Хвост Греры (СИ)

А после пикнул отсек Портала.
И я отложила миксер…
Для Лиама пришел пакет. На табло, где я не понимала ни единого символа, горел один, красный – его я знала. «Срочно!»
«Документы? Что-то другое?»
Он не успел это получить до того, как ушел на работу?
Портал в обычном доме нам монтировали люди в серебристой форме почти двое суток. Углубление, где, по всей видимости, должна была находиться кладовая, отделали металлом, как отсек космического корабля. Повесили на стену экран, оборудовали сенсорную панель. Отсюда, насколько я понимала, можно было попасть прямиком на СЕ – в любую его точку.
Верно. Руководитель должен реагировать быстро, а также за секунды возвращаться на Уровень.
Блины были забыты.
«А что, если это важнее, чем я думаю?»
Пакет был запечатан. На выдвижной стойке под панелью он сформировался будто из ниоткуда.
«Вдруг от этого зависит чья-нибудь жизнь?»
Следом мысль:
«А что, если я принесу его Лиаму?»
У каждой отдельной истории есть точка невозврата, точка «икс» – и в этом случае ей стало принятое мной неосмотрительное решение использовать Портал, которым меня обещали научить пользоваться позже.
Прочь фартук. Поставить в холодильник блинное тесто. Миксер в раковину.
Переодевшись, я смотрела на панель с любопытством.
В руках плотный, похожий на плоскую посылку, завернутую в картон, пакет.
*****
(Tommee Profitt, Fleurie – Undone)
Уровень СЕ.
Не было ни зданий, ни фонарей, ни людей, ни дорог. Небо давило пустую землю чернотой; хуже всего ощущался черный воздух – плотный, недобрый. При каждом вдохе он колол ноздри и горло стекловатой.
«Черт, не туда…» Как же так?
Я неоднократно видела, как это делал Лиам: вызывал карту, выбирал зону, отсек, прикладывал к сенсору ладонь – я сделала так же. Так же, да нет так. Раз находилась теперь на пустыре, где в меня осколками битого стекла набивалась непригодная для дыхания субстанция.
С каждой секундой пульс все отчаяннее, страх все удушливее.
Куда идти? Куда двигать?!
О том, что мне нужна была помощь, я догадалась сразу.
«Просто позови меня, я услышу… – говорил он. – Кольцо – просто приемник, оно усиливает сигнал…»
«Лиам! – заорала я мысленно. – ЛИАМ!»
Очередной вдох дался с трудом. Пара шагов, и я свалюсь здесь недееспособным мешком.
«ЛИА-А-А-АМ!»
Кольцо на моем пальце сверкнуло белой вспышкой, обожгло фалангу.
«Он скоро будет…»
Вдох через «немогу» – горло раздирала колючая проволока. Шаг, еще один, еще…
После я опустилась-припала на колени.
Машина, похожая на черный космический внедорожник с треугольной мордой – местная Джетта, – вывернула из ниоткуда спустя минуту. Рассекла светом фар мрак и при резком развороте-торможении выдала из-под колес столько песка, будто дрифтовала по дюне.
Стук сердца, облегчение – он пришел… Мой принц…
Пришел. Да.
Но не принц.
К машине Карра волок меня за запястье болезненно, очень жестко. Я пыталась перебирать ногами быстро, чтобы успевать следом, но споткнулась, упала.
– Я… потеряла…
Пакет, выскользнувший у меня из пальцев, скрылся во мраке.
Меня не стали слушать. Меня дернули с земли рывком.
Еще ни разу меня не швыряли в салон, как грязного плешивого котенка, – без поправок на «пригнись, а то ударишься», едва не отрезав задвинувшейся дверью и ногу, и свалившийся ботинок.
Водитель занял свое место, как гонщик Формулы-1. Вторая дверца захлопнулась с лязгом, как заслонка банковского сейфа; взревел мотор.
– Лиам…
– Молчать!
Холодно; меня колотило. Давно я не видела столь жесткого профиля Карры, возможно, именно такого не видела никогда. Вырезанного из камня, на «сто процентов» комиссионерского.
– Я…
«…хотела, как лучше… Думала, попаду к тебе».
Сказать мне не дали.
– Я сказал, заткнись.
