Горячее лето 42-го

Думаю, поменьше встречаться с немецкими офицерами, чтобы не опознали, и отговариваться: не был, ничего не знаю. Просто немцы копируют мой стиль боевых действий. Пусть докажут обратное. Хотя наглам только дай намек, вой до небес поднимут. Нужно смыть краску, это не сложно, трижды волосы промыть, и сама смоется. Она не стойкая. Да и мыл я уже, но пока еще держится. Да, надо местных найти, купить шемах или куфию, как его еще называют, это мужской головной платок, можно использовать, чтобы закрывать лицо. Кстати, британцы их охотно используют. А деньги есть, вон целую сумку в танк забросил, собирал с трупов, если удавалось, набрал целую сумку. В основном британские фунты стерлингов, немного американских долларов. Надеюсь, местные их принимают. До аэродрома осталось километров пятьдесят, это самый крупный, до двухсот самолетов, солидная охрана, как я приметил в стороне, вставший на ночевку караван, с лошадьми, верблюдами. Стояли шатры, и я свернул к ним.
Там уже все встали, явно встревожились. Ничего хорошего не ожидали, танки встали, не доехав метров пятьдесят, ослепляя их фарами. Звонко застучав подкованными сапогами по броне, я с кормы спрыгнул на песок и, на ходу поправляя форму, направился к небольшой группе, по их богатым одеяниям я определил, что они старшие.
– Германский язык кто-нибудь знает? – спросил я, не обнаружив особого движения, уже на английском уточнил, в этот раз возникло оживление, и вперед вышел некрупный паренек в халате и сообщил:
– Я знаю этот язык, господин.
– Хорошо. Мне нужна куфья. Новенькая, не пользованная. А лучше две. Плачу английскими фунтами.
Тот перевел, и возникло новое оживление, мне принесли стопку ковров, которые я изучил и уточнил, а где куфьи? Оказалось, ковры как прилавок, их расстелили и принесли стопку новеньких платков. Изучив их, я взял один светло-коричневый, под цвет формы, и другой белый с черными квадратиками, привык я к такому. У меня дома они есть, знаю, как использовать и стирать. Оплатил, всего по фунту за платок, однако ушел не сразу. Видимо решив, что можно еще что-то продать, те были убедительны. В общем, вырвался я с трудом, с феской на голове вместо фуражки, с отличным кинжалом, украшенным драгоценными камнями и с лезвием из дамаска. С первого же раза видно, что это не кинжал, а произведение искусства. Пару ковриков новеньких взял, и спать, и отдыхать можно, все лучше, чем на песке, ну и корзину фруктов, винограда немало, других фруктов. За полчаса потратил всю наличность, что насобирал с поля боя, включая кассу разных частей. Общая сумма за пятьдесят тысяч фунтов и около пяти тысяч американских долларов вышла. Все это и ушло караванщикам. А скупал я драгоценности или просто драгоценные камни, всю ювелирку, что у них была, и богатое холодное оружие выкупил. С небольшим сундучком. Туда все сложил, были мысли на его счет. Объехав караван, погнал дальше. А платок пригодился, намотал на шею, подняв до носа, а то ветер поднялся, песок в лицо летел, очки тоже надел, гнал дальше и в полночь добрался до аэродрома, с ходу атаковав его. Вот это было шоком для бриттов, до передовых частей Роммеля не меньше двухсот километров, множество малых опорных пунктов на пути, а тут бой начался, да еще танки атаковали. Они настолько чувствовали себя в безопасности, насколько это вообще возможно, поэтому первые выстрелы ввели их в ступор, отчего удалось уничтожить немало солдат, я по палаткам катил, давя их, стрелял по полуземлянкам. По зениткам и их расчетам тоже. По бронетехнике, что принадлежала батальону, защищавшему аэродром, не забывал.
Бой длился меньше часа, да и то так долго, потому что территорию аэродром занимал большую и народу тут несколько тысяч оказалось. Я привычным строем выдавил их за пределы аэродрома и гнал, пока не перебил всех, причем рядом с аэродромом была какая-то пехотная часть, пришлось с ходу атаковать и ее. Было до батальона солдат с пушками, дважды мне «итальянца» сжигали и один раз мой командирский, едва починить успел, но справился. Живых нет. Убедившись в этом, продал все трофеи, как батальона, так и на аэродроме, и спустился в полуземлянку, где стояла мощная радиостанция. Бензогенератор еще работал, так что, настроив на нужный канал, я стал вызывать командование Африканского корпуса. Ответил радист сразу. Сообщив ему об уничтожении крупного военного аэродрома противника, как и пехотного батальона рядом, сколько техники уничтожено, услышал другой голос.
