Снег, путь и приворот
Сел воевода на единственный в комнате стул и задумался. Гонец привез известие об отборе невест для княжича. Помнится, нынешний князь сам себе жену выбирал, а вот отец его красавиц собирал со всего княжества и нашел себе любушку по сердцу.
Краше Радомиры в здешних лесах девицы нет – хотя бы потому, что девиц боярских тут и нет совсем. А воевода – он как раз боярин и есть. Не думный, а боевой.
Почесал Бус Доброгорович седую макушку, да и решил дочку в Тулею отправить. Там женихов больше, да только они ленивее. Не каждый решится в глушь отправиться, чтобы тестя знаменитого подсидеть. А уж мехов, золота да прочего припаса седой воевода за дочерью не пожалеет. Вот только кого бы послать с кровиночкой? Чтобы в пути никто не обидел?
Глава 2
Хорошо в Старгороде гонцов кормили да привечали! Златан Удалович в первый же день и горячего поел досыта, и в баню сходил, и белье ему свежее дали, а его пропотевшие в пути тряпки бабам отдали – варить и полоскать.
Разморило гонца и от настоечки ягодной, с почтением поднесенной. Однако старый воин свою меру знал и одной чарочкой ограничился. Места тут дикие, люди незнакомые, так что оружие он под рукой держал – только не явно. Потому, наверное, и не удивился, когда в отведенный ему угол пришел сам воевода. Оценил и длинный кинжал, прикрытый мокрым полотном, и лук с колчаном у стены. Помолчал, а потом спросил:
– Ты ведь, гонец, девиц в Тулею повезешь?
– Дорогу указать могу, – сказал Златан, подбираясь.
– Из боярских девиц тут у нас только дочь моя, остальные девки – дочери воев простых да охотников. Я, конечно, соберу отряд, чтобы проводить ее до Тулеи. Заодно князю дань отвезут. Но боязно мне единственное дитя в столицу отпускать без присмотра. Надобен человек, который девицу до столицы побережет, да в случае чего мне письмо черкнет с голубем али с гонцом.
Понял Златан, о чем воевода речь ведет, и нахмурился:
– Я, воевода, в Тулее человек маленький. Простой воин. Чем твоей дочери смогу помочь?
– Не верю я, – сказал воевода, – что Радомира моя княгиней станет. Без матери она росла, на теремных девиц совсем не похожа. Стала бы славной женой охотнику либо воину, но тут ей оставаться нельзя. Стар я. Вот и прошу тебя помочь ей в Тулее мужа найти. Воина крепкого, спокойного. Приданое за ней я доброе дам, да мне надо, чтобы муж моей Раде по сердцу был, и она ему что порошинка в глазу!
Задумался Златан. Знал он, что, отправляя его гонцом, не надеялись, что он до места доберется и обратно вернется. Красавиц и поближе к Тулее полно. Ворохнулась в груди обида – столько лет служил верой и правдой, а теперь…
– Позволь мне, воевода дочь твою увидеть будто ненароком, тогда и решу, – сказал Златан.
– Добро! – ответил Бус и вышел.
На другой день гонца никто не трогал – дали ему выспаться досыта, завтрак принесли и рядом оставили. Златан оценил вежество теремных, оделся, умылся, подпоясался, съел то, что было оставлено, и вышел на воздух – поглядеть, чем живет крепость.
К его удивлению, воевода был тут же, во дворе. Сидел на высоком крыльце и принимал прошения и жалобы от людишек, живущих близ Ставгорода.
Прислонившись к резному столбу на галерейке, гонец начал незаметно наблюдать за происходящим. И чем больше смотрел, тем больше ему нравился и сам воевода Бус, и его люди. Все дела велись чинно, без суеты. Рядом с воеводой стояли ближники, а чуть в стороне сидели два писца. Один заносил все прошения на бумагу для отчета и контроля, второй занимался тем, что выписывал просителям нужные им бумаги – разрешения на лов рыбы, постройку дома или покупку земли. Иногда прибегали заполошные бабы с жалобами на мужей, свекров или деверей. Иногда приходили старики – жаловаться на детей и внуков. Все жалобы воевода разбирал дельно и внимательно. Если же не был уверен в свидетелях или обстоятельствах дела, отдавал жалобу кому-нибудь из ближних и говорил коротко:
– Проверь!
