Грешники (СИ)
И этот человек — не я.
— Я пыталась отговорить Игоря от женитьбы, — продолжает она. — С самого начала я знала, что это — плохая затея, но Игорь ничего не хотел слышать. Он был одержим мыслью передать «ОлМакс» кому-то, кто сможет о нем позаботиться, и выбрал вас на эту роль. Вам виднее, почему.
«Потому что я сама пришла к нему с тем дурацким планом», — отвечаю сама себе.
— Мария Александровна, Игорь пойдет на все, чтобы не дать вам повода заподозрить неладное. Вы пошли на некое… примирение, насколько я понимаю, и Игорь не хочет рисковать вашими отношениями. Он вынужден оставаться рядом, поддерживать видимость игры. Но каждый день промедления отнимает у него драгоценные шансы на успешную пересадку. А поездка в Париж станет для него смертельной.
— Я ничего не знала! — в панике выкрикиваю я.
Меня трясет. Пытаюсь покрепче обхватить себя за плечи, но это не помогает. И не поможет, даже если мои руки растянуться на километры и совьют вокруг меня же крепкий кокон.
Она говорит это таким тоном, словно выносит приговор.
Будто это я и только я виновата в страшном диагнозе Гарика, о котором узнала несколько минут назад!
— Вам нужно успокоиться, — с каменным лицом предлагает Шевелёва. — Я ни в чем вас не обвиняла, Мария.
— Я ничего не знала о его болезни, ясно?! — Меня несет, но к концу этого ужасного дня сил сопротивляться самой себе уже нет. — Я бы никогда не предложила поехать в Париж, если бы хоть на минуту заподозрила, что с ним что-то может быть… не так.
Она продолжает смотреть на меня расстрельным взглядом.
Ей даже не нужно озвучивать вслух свои мысли — они очевидны.
Я ведь обращала внимание на то, что Гарик плохо выглядит. Видела все эти беззвучные сигналы.
«Я думала, он просто очень много работает!» — орет мой внутренний адвокат.
— Мария Александровна, — Шевелёва откашливается и ожесточает голос. — Сейчас уже не имеет значения, что вы могли видеть, а что — нет. Важно, что зная о состоянии дел на текущий момент я рассчитываю на ваше полное понимание проблемы и всех возможный последствий, которые могут наступить теперь уже полностью по вашей вине.
— Я не виновата, я не виновата… — повторяю, как заевшая пластинка.
— Мария Александровна, вы меня слышите?! — все-таки повышает голос она, и я замолкаю так резко, словно навсегда потеряла голос.
— Да, простите. — Нужно взять себя в руки. — Что я… должна сделать?
— Дайте Игорю развод. Перестаньте давать ему призрачные надежды на счастливое будущее, ради которых он готов пожертвовать последним шансом на жизнь.
Развод.
Он ведь хотел развода. Наверное, так резко о нем заявил, потому что хотел уладить все дела до того, как ложиться на рискованную операцию.
— Мне неприятно это говорить, но я вынуждена быть резкой. — Шевелёва уверенно, как готовится к решающему удару, разводит плечи. — Я ни в коем случае не собираюсь винить вас в диагнозе Игоря, потому что…
— … потому что, черт побери, он узнал о нем до того, как познакомился со мной, — заканчиваю за нее.
Шевелёва подчеркнуто снисходительно улыбается, словно перед ней маленькая девочка, которой она вынуждена простить плохое поведение.
— Мария, я не перекладываю на вас вину за прошлое, но за его настоящее вы будете нести прямую ответственность. Если, конечно, не найдете в себе силы сделать то, что в этой ситуации будет единственным правильным решением.
Слушать ее дальше я не могу просто физически.
Мне это больно на уровне самых мелких клеток. Как будто она и есть убийственная раковая опухоль, которая только что внедрилась в мое тело и запустила программу моего разрушения.
— Спасибо за информацию, Ирина Игоревна. — Не мучаю себя и не выдавливаю фальшивую улыбку. — Я обязательно приму ее к сведению.
