Люди, дружившие со смертью (СИ)
— Бывают спектакли и лучше, — заметил я.
Эршаль надолго задумался.
— Ну и пусть. Я-то, знаешь под мостом сидел, еще когда людей не было и гномы свою руду переправляли в порты… Пока на телегах везли — еще не так скучно было, да у меня барышня была… Троллина по-вашему… красивая, но вредная. И волосы у нее цвет сами меняли как хотели, под настроение. Не как у ваших дам — после покраски, а вот захотела она себе зеленые волосы и они в другой цвет переходят. Потом ушла она… Затем гномы обленились, нашли чародея, который из руды делал големов. Таких великанов в пять саженей высотой. Никого месяцами нет, только эти синие болваны маршируют.
— Синие? Так, значит басни про голубую руду — правда?..
— Неа, руда была синяя, а вот сталь из нее варили действительно голубую…
Сталь варили гномы, но оружием из него пользовались эльфы. И из-за этого она стала называться эльфийской. Я много слышал о такой, но не видел ни разу. Когда пришли люди, они выбрали оружие попроще, не такое благородное — эльфийская сталь светилась в темноте и для убийц или воров просто не подходила.
Хоты тоже варили «голубую сталь», но она была не голубой, а скорей серой с синим отливом. И что самое паскудное — оружие из такой стали было хрупкое до безобразия. Эльфийская сталь, как гласили слухи, щербилась с трудом.
-
После представления труппа закатила маленький праздник.
В воздухе висело очарование осени, которая еще не вступила в свои права, но тайком смотрит из-за угла, дышит холодом, прикидывает какой лист сорвать с дерева первым.
Наши спутники пели песни, декламировали разученные диалоги. Именно пели, а не орали благими голосами, стараясь побыстрей упиться мутным самогоном. Здесь вино, хотя и не лучшего качества. Но что пьянило больше — вино или воздух, понять было нельзя.
Сидели до поздней ночи, затем разошлись, спали чуть не до полудня…
-
А когда проснулись, пришла пора прощаться.
На базаре Ади купил две лошади — одну себе под седло, другую кобылу — в упряжь театру. Когда мы расставались, он отсыпал старику горсть серебра. Старик зарделся, и отводил руку, в глазах стояли слезы. Но его препирания были скорей из вежливости, и монеты он принял. Тогда я тоже дал ему одну монетку — просто положил в карман его куртки.
Всего лишь одну, но золотую…
Я думал, что Эршаль тоже раскошелится, но все оказалось не так просто.
Он отвел меня в сторону и сказал, что остается с театром. Не скажу, что его решение расстроило меня, что оно было неожиданным. Но я привык к этому громиле.
Эршаль пояснил свои мотивы.
— Говорится же — добро должно быть с кулаками. Они добрые, хорошие… Представления такие интересные. Ну а я вроде как с кулаками… В театре не против…
— А как же мост?
— Да ну его, — улыбнулся Эршаль. Улыбка у него была открытая как у ребенка, — Пока есть дороги, будут и мосты. Под каждый мост тролля не посадишь, так что уж как-нибудь… А вообще мне больше нравятся дороги, чем мосты…
— Ну, в добрый час, тролль…
— В добрый час… Человек…
Я вернулся к Ади. Молча запрыгнули в седло и тронулись. Лишь за поворотом я спросил:
— Видал?
Ади кивнул:
— Ну а что в том такого? Твой тролль неглупый малый. Скоро он сам будет играть, а лет через пять мы запросто сможем сходить на представление «Театра Эршаля»
-
От Найвена до Тиира — сто восемьдесят миль имперским трактом. Ну или же двести семьдесят верст, если кому так удобней.
Сколько же ехать петляющей грунтовой дорогой рядом — никто не мерил, но я полагаю, миль на десять-двадцать больше.
Из чего этот десяток складывается? Проезжий шлях петляет, смещается то к одной, то другой деревушке. Затем взять те же мосты — на шляху их возводят поперек течения, а имперские инженера, когда надо и холм сроют, и переправу наискосок наведут. Лишь бы гонцу быстрей было скакать…
Даже лучший почтовый голубь не пролетит это расстояние быстрей, чем часа за три-четыре. Конному на сей путь понадобиться три дня. Ну или два с половиной, если лошадь особо не жалеть.
