Грешники (СИ)

— Жених? — впадает в ступор мама.
— По паспорту Игорь. — Гарик крепок и уверенно пожимает ладонь моего отца, потом переключается на маму. — Мы обручились неделю назад, Маша пришлось ждать, когда наш с вами маленький трудоголик выделить выходные, чтобы объявить об этом событии.
«Наш с вами маленький трудоголик» — звучит так, будто он от меня без ума.
Это что-то из разряда: «Он слишком миииииилый…» с томным придыханием в конце.
— Значит, Гарик, — отец все равно держится настороженно.
— Ну наконец-то образумилась! — всплескивает руками мать, и бросается меня обнимать.
Я едва в состоянии поднять руки, чтобы приобнять ее в ответ, потому что чувство глубокого разочарования накатывает как никогда сильно. Оказывается, чтобы заслужить от матери эту теплоту и нежность, мне «всего-то» нужно было стать чьей-то женщиной. Как будто без кольца на пальце и штампа в паспорте, я не человек, не личность.
Мы усаживаемся за стол.
Чинно пьем шампанское.
Гарик берет на себя роль «тамады» для моих родителей — рассказывает, как мы познакомились, как я сразила его в самое сердце, как мои душевные качества и взгляды на жизнь совпали с его образом идеальной женщины. Он очень натурально слегка конфузится, когда мой отец в лоб спрашивает, куда такая спешка, но высказывать аргументы твердым уверенным голосом:
— Я — бизнесмен. Жизнь научила хватать то, что нужно, потому что через минуту это обязательно схватит кто-то другой. А Маша — штучный продукт. Она уникальна, и я бы не простил себе, если бы допустил хотя бы тень возможности ее потерять.
— Настоящий решительный мужчина! — Мама полностью им покорена.
Папа пару раз пытается достать сигареты, но всегда вовремя вспоминает, где мы и ограничивается глотком воды.
Гарик рассказывает, чем занимается, о своих грандиозных планах на жизнь и о том, что он — хронический однолюб, и если бы не встреча со мной, он так бы никогда и не познал любовь, о которой пишут в книгах.
Мне то и дело хочется дернуть его за рукав, дать понять, что он переигрывает, но…
Кажется, все довольны.
Даже папа, в особенности после того, как они с Гариком переключаются на обсуждение бизнеса, цен и рынка.
— Надеюсь, тебе хватит ума не упустить этот шанс, — наклоняясь ко мне, шепотом говорит мать. — В твоем возрасте…
— Спасибо за поддержку, ма, — намеренно резко перебиваю я. — Но со своей жизнью я как-нибудь разберусь сама. И, чтобы ты не накручивала себя понапрасну — мы с Гариком решили не планировать детей в ближайшие… много лет.
Я намеренно произношу это громко, чтобы отец тоже слышал.
В отличие от скисшего лица матери, его это известие явно радует. Он всегда ценил мой трезвый взгляд на жизнь.
— Предназначение женщины — быть хранительницей очага, — заводит волынку мама. — Это мужчина должен быть добытчиком, а дома его должны ждать уют, тепло и счастливая женщина. А не замученная работой истеричка.
Я поджимаю губы, чтобы не реагировать на эту провокацию.
Понятно, чем кончится, если я огрызнусь.
А у нас вроде как счастливое событие, и будет жаль переводить шампанское на скандал.
Но, к моему огромному удивлению, за меня вступается Гарик.
— Татьяна Степановна, я считаю, вы очень недооцениваете свою дочь. — Он лениво поигрывает коньяком в бокале, к которому так ни разу и не прикоснулся, просто вежливо поддерживает компанию для моего отца. — В наше время катастрофически мало целеустремленных женщин, которым важно состояться в жизни и самостоятельно достичь значимых высот. Замуж и ребенка, тем более от состоятельного мужчины — это, по-вашему, великое достижение?
— Это — роль женщины, — вздергивает подбородок мать.
— Эту роль может сыграть любая, — фыркает Гарик. Причем так искусно, чтобы это не выглядело открытой конфронтацией, а лишь попыткой выразить свою, отличную от ее, точку зрения. — Вам, видимо, не довелось общаться с такими «предназначенками», которые в двадцать пять лет пишут с тремя ошибками в предложении, двойкой по математике и липовой справкой о том, что она — работник бьюти-индустрии. Поверьте, будь у вас сын, вы бы не пожелали ему участи стать охотником для такой мартышки. Маша — личность с большой буквы. Знаете, в чем ее главная ценность и роль?
 
