Газлайтер. Том 14 (СИ)
— Ну и чего⁈ — требовательно спрашивает первый.
— Наручники исправные, монсеньор, — отчитывается второй, явно сканер. — Входящие каналы заблокированы. Подозреваемый не способен пользоваться магией.
— Как же он тогда взорвал де Симони⁈ — бесится первый. — Из артефактов русскому оставили только переговорный амулет. Он безвредный! Как, господа⁈ Как⁈
Молчание. Вероятно, остальные четверо только плечами пожимают.
— Камеры были выключены, улики отсутствуют, — произносит третий голос. — Мы ничего не можем предъявить русскому. У нас нет доказательств его вины. Обвинение без улик прокатило бы с нашими простолюдинами, но не с русским графом. Россия такого не потерпит.
— Монсеньор, а может быть, де Симони сам подорвался? — вдруг предполагает четвёртый.
— А тут поподробнее, — требует первый.
— Допустим, что де Симони захотел расправиться с русским. Это же по его доносу он вообще здесь… Де Симони мог взять с собой взрывчатку, да и сам случайно подорвался. Он же явно без доспеха был во время детонации.
— Хм, похоже на то, — соглашается первый. — Вопрос: а кто вообще впустил постороннего к подозреваемому?
— Так это… мхм… сверху же приказали.
— Доприказались, — ругается первый. — А нам теперь расхлёбывать кашу из мозгов на стенах. Ладно, расходимся. Доложу начальству, а оно уже решит, что делать с подозреваемым.
На этих словах я вздыхаю. Опять двадцать пять. Ждать нового следователя. Вряд ли теперь меня выпустят до истечения суток. Скорее всего, следующим, с кем придётся беседовать, будет уже сам коронный босс.
* * *Штаб-квартира Пятого легиона «Жаворонки», Рим
Легат Пятого легиона, старый и закалённый командир с немалыми амбициями, уже десятки лет управлял аналогом российской Охранки. За это время он пережил двух Цезарей и видел не одну интригу в высших кругах Рима. Но сегодняшний день потряс его до глубины души. Потомок древнего рода де Симони, которого в свете знали как умного парня, разлетелся на куски прямо в стенах его штаб-квартиры. Мало того что этот идиот взорвался, так ещё и сделал это по собственной глупости!
— Мошонка Плутона! — рявкнул легат, ударяя кулаком по столу так, что старые бумаги взметнулись в воздух. — Кто вообще впустил этого сопляка в зону заключения подозреваемых⁈ Да ещё и с бомбой в кармане, нахрен! Кто устроил этот бардак⁈ — его глаза метают молнии в сторону ближайшего офицера — трибуна, который замер у двери, бледный как полотно.
— Я лично веду расследование, монсеньор, — отзывается трибун, стараясь держать голос спокойным, хотя его внутренности буквально скручивались узлом. Ему нужно было найти крайнего, иначе его ждала не лучшая участь. Признаваться, что он сам дал добро на эту встречу, было бы самоубийством. — Виновные обязательно понесут наказание.
— Я их казню нахрен! — зарычал легат, прищурившись, словно тигр перед прыжком. — Так, а что с русским графом? Филиновым? Он раскололся насчёт храмовников?
— Ещё нет, монсеньор…
— ЧТО⁈ Чешуйчатые яйца Нептуна! — лицо легата налилось кровью от ярости. — Чем целые сутки занимались следаки⁈ Чем ты занимался⁈ Живо иди к нему! Допроси сам! У тебя осталось четыре часа!
— Так точно, монсеньор! — трибун, отдав честь, спешит из кабинета, чувствуя на себе тяжёлый взгляд начальника, который, казалось, готов был сжечь его на месте.
У трибуна не осталось выбора. На кону его карьера. Он должен выбить из щенка признания.
Глава 20
Свободу филинам!
Ну, про коронного босса я не ошибся. Следующим ко мне заявляется моложавый легионер с эполетами трибуна. То есть уже почти самый верх. Трибун — это высший офицер, заместитель легата. А легат «Жаворонков» — это, по сути, местный начальник Охранки. Поэтому я отнесся к пришедшему со всей серьезностью… Отнесся бы, если бы не вдруг налетевшая зевота.
— Вас манерам учили, граф? — не замедлил сделать замечание трибун, усаживаясь напротив.
— Из-за приставаний ваших людей я уже почти сутки не спал, — позевываю вовсю, что аж челюсть хрустит. — Мне не до мане-е-ер.
