Грешники (СИ)

— Рада, что вы наслаждаетесь жизнью. — Пытаюсь вернуть папку, но Лисина нарочно обходит ее стороной, продолжая нарезать круги по моей гостиной. — Но я не очень понимаю, причем тут я. Насколько я знаю, выплаты на ваш счет идут в срок и в полном объеме.
Свекровь останавливается, упирается в меня злым взглядом.
— Дурой прикидываешься?
Лисенок вскидывает голову, реагируя на резкий голос. Она не привыкла к такому — у нас в доме всегда тихо, я не привыкла повышать тон и, слава богу, для этого нет повода.
Видимо, разговора хотя бы в умеренных кондициях у нас со свекровью не получится.
Я зову охранника, передаю ему Дашу и прошу побыть с ней пару минут. У него двое детей и третий на подходе, должен же он хоть что-то понимать о детском досуге? К счастью, он запросто берет Лисицу на руки и обещает научить ее играть в Покер. Я от всей души с благодарностью ему улыбаюсь — хоть в Дурака подкидного, лишь бы моя дочь была подальше от свекровеподобного монстра.
— Когда Игорю было столько ж лет, сколько ей, у него были белоснежные волосы и очень светлые глаза, — с отвращением провожает их взглядом Лисина.
У Даши темно-русые волосы, но такие же, как у Гарика, светлые глаза.
Я понимаю, куда она клонит, хоть по крайней мере «визуально» у нее нет для этого никакого повода. Не знаю, как это возможно, но моя дочь похожа на Гарика почти как две капли воды. И мне нравится прятаться в иллюзиях о том, что на самом деле какая-то ночь, которую мы с ним могли привести вместе, просто выпала из моей памяти.
Это самообман, который я осознаю, и в который добровольно верю.
Но у моей свекрови на этот счет, конечно, собственное мнение.
Я невольно вспоминаю тот день, когда Маруся попала в больницу и туда приехала мать Гарика. Конверт, который она ему всучила со ловами о прозрении и доказательствах моей истинной сущности.
Гарик даже не стал его открывать.
— Я все еще не понимаю мотив вашего визита, Анна Александровна. — После воспоминаний о Гарике мне всегда трудно говорить, потому что каждый раз это словно вспороть себе грудную клетку и расковырять рану в сердце. Которая все равно не заживает, сколько бы «зеленки» я на нее не лила, и как бы не прижигала.
— Я хочу, чтобы у меня было все это. — Свекровь тычет взглядом в документы у меня в руках.
— Мы все хотим красивой жизни, — пожимаю плечами.
— Ты незаконно владеешь «ОлМакс» и всеми активами моего сына.
— Полагаю, более чем законно.
— Нет! — рявкает она, видимо рассчитывая напугать меня своим боевым настроем.
— Если вы не вспомните о правилах поведения, — отвечаю холодно и строго, — обещаю, что охрана выведет вас под руки как сумасшедшую.
Чем больше она корчит мегеру, тем сильнее я затвердеваю внутри.
Лисина стоит посреди моей гостиной с видом человека, который душу продаст за канистру бензина и зажигалку.
— Я знаю, что этот выродок, — показывает пальцем в сторону коридора, куда ушел охранник с Дашей, — не от Игоря! И ты…
В каком еще дерьме она собирается меня извалять — не интересно.
Мне нужно ровно три шага, чтобы заткнуть эту хабалку одной крепкой оплеухой, от которой ее прическа скашивается набок, словно плохо подколотый шиньон.
Лисина хватается за щеку и беззвучно шевелит губами.
— Еще раз скажешь что-то о моей дочери, — предупреждаю я, выразительно поглядывая на стоящий поблизости тяжелый бронзовый подсвечник на три рожка, — и я сделаю так, что ты не сможешь разговаривать до конца своих дней, и будешь рада хотя бы тому, что можешь сосать мокрый хлеб через тряпочку своим беззубым ртом.
Лисина отступает.
У нее на глазах беспощадно комкаю папку с «претензиями», а потом запихиваю это в ее модную сумку от «Шанель». Стоит дорого, потому что это новая модель из каталога этого года. Такие есть в продаже только в Европе в фирменных бутиках. С учётом налогов и доставки, получается, что моя «драгоценная свекровь» абсолютно не умеет считать деньги.