Мы все, и даже я, напряженно ждем разгадки.
Гарик, наконец, отхлебывает виски, но ему такие крепкие напитки явно не по вкусу.
— Рядом с такой женщиной мужчина будет уверен в завтрашнем дне. В том, что его не поменяют на более успешного, не уйдут, если вдруг он прогорит. Ей можно дать оружие, и она поможет отстреливаться от врагов, но никогда… никогда не выстрелит в спину.
У меня странный ком в горле.
И, хоть моя рука лежит всего в сантиметре от его, я быстро прячу ее под стол, чтобы не поддаться сентиментальной слабости прикоснуться к руке моего «жениха».
Это просто слова для моих родителей, просто роль, просто исполнение договора.
Но… мне все равно невыносимо приятно.
  
Глава 40
 
Во вторник я в три часа ухожу с работы под предлогом небольшой температуры. Кстати, это правда — второй день немного лихорадит, и я списываю это на нервы и предстоящий важный шаг.
Мы подаем заявление.
Это, конечно, не стопроцентная гарантия свадьбы, но меня тяжело назвать человеком, который может сказать «я передумала» прямо перед алтарем. Гарик на такого похож еще меньше, несмотря на то, что вся история нашего знакомства построена на одних только импульсах.
Так что, когда мы усаживаемся по разные стороны одного стола и старательно, как будто пишем контрольную по русскому, заполняем бланки, я чувствую необратимость предстоящего события. Именно сейчас, а не несколько недель назад, решается моя судьба.
Поэтому, прежде чем поставить подпись внизу бланка, задерживаю ручку над строкой.
Я точно к этому готова?
Я понимаю, что пути назад уже не будет?
Украдкой поглядываю на Гарика, с которым мы после того ужина с моими родителями, практически не разговаривали. Он тоже заканчивает и с непроницаемым выражением листа ставит свой размашистый росчерк. У него красивая подпись — пара острых, похожих на кардиограмму штрихов, и красивый вензель. Именно так должны расписываться богатые люди.
Он точно не сомневается в том, то делает — даже не проверяет после себя, просто откладывает бланк на край стола, берет телефон и выходит, чтобы ответить на звонок.
Я старательно вывожу подпись, почти как в тот день, когда получала паспорт.
Кладу бланк поверх заполненного Гариком.
Жду, когда сотрудница ЗАГСа все проверит уточнит детали и еще какие-то формальности.
Благодарю, выходу на ватных ногах.
Finita la commedia…
— У тебя такое лицо человека, которому вынесли смертный приговор, — говорит Гарик, поджидая меня на крыльце. — Раздумала?
Насмешка в его голосе заставляет вспомнить о том, какие события привели меня в эту точку, и почему ни о чем нельзя жалеть и ни в чем нельзя сомневаться.
— Я не поблагодарила тебя за те слова, которые ты сказал моей матери, — намеренно перевожу разговор на другую тему. Мы подали заявление — что еще обсуждать? «Это просто бизнес, детка, ничего личного». — Спасибо, что вступился за меня.
— Я сказал правду, — бросает Гарик. — Ты — именно такая женщина.
— А еще ты от меня без ума с первого взгляда, — не могу не пошутить я.
Это становится не просто дурной привычкой. Это просто какой-то проклятый условный рефлекс — каждый раз, когда мы говорим о чем-то серьезном, из меня тут же выскакивает мой личный Пеннивайз[1] и начинает творить дичь.
Гарик бросает на меня сверх-оценивающий взгляд.
Это как будто опытному оценщику живописи принесли подделку под Рембранта, и он как раз решает, какой бы уместной штукой высмеять умника. Решает… но раздумывает.
— Полагаю, нам нужны кольца.
— Ага, — бормочу я, проклиная себя за дурацкую шутку.
— И платье?
— И костюм.