Ближник обычно тут же на коня садился да ехал разбираться. Причем кони поседланные заранее стояли, и сумы переметные на них были. Видать, далеко Ставгород свои крылья раскинул, раз люди к нему издалека стекались.
В общем, смотрел Златан Удалович, слушал, да на ус мотал. Силен воевода и мудр. И прав, что дочь отослать желает. Трудно из его рук власть и силу забрать, но Старость и Дряхлость не дремлют – за всяким придут в свой час.
Подмерз Златан и уже собрался в натопленный покойчик вернуться, а то и на кухню за кружкой сбитня заглянуть, как у ворот лихой посвист раздался, и все, кто был во дворе, оживились. Передумал гонец уходить. На месте остался да глаза прищурил – чтобы лучше разглядеть, что там у ворот такое творится.
Да ничего особенного не творилось. Влетел конь тонконогий, изящный, да злой. На дыбы встал, всхрапнул да к самому крыльцу подобрался. Если б на княжьем дворе такое случилось во время княжьего суда – и коня, и всадника уже б стрелой сняли. А тут стоят все, смотрят да улыбаются.
Всадник маленький, легонький, в ярко-красной бурке [1], подбитой черной лисой, да в полушубке, крытом алым же сукном. Штаны синие, бархатные, да сапоги алого сафьяна. Всем бы ладный молодец, да когда спешился – ахнул едва слышно Златан Удалович – коса русая поверх плеча легла!
– Батюшка! – радостной птицей вскрикнула девица и бросилась к воеводе обниматься.
А вокруг никто девице не указывает, все ею любуются да одобряют. И воевода сам встал, приобнял дочь да спросил чего-то. Выпуталась девица из объятий отцовых, метнулась к жеребцу, сняла суму, вытряхнула, и опять Златан удивился – рябчиков да тетеревов девица набила. И как только в таком ярком наряде в лесу скрыться умудрилась?
Между тем добычу по жесту воеводы унесли на кухню, коня увели в конюшню, а девицу Бус Доброгорович рядом посадил – ей креслице малое вынесли. Тут уж гонцу любопытно стало, и он совсем близко подобрался, чтобы послушать.
Рядились два брата за отцовское наследство – удобное место для рыбного лова.
Это только посадскому человеку кажется, будто реки да леса сами по себе живут. Не так. Всюду, где люди – все поделено. Бабы ягодники да грибные поляны берегут, мужики – ловы да тропы звериные, на которых удобно силки ставить.
Вот и не поделили два родных брата отцовскую деляну. Отец застарел, заслабел, на реку сам не выходит.
– Живете вместе ли? – спросил воевода двух справных мужичков в тулупах, кой-где промазанных рыбной слизью, да чешуей присохшей сверкающих.
– На одном дворе, – ответил старший. – Моему семейству домок поставили, а брательник отца досматривает в его доме.
– А дети есть ли? Помогают?
Златан прищурился – мужикам-то уж к тридцати, значит, детям лет десять-двенадцать, а то и побольше, коли в родительский дом жен вели.
– У меня девки одни, – прогудел старший. – Пятерых бог дал! А у меньшого три сына! Большие уже! Помогают!
Тут-то и ясно стало, почему поделить не могут. Старший большую семью кормит один, младший вчетвером угодья вычерпывает быстро. Вот и получается: одному густо, другому – пусто. А кормят равное количество ртов.
Задумался воевода. Свободных ловов нет, но коли уж у братьев до суда у воеводы дошло, значит, дело совсем плохо.
– Как часто на лов выходите? – спросил он наконец.
– Так через день, воевода-батюшка. Сети поставим, потом соберем, рыбу разделать надо. А меж сетями, если время есть, удочкой балуемся. У брательника-то мальцы, бывает, по ведру пескарей на уху притаскивают али раков ловят. А мои девки чего? Разделывают, правда, хорошо, солят, коптят, да только много ли я один наловлю?
Тут дочь воеводы батюшку легонько так по руке погладила. Склонил Бус Доброгорович седую голову, пошептала ему дочь на ухо чего-то, усмехнулся он в ответ, да и спрашивает братьев:
– А рыбу только сами едите или еще на сторону продаете?
– Продаем, батюшка, как не продавать? Хлеб у нас, сам знаешь, худо растет, на одной огородной зелени долго не протянешь. Вот и везем на торжище – соленую, копченую да вяленую.