Что ж, учиться никогда не поздно, особенно зарвавшимся наглым бабам.
— Я не дам тебе ни копейки, — выдаю свой вердикт. — Ни рубля. И надеюсь, у тебя есть какие-то сбережения, потому что завтра я закрою твой спецсчет.
 
— Ты этого не сделаешь! — снова орет она, но тут же захлопывает варежку, стоит лишь намеком поднять руку. — Я все это… зафиксирую!
— Давай, фиксируй, — спокойно отрезаю я.
В голове звенят слова Гарика и его предупреждения о том, что она никогда не оставит меня в покое.
Я должна быть сильной ради него и ради нашей девочки.
— У тебя ничего не получится, — отступая к двери, грозит свекровь. — Этот ребенок — не от Гарика. Я тебя по судам затаскаю.
— Надеюсь, Анна Александровна, — я снова нарочно перехожу на «вы», — у вас в запасе достаточно модных сумок, чтобы на что-то жить.
Она яростно выскакивает в дверь, но я еще какое-то время стою настороже, как сука добермана, которую попыталась укусить самка шакала.
То, что Даша — не дочь Гарика, Лисина вполне может доказать.
Она как раз за тем и пришла — шантажировать меня, брать «на слабо». С Гариком было так же — всю свою жизнь мать пыталась сломать его под себя, сделать удобным и заставить плясать од свою дудку, чтобы он обеспечивал ей красивую жизнь.
Когда становится понятно, что Лисина не вернется, я потихоньку сползаю на пол, чувствуя себя лишенной опоры марионеткой.
На самом деле, мне страшно.
Очень-очень страшно, что Лисина сковырнет и эту рану.
Выставит наружу неприятную правду, от которой я сама так отчаянно бегаю.
А когда через пару дней, тридцатого числа, я заглядываю в свой инстаграм и привычно почти с безразличием листаю входящие сообщения, ник одного из отправителей и его аватарка заставляют палец нервно дернуться.
«Призрак», но написано по-английски с тремя шестерками в конце.
И даже в маленьком окошке фото профиля я узнаю его лицо, только теперь заметно более худое и с выразительной сединой в щетине.
Ему ведь только около сорока, как будто, а выглядит довольно… зрелым, если не сказать, старше лет на пять.
Я точно так же заблокировала все его контакты и перекрыла кислород по всем каналам, где он пытался со мной связаться. Но у меня новая страница, о ней Призрак точно ничего не знал. Как-то нашел? Именно сейчас, после того, как свекровь решила испортить мне жизнь?
С самым паршивым предчувствием на планете, я открываю входящее сообщение.
«Маша, это действительно моя дочь?!!!!»
«Почему ты скрыла?!! Я имел право знать!!!»
Мои зубы начинают стучать от паники, а палец никак не может попасть в проклятую кнопку блокировки контакта.
Даже если это совпадение…
Хотя, какое совпадение. Кого я обманываю?!
Я ссаживаюсь с дивана на детский коврик, по которому Дашуля разбросала все свои игрушки, и продолжает доставать новые из большого разноцветного ящика.
— Ыыыы? — Она тычет мне в лицо сшитого из лоскутков Петрушку — Марусин подарок, она сама его сшила.
Я проглатываю слезы.
Меня разрывает от желания просто… поговорить.
Выплеснуть болото из своей души.
Рука сама тянется к сумке — она стоит тут же, на диване, потому что я как раз собиралась сделать пару записей в ежедневник.
Визитка лежит на самом дне, уже порядком потрепанная несмотря на добротную матовую ламинацию и плотный картон. Я мало что понимаю в автосленге, но, кажется, бизнес Великана за последний год хорошо взлетел, раз у него теперь какой-то свой автоцентр.
На обратной стороне нет мобильных номеров, только два стандартных длинных.
Набираю первый и почти сразу мне отвечает приятный мужской голос.
— Мне нужен Стас, — говорю я.
— Мне жаль, но мы не предоставляем… — пытается отделаться стандартной отмазкой.
— Господи, да я знаю. Запишите мой мобильный и передайте, что Маша… Отвертка просит перезвонить.
Я была готова, что обо мне Стасу напомнят только после праздников, но телефон звонит уже через пару минут, и на том конце связи я слышу знакомый баритон.