Аукцион невинности. Его трофей (СИ)

25. О манипуляциях
Вопрос-то какой… Я прижимаю пальцы к своим губам, глубоко дышу, пытаясь обрести ясность мыслей.
Это очень сложно. Я на коленях у самого охрененного мужчины, которого только можно вообразить. Внешне, разумеется, что там за его обаянием на самом деле скрыто, страшно даже подумать.
Мне страшно. Мне страшно не только согласиться, но теперь… мне страшно… ма… ох тыж ё…
Прижимаю пальцы к своим губам, ошарашенно глядя на Адама, осознавая: мне страшно не только согласиться, но и… мне страшно отказаться!
А что если он примет отказ, отпустит и пропадёт из моей жизни, и я так никогда и не узнаю, каково бы это было с ним? Ведь теперь я точно знаю, когда он может быть со мной и таким: обаятельно-нормальным, со своей ноткой придури, опасный до безумия и…
Чёрт-чёрт-чёрт, да я хочу же его до безумия.
Адам смотрит на меня серьёзно, держит уверенно в своих сильных руках, чуть поглаживает кончиками пальцев по голой спине под одеждой, а я пытаюсь принять решение.
— Мне… мне обязательно отвечать прямо сейчас? — тихо спрашиваю я.
Адам медлит. Опускает глаза, но я успеваю заметить в них довольную искру. Гад!
— Не обязательно, — говорит он слегка улыбаясь. — Если поцелуешь меня сейчас сама, можешь вообще сегодня ничего не решать.
Вот тут я озадачиваюсь. И как он себе это представляет? Задаю этот вопрос вслух.
— Понимаешь, — хитро прищурившись, он смотрит на меня, — это возвращает нас к вопросу о выборе.
Поднимаю брови. Он кивает на стол.
— Хочешь допить чай? — спрашивает он.
Я и забыла про него. Нахожу это отличным поводом оттянуть решение.
— Да, хочу, — тихо говорю я.
— Вот видишь, ты сделала выбор, — довольно мурлыкает Адам, рассматривая мои губы. — Тогда следующий вопрос. Очевидно, что ты захочешь его допить, сидя у меня на коленях. Вопрос в том, ты хочешь его допить после нового поцелуя или до?
Глубоко вздыхаю. Очарование момента похерено им напрочь. Злобно смотрю на него.
— На диване с другой стороны стола от тебя! — цежу сквозь зубы я.
Адам снова смеётся своим потрясающим заразительным смехом, негромким и вибрирующим, от которого внизу живота томительно теплеет. Невольно улыбаюсь в ответ, чувствуя, как злость растворяется от его смеха и добродушного взгляда на меня. Вот как он это делает?..
Он бросает на меня озорной взгляд, легко встаёт с дивана со мной на руках, водружает с противоположной стороны стола, ставит передо мной свою чашку, а себе забирает свою.
Разливает чай и с довольным видом заявляет:
— Видишь, Виктория, как, оказывается, просто делать выбор. И даже не из тех вариантов, которые тебе предлагают.
Моргаю, рассматривая его, пытаясь въехать в то, что о чём он толкует. Адам отпивает свой чай и с прищуром смотрит на меня.
— Это типичная манипуляция, Виктория. Выбор без выбора называется. Особенно хорошо действует на маленьких детей. Ты хочешь убрать игрушки до мультика или после? Ты ляжешь спать с этой игрушкой или с той? При этом выбирает из несущественных вариантов, делая то, что нужно. Ребёнок убирает игрушки, родителю не важно, до мультика или после. Нужный выбор сделан: убрать игрушки.
— Но я сейчас… — начала было я, но он перебил.
— Да, ты сейчас увидела манипуляцию. И сделала выбор. Только вот в чём засада, Виктория. Ты не ребёнок, а умная женщина. И детские манипуляции с тобой не работают. Но, как уже понятно, отлично работают провокации. Я показал интересующие меня условия: у меня на коленях и с поцелуем. Спровоцировал тебя отказаться от того и другого, чтобы ты могла хоть немного ощутить контроль над ситуацией.
Адам положил локти на стол, упёрся подбородком в кулак и с подкупающей проникновенностью во взгляде сообщил:
— Тут вот какая штука, Виктория, — улыбнулся он. — Я не хочу тобой манипулировать или провоцировать тебя. Ты для меня ценна сама по себе. Я хочу, чтобы ты сделала выбор сама.
26. Перемещение
На этот раз усмехаюсь я. Скрещиваю руки на груди, рассматриваю его.
— Так это тоже манипуляция, — говорю я. — Про самостоятельный выбор. Я завишу от тебя. Выбора у меня нет.