— Надеюсь на ваше здравомыслие, — так же официально отвечает она. Потом оценивает меня, словно какую-то очень неподходящую модель на кастинге, и добавляет: — Прошу прощения за прямоту, но ваша молодость в данном вопросе — не лучший советчик. Не думайте, что вы можете что-то переиграть, исправить или решить вопрос каким-то другим способом. Поверьте, если бы он был — я бы сказала о нем в первую очередь. Мне не доставляет радости смотреть, как на моих глазах погибает умный, красивый и достойный мужчина.
— Это был очень корректный способ поставить под сомнение мои умственные способности, — говорю я, и на этот раз поворачиваюсь к ней спиной, чтобы закончить токсичный разговор.
Глава 73
В моей жизни уже был момент, когда мне приходилось заново, по кусочкам, как вдребезги разбитую игрушку, собирать себя по кусочкам.
Когда я узнала о предательстве Призрака и своей лучшей подруги.
Когда в моей голове, наконец, сложилась, наконец, вся головоломка, встали на место все пазлы, картина обрела четкие контуры. Мне пришлось потратить на это целую ночь своей жизни, чтобы утром выключить в себе все чувства и эмоции. А утром, накрасив губы любимой красной помадой, пойти на работу с четким планом на будущее.
Сейчас у меня нет целой ночи.
Максимум час.
И за эти шестьдесят минут я должна понять, что делать, принять решение и… поступить так, как нужно.
Покупаю большой стакан кофе без сахара, и буквально вливаю его в себя глоток за глотком, устраивая своей крови настоящий кофеиновый напалм.
На самом деле, я знаю ответ.
Просто отчаянно бегаю от него, пытаясь придумать ту самую математическую аллюзию, при помощи которой какой-то умник доказал, что дважды два — пять.
Все ведь так очевидно и правильно совпадает, что невольно становлюсь фаталисткой.
Я изменила мужу, который, как оказалось, был мне верен.
Я замужем за прекрасным умным и надежным человеком, но беременна от другого.
По моей вине Гарик теперь теряет драгоценные дни борьбы с тяжелым заболеванием.
С какой стороны не посмотри, я — тот самый человек, о котором обычно говорят, что без него жизнь станет качественней и проще.
Так что… се ля ви?
О чем тут думать, если вместе со мной жизнь Гарика невозможна?
Я вызываю такси и возвращаюсь домой.
На каком именно километре дороги мое сердце замерзает — не так уж важно, главное, что я готова действовать так, как нужно, забив на собственный эгоизм и мечты о простом женском счастье.
Гарика еще нет, и это хорошо — можно спокойно собрать остатки вещей и оставить на туалетном столике обручальное кольцо. Я несколько раз сжимаю и разжимаю правую руку, привыкая к незнакомому ощущению. Первый раз с того дня, как Гарик надел его мне на палец, я никогда не снимала кольцо. Без него чувствую себя как без целого безымянного пальца.
Наверное, нужно написать Гарику записку.
«Я согласна на развод» — этого будет достаточно?
— Нет, Маша, — слышу за спиной его жесткий как никогда раньше голос, — этого будет недостаточно.
Я прикусываю нижнюю губу — кажется, уже поздно извиняться за то, что иногда я думаю вслух слишком громко?
— Я не собиралась произносить это вслух, — говорю первое, что приходит в голову.
Нужно тянуть время, выиграть для себя хотя бы пару минут, чтобы собраться с силами и правильно разыграть ситуацию. Я же собиралась трусливо сбежать, а не страивать выяснение отношений. Я собиралась уйти до того, как нам придется встретиться глаза в глаза.
— О каком разводе речь, Маша? — жестко спрашивает Гарик.
— Разве ты знаешь еще кого-то, кто несколько недель назад попросил меня уйти из его жизни?
— Не то, чтобы я был яростным сторонником классических традиций ведения разговора, но может ты поимеешь совесть и перестанешь разговаривать со мной задницей?
Я непроизвольно втягиваю голову в плечи.
Никогда не слышала, чтобы он говорил так громко и так резко.
Я едва ли вообще замечала изменения в его голосе, даже когда он разговаривал с Бакаевым.
Собираюсь с духом.
Напоминаю себе, что я должна отпустить его, даже если мне будет очень больно.