Он зол, конечно, но чтобы настолько? Я отвыкла жить без его теплоты. Оказывается, совсем.
– Просто… хотела…
«Передать пакет».
С каждым словом говорить все сложнее – горло продолжали драть железные когти.
 
– Забыла, как подчиняться приказам? – тон обморозил мне конечности. – Еще одно слово…
Он произнес это так, будто мои слова травили салон ядом, будто звук моего голоса был невыносим. Но настоящий шок накрыл меня тогда, когда Лиам достал из кобуры пистолет с голубыми полосами и прижал дуло к моей ноге.
–… и я прострелю тебе колено.
«Нет…»
Я открыла рот… и закрыла его… Даже если бы знала, что сказать, не смогла бы. Будто время проворачивалось вспять, будто не кончался мой срок на СЕ, будто я никогда не выходила наружу. Все иллюзия: наша с ним жизнь, наш дом, наша любовь…
«Не надо… так».
Я виновата, конечно, но не настолько же.
Дуло говорило об обратном. Так же, как сжатые губы водителя, его застывший взгляд, как бетонная между нами тишина.
Неприятно поразила, ужаснула мысль – если я открою рот, он выстрелит.
Неслась куда-то сквозь мрак, как конь со вспененным ртом, сумасшедшая Джетта.
(Les Friction – Love Comes Home)
До камеры по коридору меня тащили за загривок – в прямом смысле. Не обращали внимания на мои волочащиеся ноги, на всхлипы.
Я ничего не понимала. Лампы, каменные стены, шорох подошв. Соображать вообще удавалось плохо – мутилось в глазах, опухало горло.
Мне нужны были его руки, его поддержка, его слова «все будет хорошо».
Но эти самые руки, которые совсем недавно дарили тепло, сейчас сжимались на моих волосах так, будто это был парик, откуда не жаль выдрать клок; вместо слов – мороз, вместо поддержки…
В камеру втолкнули не как человека, как куклу. О противоположную стену я ударилась затылком, упала, попробовала привстать с четверенек – мне помогли. За грудки, рывком.
– Кто… разрешил?
«Приходить сюда».
А впечатление, что счастливое будущее – со мной, с нами – никогда не случалось, только усиливалось.
– Я… хотела…
«Передать пакет…»
Вместо слов хрип. А ему не нужны мои слова, мои ответы. Я больше не узнавала Карру, но Комиссионера СЕ – да. Того, которого повстречала когда-то у дверей после прохождения «белой полосы».
– Я давал разрешение? – не голосовые связки, а металл.
– Нет…
Но и не запрещал.
– Лиам…
– Поздно.
Я не сразу поняла, что означает это слово. Поздно – все поздно.
Совсем.
Именно после него на меня обрушился первый удар.
Он никогда меня не бил. Даже тогда, когда было можно, когда из-за Греры было нужно. Всегда кто-то другой. А теперь по лицу, в живот, по ребрам…
Согнуло меня сразу – взорвало болью нутро, мозг, – но упасть мне не давали.
«Что… ты…»
Может, все было наваждением?
«Зачем?»
Может, я до сих пор живу в бараке, получаю вместе с обедом стекляшки-зеркальца. Может, я сходила до продуктового магазина и только что подцепила Хвост? Где Диас? Лучше бы он…
– Не надо…
Уже разбита скула; из носа, как из открытого крана, кровь.
У нас, наверное, нет общего дома, любимого кресла… Мне привиделось.
Замах для нового удара…
Он бил не мое тело. Он, как истребитель, допущенный в запретную зону, выпускал ракеты по стеклянной башне у меня внутри – по моему стержню, который раньше сам же оберегал. Стингер, еще один – белесый след от сверхзвуковой скорости. Первая в цель, следующая тоже – основание башни покрылось сеткой из тысячи трещин…
– Не делай… этого…
Мне не давали сказать ни слова.
«За что… так?»
Не его знакомые глаза, но темные колодцы-зеркала. Губы сжаты, челюсти напряжены. «Ты просто работа».
Башня внутри меня кренилась, съезжала с основания – она упадет через пару секунд, разлетится на миллион осколков. Собственно, она уже. Холод и одиночество, о которых я успела забыть, вливались в меня, как через пробоину в борту, мой внутренний мир накрывала зима. Ядерная пыль.