А если конь падет в дороге или изначально его не было, то на своих двоих топать дней шесть или более. И то если повезет, если волки не задерут, люди лихие не встретят.
В те времена тракт являл собой не просто дорогу, а сложный организм
Через каждые пятнадцать-двадцать миль стояли блокгаузы с вооруженной охраной, сменой лошадей для гонцов и экипажами для казенных людей.
На этих постах с проезжих брали пошлину за право ехать трактом. За отдельную плату предлагали присоединиться к конвоям, которые ходили раз в несколько часов.
Дежурный офицер, увешанный бляхами словно иная ель шишками, поглядел на наше оружие и настоятельно советовал дождаться следующего конвоя. Обещал нам серьезную скидку, грозил бандитами, которые обнаглели до такой степени, что нападают на конвои и даже на станции.
— Ну а тогда на кой вы тогда вовсе нужны? — спросил его Ади.
— А что вы хотите, — всплеснул руками лейтенант. — Времена пошли ныне лихие. Эвон и в городе посреди дня на банки налетают.
— И не говорите, — поддакнул ему сержант, — Недавно в соседней губернии кто-то банк ограбил. Правда без налета и ночью… Прорыли ход, то ли магией, то ли машинами….
— Да какими машинами, — оборвал лейтенант. — Нету таких машин. Не придумали еще. И не магией — в банках все алярмами на магию увешано. Как есть вам говорю — там была банда дрессированных кротов.
По тракту Ади гнал как безумный или гонец, что, в общемто, одно и то же. Мне тоже приходилось погонять коня за ним, и иногда становилось страшно — а не загоним ли мы коней, а не падут ли они.
Когда я что-то заметил? Может и сразу. А может, и до конца я ни о чем не догадался. В Ади многое было странно — его странность была притчей во языцех. Скажем, вы видели человека, который жмет руку прокаженному, а затем откусывает заусенцы с пальцев той же руки, кою держал больной лепрой?
Как правильно назвать болезнь Ади?
Да никак!
Теперь я знаю, что не болезнь была у него. Не хвороба в нашем, обычном понимании. Не тот недуг, при которой пользительно глотать микстуры, прикладывать пиявки…
Никто из врачей нашего мира не смог бы прописать Ади стоящего рецепта, равно как и не смог бы предложить лекарства от болезни по имени любовь. Ну кроме яда, конечно…
Меж тем, я действительно думал, что Ади влюбился — уж слишком были похожи симптомы. Он вел себя, будто ударенный пустым мешком — отвечал невпопад, бил наугад…
Но в кого он мог влюбиться — не в меня же? А всех остальных он наблюдал ну не более четверти часа.
С Ади действительно творилось что-то непонятное. Он часто вздрагивал, его бросало то в жар, то в холод, он произвольно менял темы разговоров.
Иной раз, проснувшись ночью, я не находил его на месте — его то ли не было вовсе, то ли он сидел и скармливал костру щепки. Я пытался с ним заговорить, но он просто отмахивался.
Иной раз из его сумок появлялась колбочка с каким-то эликсиром. Цвета лекарств были совершенно разные, фантазийные — то будто кипящая сталь, то словно пьяная, свихнувшаяся радуга. Ади выпивал, морщился, срывал злость на пустом сосуде — разбивал его о ближайшее дерево.
Я раз попытался выяснить, что он пьет, но Ади не счел нужным даже открывать рот в ответ.
А знал ли он сам, что вливает в себя? Часть его, вероятно, это знала, но скрывала ответ. Вероятно, кто-то ему объяснил, что если почувствует одно — пить из такой-то пробирки, другое — из совершенно иной…
Однажды, проснувшись, я увидел, как он, в лунном свете упражняется с мечом. Это был единственный случай, когда я видел Ади тренирующимся, и впечатление получилось тягостным — мельницу он крутил медленно, кружил тяжело, будто держал оружие впервые.
Но я не придал этому значения — какая разница, какие мы на тренировках. Все решает бой.
Я повернулся на другой бок и заснул.
Прибытие в Тиир
Ближе к Тииру нашу дорогу перегородила свадьба — шумная и многолюдная. На нее, вероятно, собралась вся деревня — все сорок дворов. Деревня лежала чуть в стороне на холме, ближе к совершенно бесплатному проезжему шляху. Но отчего-то процессия вышла именно на тракт. Наверное, в этом был какой-то скрытый мятеж, месть проносящимся мимо.