Прелюдия (СИ)
Но хуже не это. Хуже то, что советские войска на границе с Речью Посполитой от Дриссы до Каменца-Подольского приведены в повышенную боеготовность. Из-за чего нам просто опасно перебрасывать значительные массы войск к нашей западной границе. Я, как отставной полковник и военный дипломат, это прекрасно осознаю.
Наш триумвират обсудил и данную проблему. Предложением маршала было отправить Москве жёсткую дипломатическую ноту с требованием прекратить действия, направленные на провоцирование войны между Речью Посполитой и Советской Россией, и начать мобилизацию для того, чтобы, если они не образумятся, ударить первыми. Но пан Игнаций быстро урезонил его тем, что нам ни в коем случае нельзя вести войну на два фронта — и против Германии, и против Советов. Пусть даже правительство Молотова и военная диктатура Браухича никогда не смогут договориться о союзнических отношениях: пришедшие к власти германские военные не меньше нас ненавидят большевиков.
Мы сошлись на том, что мне следует вылететь на переговоры в Москву с Молотовым, с недавних пор ещё и возглавляющим русский наркомат иностранных дел, и Сталиным. И заключить с СССР пакт о ненападении сроком на пять лет.
— Но это слишком долго! Мы планировали войну с русскими не позже следующего лета, — попытался возражать Рыдз-Смиглы. — Пока они не успели нарастить свою армию.
— Если германские военные окажутся благоразумными людьми, то никто не будет мешать нам вернуться к реализации этих планов, — высказался я под одобрительные кивки президента. — Но на время, пока ситуация не прояснится, нам нужно любой ценой обезопасить свою границу. Даже путём обмана. Тем более, обманывать русских — это не грех, а доблесть.
Фрагмент 16
31
Капитан Рафаил Гареев, 28 июля 1939 года
Жарко тут. Во всех отношениях жарко. И солнце палит неимоверно, и бои в начале июля разгорелись горячие.
В ночь на 3 июля японцы перешли в наступление, перейдя реку и ударив в направлении высоты Баин-Цаган. Судя по тому, что на западном берегу её ждали, наши уже известили советское командование о ходе боевых действий в этом конфликте. Во-первых, сама высота была уже скрытно занята нашими войсками, а во-вторых, по японцам, сосредоточившимся у понтонной переправы, был нанесён удар батареи «Катюш». Это, я вам скажу, было нечто! Темнота, рёв и пламя стартующих ракет в месте расположения батареи, огненные стрелы в небе и частые-частые взрывы на противоположном берегу реки. Нашу установку тоже загнали на вершину этой высоты, зарыли в землю и прикрыли маскировочными сетями, чтобы мы могли поддерживать обороняющий гору 27-й мотострелковый полк огнём, так что это всё мы видели прекрасно.
Шестьдесят четыре взрыва реактивных снаряда, конечно, не могли уничтожить всю наступающую на нас дивизию, но дезорганизацию японцам на месте переправы устроили знатную. Ни о какой внезапности удара речи уже не шло. А боевые расчёты БМ-13, быстро перезарядив установки, ударили по соседнему участку. Это, насколько я помню, нарушение всех инструкций, запрещающих давать больше одного залпа с одной и той же позиции, но ребята вели огонь почти на максимальную дальность, а японцы ещё не успели развернуть артиллерию, так что сошло с рук.
Работы на переправе возобновились только с рассветом. Тогда же начался и обстрел позиций занявшего оборону мотострелкового полка. А примерно через час после этого в небе появились самолёты, как наши, так и японские. По моим прикидкам, это было одно из крупнейших авиационных сражений, поскольку на протяжении всего дня над нами постоянно вертелись десятки самолётов. Истребители не давали японским бомбардировщикам прорваться к высоте для нанесения бомбового удара, наши штурмовики пытались атаковать переправляющихся через реку врагов. И наша установка, и «Катюши», отведённые в тыл и замаскированные, пока вертелась эта карусель, молчали. Работала только полевая артиллерия, приданная мотострелкам.