 
— Конечно, — серьёзно говорит он. — Но это тоже твой выбор, решать, что выбора нет. В целом, меня это тоже устраивает. Поэтому пей чай, Виктория, и пойдём. Я запланировал для нас дивное приключение сегодня.
Чай пить расхотелось. По мне снова проехались катком. Ненавязчиво, и, главное, непонятно, зачем. Играет, сволочь. Хочет мне психику расшатать?
— Я наелась, спасибо. Мне нужно в уборную, — тихо, не поднимая глаз, говорю я.
— Иди. Жду тебя у главного входа.
Адам встаёт и выходит. Я ошеломлённо смотрю ему вслед. Широкая спина, напряжённая линия плеч. Чего он добивается этими разговорами? Что у него в башке вообще? Не понимаю.
В кошки-мышки со мной играет. Качели устраивает? Что ему нужно? Чтобы я разделась перед ним и он меня трахнул? Самое смешное, что если я так сделаю, он заявит, что это не интересно и скажет — одевайся.
Вообще ничего не понимаю. Интересно, он сам себя понимает?
Злющая на себя, на ситуацию, в которой оказалась, я почему-то допиваю чай, иду в туалет. Зачем-то долго смотрю на себя в зеркало, и, наконец, выхожу на улицу.
Адам стоит на крыльце главного входа, хмуро рассматривая кусты в горшках. Бросает на меня мимолётный взгляд, берёт за руку, сказав «идём», и ведёт по дорожке.
Двери в автомобиль для нас открывает Сергей. Адам — на переднее сидение, я — сзади, пристегнувшись.
Едем в молчании. Адам просто смотрит перед собой на дорогу. Сергей уверенно и быстро лавирует в потоке, даже ни разу не взглянув на меня через зеркало заднего вида, как это обычно происходило.
Незаметно я проваливаюсь в дремоту. Просыпаюсь оттого, что меня берут на руки. Пялюсь на Адама. Он немного хмурится, не смотрит на меня и размашисто идёт со мною на руках.
— Ты спала, не хотел будить, — сообщает он. — Но самолёт уже готов к вылету.
Я испуганно оглядываюсь. Адам несёт меня по бетонному покрытию… аэропорта к небольшому самолёту с трапом и распахнутой дверью.
Улыбчивая бортпроводница приветствует нас, говорит, что самолёт готов к взлёту.
Внутри стильно, лаконично и… явно очень дорого. Адам усаживает меня в глубокое нереально мягкое кресло, пристёгивает, садится в соседнее и пристегивается сам.
Я молчу. Адам берёт мою руку — она тонет в его широких ладонях, удобно устраивается в кресле и закрывает глаза.
— Полёт долгий, Вики, — не открывая глаз, говорит он. — Спи.
Вот теперь сна ни в одном глазу. Оглядываюсь. Пытаюсь осторожно высвободить руку, но ладони сжимаются, а на меня нацеливается пристальный синий взгляд из-под прикрытых век.
По спине пробивает мороз. Адам поглаживает мою руку, сжимает и снова закрывает глаза, устраивается удобнее в кресле и, похоже засыпает.
Смотрю на свою руку в его руках. На него. Снова на руку. Растеряно оглядываю дорогущий салон.
Одна моя рука свободна, поднимаю шторку сбоку — мы взлетаем.
Адам крепко держит меня за руку, спит, а я… Я смотрю на удаляющееся кольцо Москвы и в голове… ни одной мысли, что делать, как жить дальше. Я в полной прострации.
27. Обстоятельства
Похоже, что я всё-таки заснула. Потому что просыпаюсь оттого, что мне безумно хорошо.
Я в крепких объятиях. Прислушиваюсь к шёпоту в моих волосах.
— Вечность бы так с тобой сидел. Ты такая злюка. Очаровательная красивая злюка. Хочешь ведь. Всего и сразу хочешь. Но сама себе в этом не признаёшься. И злишься.
До меня доходит. Я на коленях у Адама. Обнимает и шепчет мне в волосы. Похоже, точно маньяк. Переклинило его на мне. Же-е-есть, Викусь, ну ты попала. И как теперь быть?
— Злишься ведь? — он уже не шепчет, в его красивом низком голосе слышится усмешка. — Ты проснулась, услышала мой шёпот. Решила, что я ненормальный. Я бы сам так решил. Но вот ведь какая штука. Я регулярно проверяю свою психику. У психиатра в том числе. Я совершенно. Тотально. Нормален. За исключением некоторой эксцентричности, естественно. Но это легко свести к тому, что у меня такое вот чувство юмора.