькая линза глазка искажала. Это был Марк Изотов! За моей дверью… В моем доме! Зачем? Для чего? Он меня искал? Он же предлагал встретиться! Он меня нашел?
Самый страшный кошмар, который только мог мне присниться, сейчас воплотился в жизнь — я понадобилась мужчине! Что он хочет от меня?
Ни за что бы не открыла. Но мама… Она-то не знала! А я дар речи потеряла — сказать ей что-либо просто не смогла.
Дверь распахнулась. И я, как в замедленной съёмке, наблюдала за тем, как Марк Изотов улыбается, как говорит что-то, чего я, оглушенная шквалом эмоций, просто не слышу! И смотрит на маму… потом на меня… С интересом, но явно без узнавания! Он меня не узнает? Или… Что это значит? Я изо всех сил постаралась взять себя в руки, заглушить чувство страха и паники, охватившее меня, и вслушаться в диалог, который у мамы и Марка уже завязался.