 
– Я Пегас, – сообщил тот.
Посмотрев по позывным, удивился, Роммель на связи лично.
– Гудини, благодарю за уничтожение аэродрома. У меня вопрос, обязательно было уничтожать всех?
– Герр генерал, вы же уже наверняка получили информацию, что никакого Гельмута Ланге нет? Гельмут Ланге будет существовать недолго, с момента, как я покинул Берлин, и до моего возвращения обратно в столицу. У меня и звание выше, и данные другие. Я сам вызвался сюда на испытания, сделав себе качественные, но все же поддельные документы. Причина? Конечно же не генерал-рогоносец. Британские солдаты изнасиловали и убили мою невесту, что носила под сердцем ребенка, и, пока мне встретится хоть один солдат британской армии до конца этой войны, в плен брать не буду, только уничтожать. Их союзников тоже. Даже если руки поднимут, все равно. Я поклялся в этом на могиле любимой и отказываться от своего слова не буду. Я вам не подчиняюсь, и вы не отвечаете за мои действия. Вот что я вам скажу, герр генерал, я вам проложу дорогу до Суэца так, что вы пройдете до каналов как на параде на Унтер-ден-Линден. Пока же советую встать в оборону и накапливать силы. Разгромив тылы противника, ослабив его, я вернусь и вскрою оборону бриттов с тыла, и тогда пойду перед вами и доведу до каналов. На этом буду считать задание по испытанию новейшей техники выполненным. Средства эвакуации у меня свои. На награды я не претендую, официально меня тут нет и не было. Если даже найдете, я буду все отрицать.
– Я вас понимаю, Ланге, или как вас там? Но честь офицера…
– Не будет урона. Никакого урона чести, я воюю с врагами рейха, и победа пока за мной, по последним подсчетам моей группой уничтожено больше двадцати тысяч солдат и офицеров противника, и останавливаться мы не будем. Потери есть, в основном раненые, их уже эвакуировали самолетом, но, к счастью, убитых нет.
– А как же ваше посещение Тобрука? Мне уже доложили…
– Это вы о борделе? Я честно выдержал год в трауре, и я не монах. Город посетил, чтобы зайти к парикмахеру, увидел бордель и посетил его тоже. Не вижу ничего в этом такого. Да, пришлось уничтожить патруль, но ушел я чисто. На этом все, честь имею, герр генерал.
Отключив радиостанцию, продал ее и, заминировав растяжкой вход, вскочил на порыкивающий движком командирский танк, погнал его к одинокому самолету, что стоял у штаба. Это была связная машина, биплан с открытой кабиной, думаю, справлюсь. И действительно справился, поднялся в воздух и полетел в нужную сторону. Времени мало, а ведь столько нужно посетить за остаток ночи. Хорошо, что я спать лег не так и далеко от только что уничтоженного аэродрома, путь к нему занял едва ли час, правда, без учета встречи с караванщиками. А так, до другого аэродрома около ста километров, судя по скорости самолета, через двадцать минут буду там. Пленные были, я об этом генералу не докладывал, но этих пленных я брал как языков, для допроса, после которого ликвидировал. Один из языков, полковник, начальник штаба авиадивизии, что тут стояла, точнее часть по-другому называлась, просто я на свой привычный лад переделал, подробно описал, где какие самолеты дислоцируются. Он все это обязан был знать, вот и поделился со мной информацией. Надо сказать, кое-что новенькое узнал, да, этот аэродром был самым крупным, тут находился также штаб всей ВВС бриттов и их союзников, однако два аэродрома я пропустил, за спиной остались. Всего же у бриттов и всех, кто за них воюет, осталось одиннадцать аэродромов. Из них пять – это не полноценные, а скорее подскока, и два транспортных обеспечения. И за ночь мне нужно посетить все. А то узнают об уничтожении основного узла воздушной обороны, а они узнают, могли подслушать наш с Роммелем разговор, и перебазируют технику. Ну, аэродромы подскока меня не особо интересуют, повлиять на боевые действия уже не смогут, кусать только изредка, а вот фронтовые посетить я желал и как раз летел к ближайшему из тех двух, что пропустил.