Барышня. Нельзя касаться (СИ)

Мысленно добавил: "Работы у тебя, правда, будет выше крыши, но, с другой стороны, поближе ко мне… Блин, да это же будет просто здорово!"
— Так что, Барышня, ты согласна?
 24 глава. Катя 
Если до этой его фразы мне было моментами страшно, а потом немного отпускало, то сейчас накатила волна самой настоящей паники! Не то, что руки, ноги задрожали от ужаса! И, не подумав, что немного приукрасить свои слова нужно, прикрыться, переформулировать то, что сказать хотела, я выдала так, как есть, впервые вслух назвав его по имени:
— Марк, я ж социопат! Мне с людьми нельзя! Я по телефону говорить не умею! И общаться не могу! Я новых людей, как огня, боюсь! Я в своем архиве первые полгода из отведенной мне каморки не выходила вообще!
— А потом? — снова сбил меня с толку он.
— Что "потом"?
— Полгода прошли, и что дальше случилось?
— Выходить потихоньку стала. То девчонки зайдут, спросят что-нибудь, то посетитель дверью ошибется… Мне повезло просто — там все нормальными людьми оказались, не давили на меня, не пытались вытянуть из моего болота сразу. Привыкла. Если можно так сказать, сейчас мы дружим, обедаем даже вместе, — я понимала, что последняя фраза звучит совсем уж абсурдно, но для меня есть за одним столом с чужими людьми, было чем-то совершенно неприемлимым! У меня просто кусок бы в горло не полез! И я по пальцам одной руки могла пересчитать тех, с кем могла это делать.
— У меня на тебя никто давить не будет. Каморку я найду. Обедать будешь в одиночестве. По телефону разговаривать будет тот, кто в агентстве на тот момент окажется — тебе только позвать к нему нужно будет. Ты будешь информацию в интернете искать, документы печатать, цветы поливать, квитанции всякие подшивать, расходы на поездку подсчитывать. Там просто все, разберешься по ходу! Я помогу, если что! Зато смотри, Гришу найти поможешь — мы же четверых человек лишились! Четверых, представляешь? Олег, мой напарник, привлек паренька одного, своего племянника, но это — капля в море! Нам руки нужны! Двое — в Краснодаре, Тим — в больнице! Остались я, Олег да Ольга! Кто пацана искать будет?
— Да как ты-то сможешь? Чем ты им поможешь теперь? Тебе отлежаться нужно! И не выпустят из больницы тебя! — неужели он, на самом деле, собирается в таком состоянии идти на работу? Да это же невозможно! Как?
Марк тяжело вздохнул, взмахнул пальцами здоровой руки и сказал:
— Выбора нет! Придется. Статистика, моя дорогая, гласит, что пропавших детей нужно искать в первые три дня после исчезновения. Потом следов становится все меньше, а вероятность, что поиски закончатся удачно — все призрачнее! У нас уже неделя прошла! Впору в розыск мальчишку объявлять! Но мать не позволяет! Не знаю, что в голове у этой ненормальной, но, если бы мы с Олегом позавчера вечером не обнаружили зацепку одну, я бы уже в органы опеки обратился и в полицию заодно!
— А что за зацепка? — невольно подалась в сторону Марка, чтобы ни слова не пропустить, чтобы следить за его мимикой и иметь возможность по ней делать выводы, как он оценивает Гришины шансы. Что-то похожее на улыбку мелькнуло на разбитом лице Марка. Да ну, какие ж тут улыбки — показалось, наверное!
— Мы выяснили, что его отец, родной, настоящий, получил смягчение приговора — живет в поселке, рядом с той зоной, где пять лет сидел. За примерное поведение поселение получил. Представь, человек живет рядом с зоной, еженедельно, а то и чаще, отмечается, работает. Но при этом может относительно свободно передвигаться в рамках населенного пункта, общаться с вольными людьми и даже разрешено к таким поселенцам семьям перебираться. Не все, правда, на такое решаются… Но вдруг по просьбе Мерцалова к нему сына какой-нибудь хороший товарищ везет? Это предположение, конечно, оно зыбко и тут все проверить нужно, но все-таки… вероятность такая быть может.
— Но ведь если отец Гриши сидит в тюрьме уже пять лет, то получается, мальчик его помнить ну никак не может! Через пол-страны ехать с чужим дядькой к совершенно незнакомому отцу! Неужели он мог на такое решиться… — я даже представить не сумела подобное.