Японцы — народ настырный, кто по переправам, кто вплавь или вброд, но ко второй половине дня сумели переправить на западный берег до полка пехоты и некоторое количество артиллерии. И пошли в атаку на высоту.
Вот тут во фланги им и ударили два батальона 11-й танковой бригады. Японский полк, конечно, на гусеницы намотали, но и потери понесли большие из-за спешно переброшенных к самой реке противотанковых пушек и полевой артиллерии. А после этого японская ударная группа численностью немногим более дивизии, уже не могла продолжать наступление и начала окапываться на восточном берегу реки.
«Сковывающей» японской группировке, нанёсшей удар ещё 2 июля, тоже не удалось достичь больших успехов. Пусть даже задействованы в нём были два пехотных и целых два танковых полка, около 130 танков.
Разумеется, японские танки — это вовсе не немецкие 1941 года. Тип-94 — вообще пулемётный, с бронёй до 12 миллиметров. Тип-97 «Те-Ке» имеет такую же лобовую и 16-мм бортовую броню, но уже вооружён 37-мм пушкой. У Тип 95 броня тоже не превышает 12 мм и имеется пушка того же калибра. У средних Тип-89 серьёзнее и бронирование, и орудие: до 17 мм и 57 мм соответственно. Ещё один Тип-97, но с индексом «Чи-Ха», имеет такую же пушку, но броня на 10 мм толще. Но для красноармейца, который не может пробить из винтовки бронелисты даже танкеток, это всё равно опасный враг. Ведь те же немецкие «единички» и даже бронетранспортёры в сорок первом наделали много нехороших дел.
Но комдив (генерал-майор по-нашему) Георгий Константинович Жуков, в начале июня возглавивший 57-й особый корпус, ждал этого удара и приказал добавить пехотинцам, окопавшимся на восточном берегу Халхин-Гола, противотанковой артиллерии, включая новые на этот момент «сорокопятки», зарыть в землю бронемашины и танки, а также усилить артиллерийскую группировку в тылу обороняющихся. Так что японцам удалось потеснить наших только километра на полтора. Некоторого успеха противнику удалось достичь в ночной атаке 8 июля, но его в тот же день отбросили назад контратакой при поддержке бронетехники. После чего на фронте наступило затишье.
К этому времени и нас, и батарею «Катюш», убедившись в том, что в районе Баин-Цагана враг перешёл к обороне, уже перебросили на этот, южный участок. Наш экипаж за всё время обитания на этой высоте не сделал ни единого выстрела. Но это вовсе не значит, что мы сидели без дела. Локатор «Шилки» постоянно контролировал воздушную обстановку и предупреждал наши истребители о приближении вражеских самолётов. Дело в том, что, помимо доставленных нашей колонной авиационных радиостанций, ещё одну партию этих приборов привезли грузовики с боекомплектом для «Катюш», поэтому ехавшему с нами бывшему советскому прапорщику-связисту удалось установить их на самолёты уже нескольких авиаполков. Так что, зная частоту настройки их раций, мы достаточно результативно наводили «сталинских соколов» на противника.
Ясное дело, комдив Жуков не мог не посмотреть на технику, которую так расхваливали за вклад в оборону Баин-Цагана. Вот и довелось мне пожать руку человека, который в нашем мире стал Маршалом Победы.
Очень коротко, «налысо», стриженный, невысокий, живой, не успевший приобрести «монументальности», запомнившейся мне даже по фотографиям военных лет, не говоря уже о фильмах, в которых его гениально играет Михаил Ульянов. Но в нём уже чувствуется сильная воля и решительность.
На время фронтового затишья нас определили в резерв. Безделья тоже не было, как и на Баин-Цагане. Следили за воздушным пространством, занимались обслуживанием техники, слушали бесконечные политинформации.
Послушать было о чём. 15 июля в Германии произошёл военный переворот: группа генералов во главе с фон Браухичем свергла действующее правительство и установила военную диктатуру. Это, конечно, не нацисты во главе с Гитлером, но тоже ярые националисты, немедленно объявившие о том, что отказываются от соблюдения наложенных на Германию ограничений в военной сфере и немедленно приступают к наращиванию численности армии.