Трибун кривится и бросает быстрый взгляд на часы. На лице его спокойствие. Времени полно. А цветок на такого борова не подействует. Ранг Мастера эфирными маслами не взять.
— Предлагаю вам простой выход из этого неудобного положения. Вы расскажете, о чем говорили с Главным жрецом Юпитерским, и отправитесь домой отсыпаться, — предлагает трибун.
— Серьезно? Всё так настолько легко? — радуюсь я. — И почему никто из ваших людей раньше не предложил мне это? Конечно, я принимаю ваше предложение! С Главным жрецом я говорил о достопримечательностях Рима. Очень красивый город.
— Хм, значит, продолжаете упираться? — трибун стучит пальцами по столу. — Не желаете сотрудничать?
— Ну, я просто не вижу своего адвоката, — пожимаю плечами. — Считаю это неуважением по отношению ко мне. А раз не уважаете — о каком сотрудничестве можно говорить? Один из ваших вот вообще пришел ко мне в камеру и разлетелся на куски. Думаете, мне было приятно? Это у вас такой метод запугивания?
— Он не из наших, — угрюмо отвечает трибун. — Это был Леонардо де Симони, уважаемый аристократ, но не легионер. По его свидетельским показаниям вы и оказались здесь.
— О! Так вот кого мне стоит винить в своем аресте? — приподнимаю бровь. — Размазанного по полу аристократа?
— Именно так, — кивает трибун. — У нас к вам никаких претензий. Более того, мы уже начали расследование, как посторонний смог проникнуть в вашу камеру. Однако показания уважаемого де Симони вынуждают нас допросить вас для устранения возможной угрозы престолу.
Я киваю-киваю, а сам мотаю на ус. Удобно устроились «Жаворонки». Обвинили во всем расфаршированного Симони, а тот уже ничего не скажет в своё оправдание, так что можно его делать козлом отпущения, если соскребут. А пока же, под шумок, можно быстренько допросить меня, причем внаглую попирая мои права, ибо де Симони настаивал на моих шашнях с храмовниками, аж клялся Юпитером. Как же тут не проверить? Ну а потом, если моя вина не оправдается, посольству и скажут: вините во всем де Симони, это он наклеветал, вот вам мешок с его потрохами.
— С какими аристократами вы общались в Риме? — продолжает допрос трибун, пытаясь подойти с другой стороны.
— Знаете, с разными. — Отвечать прямо я не собираюсь. Пошли эти макароники далеко и подальше. — Но недостаточно. Я всё никак не успел посетить оперу. А говорят, что в Риме опера просто бесподобная. Величие постановок, талант исполнителей… А вы любите оперу? Как вам «Трубадур»?
Моя игра в обходной манёвр продолжается. Пусть он думает, что я куда больше озабочен высоким искусством, чем тем, что меня держат в этой комнате.
— Не отлынивайте от вопроса, — впервые показывает характер трибун, лязгая голосом, как железом.
Но я продолжаю отлынивать. В течение продолжительного времени играю в дурака и несу всякую чушь. Трибун краснеет, гремит командирским басом, пытается сверлить меня требовательным взглядом. Но я побеждал в гляделки сраных мутантов-монстров, что мне какой-то римский силовик со своей недовольной миной и командирским взглядом? Попробовал бы он таскаться по радиоактивным пескам апокалиптической пустоши раненым и босым, да еще с перепонками на левой ноге. Я бы на него поглядел.
— … А вы какую пиццу любите? С морепродуктами или с пепперони? Мне лично кажется более изысканной «Дон Бекон…»
— Я не собираюсь слушать этот бред! — рявкает трибун, бросив очередной взгляд на часы. Времени ещё было больше часа, то есть вагон, но он явно не хотел провести его в моей компании. — Что вам сказал Главный жрец⁈ У нас есть сведения о ваших кознях против Цезаря!
— От кого сведения? От дятла Симони? — хмыкаю. — У него же явно был личный мотив. Напал на меня, да ещё пукан себе подорвал.
— Какой ещё пукан⁈ — не выдерживает трибун, лицо его багровеет от раздражения. — Всё, граф, вы доигрались, — он скрещивает пальцы, и те угрожающе хрустят. — Времени у нас ещё достаточно, но я успею испытать на вас свой главный козырь, — с злобной ухмылкой обещает он — Когда-то в этом деле мне не было равных.