 
— Дети — они бесшабашные, бесстрашные… А если предположить, что ему с матерью плохо жилось, то… сама подумай! Ты, как раз, и можешь подсказать нам, какие отношения у пацана с матерью были!
— Да-а, отношения были не очень. Он ее, как огня, боялся. Она совершенно мальчику внимания не уделяла. Он — сам по себе, она личную жизнь устраивает… Ой, конечно, я не знаю, так ли на самом деле, — мне вдруг стало стыдно — какое право я имела судить эту женщину! Разве я знаю то, о чем говорю, наверняка? Это — предположения всего лишь! Догадки! А сплетни разводить, по меньшей мере, некрасиво! Но ведь с другой стороны, Анна Мерцалова не позволяет, как положено, Гришу искать! А вдруг его украл какой-нибудь маньяк? Вдруг ребенка мучают в подвале каком-нибудь? Вдруг… его насилуют сейчас?
— Кать, ты чего? Что с тобой?
Словно издалека до меня донесся голос Марка. Я видела, как он садится на кровати, видела обеспокоенное лицо и слышала какие-то успокаивающие фразы, обращенные ко мне, но перед глазами мелькали картинки моего прошлого, того самого, о котором я столько лет пыталась забыть! И я не понимала, то ли мальчика представляю в роли главной жертвы, то ли снова вижу себя саму со стороны — униженную, избитую, превращенную в куклу, в игрушку для удовлетворения чьей-то похоти, чьих-то извращенных сексуальных фантазий!
И я уже не слышала, как из моего горла рвался полустон-полукрик — дикое, страшное: "А-а-а!" Я не видела, как подкосились ноги, когда попыталась подняться со стула и бежать, бежать, куда глаза глядят — не от кого-то, не от чего-то — от себя, от кошмаров, живущих в моей голове! И не смогла — перед глазами потемнело и я бы, обязательно, рухнула на пол, если бы не Марк…
 25 глава. Катя 
— Сделайте хоть что-нибудь! Вот эта ватка — всё, на что вы способны?
— Что вы предлагаете?
— Укол там, капельницу какую-нибудь… таблетку, в конце-то концов!
— Ну, какой укол, Марк Анатольевич, какой? Не нужно так паниковать! У девушки просто обморок… Сейчас нашатырь понюхает и очнется!
— Ты, Машенька, позвала бы дядю-доктора сюда! Сама-то, наверное, вчера только школу закончила?
Органы чувств начинали работать как-то неравномерно. И сначала, почему-то включился именно слух — я начала понимать слова и различать голоса. Марк разговаривал с молоденькой девушкой, наверное, медсестрой. Которая при этом отвечала ему ласково и даже, кажется, немного кокетничала.
Потом вернулось осязание. И я поняла, что не просто лежу на какой-то горизонтальной поверхности, а меня еще и держит кто-то, гладит по волосам, а иногда даже трогает подушечками пальцев лицо! От осознания этого я вполне могла бы снова упасть в обморок, но именно в этот момент девушка поднесла к моему носу ватку с нашатырем и обоняние в ту же секунду тоже вернулось!
Стараясь увернуться от жуткого запаха, я распахнула глаза.
Я лежала на больничной койке Марка, тесно прижатая… к его груди. Здоровая рука его приобнимала меня за плечи, перебирала волосы… Под моим ухом гулко билось его сердце.
Я что… на него упала? Я ему, наверное, повредила все!
— Марк, — хрипло прошептала, пытаясь встать, отстраниться, оттолкнуться от него. — Я тебе больно сделала…
Рука прижала меня крепче. И некоторое время я так и лежала нам нём, пытаясь понять, что не так… Что именно так сильно волнует и пугает меня! Сначала дошло, что медсестры в палате уже нет и мы снова вдвоем. И только потом я поняла, что потеряла сознание ДО того, как меня потрогал мужчина, а не ПОСЛЕ! А вот сейчас лежу рядом с ним и…
Я даже прекратила все попытки подняться. Сосредоточилась на своих ощущениях. Замерла. Дышать перестала. Я знала, что последует дальше. Волнение должно очень быстро вырасти до состояния паники. Потом меня обязательно затрясет, как паралитика какого-нибудь. Потом… два варианта. Первый: я убегу и где-нибудь подальше отсюда успокоюсь, забившись в безлюдный уголок. Второй: меня ждет ещё один обморок, если убежать не получится!