По ту сторону тьмы (СИ)
Постепенно в голове прояснилось, боль отступила, и на смену бессилию пришло чувство подъёма. Точно ничего и не было.
Я приоткрыла глаза и посмотрела на ведьмолова.
Во мраке лицо Риваана казалось высеченным из камня. Как на дагерротипах в энциклопедии «История Древнейшего Искусства». На них были запечатлены резные фигуры древних богов, которым некогда поклонялись далёкие предки. Вроде бы ничего примечательного. Однако внутренняя сила опутывала подобно паутине, удерживая на невидимых нитях, и приковывала к себе.
Наваждение. Должно быть, так завораживает пламя свечи порхающего во тьме мотылька. Чувствуя опасность, продолжать лететь навстречу собственной гибели.
Я пошевелилась, пытаясь сбросить с себя оцепенение.
— Не ш-ше-велис-сь, — в ушах шелестело змеиное шипение. — Прос-сто не ш-шевелис-сь…
Риваан открыл глаза. Сине-зелёное мягкое мерцание гипнотизировало. Внезапно стало так легко, будто вся тяжесть последних дней канула в бездну. В груди сжался комок в тревожном предчувствии, но страх так и не пришёл. Гулкое биение сердца становилось громче и быстрее. Подобно ударам барабанов далёких предков, что взывали к родным богам на летнем празднике урожая.
Чужая воля вела за собой. Она не подталкивала, не тянула, а просто вела.
Грудь тяжело вздымалась, будто воздух превратился в кисель. Его не хватало и хотелось вздохнуть глубже. Лёгкие, почти невесомые прикосновения пьянили сильнее самого крепкого вина́ и будоражили подобно древнейшим ритмам алузских барабанов.
Что-то похожее на сожаление пробилось сквозь сладостный туман, но тут же растаяло в разрастающемся наваждении. Хотелось только одного — чтобы оно не заканчивалось. Закрыв глаза, почти поддавалась навстречу рукам и губам ведьмолова.
— Лада… — донеслось откуда-то издали.
Хриплый шёпот заставил опомниться. На мгновение я растерялась, глядя в лихорадочно блестящие глаза, и подалась назад, пытаясь высвободиться из-под придавившего к постели массивного тела.
Риваан ласково провёл кончиками пальцев по обнажённым плечам.
— Всё хорошо… — успокаивающе прошептал он.
Я облизала пересохшие губы. Ну зачем? Зачем он говорит? Неужели не понимает, что есть моменты, когда слова не просто излишне, — губительны! Обняв ведьмолова за шею, я осторожно провела языком по его нижней губе. На мгновение Риваан перестал дышать, — только сердце гулко и лихорадочно билось в его груди. Опьянев от собственной смелости, я впилась дрожащими пальцами в мускулистые плечи и обвила ногами его талию.
— Чёртова ведьма, — глухо зарычал ведьмолов, заставив меня невольно усмехнуться. Как же порой мало надо, чтобы выбить почву из-под ног мужчины!
Но видеть замутнённые от страсти глаза, слышать глухие стоны, полные вожделения, сплетаться в едином ритме, желая принадлежать целиком и полностью — пожалуй, нет острее наслаждения. В любви, как и в страсти, нет ни победителей, ни побеждённых, но в то же время удовольствие любимого становится истинной наградой, подобно золотому кубку.
Мужские пальцы ощутимо впились в бёдра, от плавной тягучей нежности не осталось и следа. Движения стали резкими, почти жестокими. Пересохшие губы шептали имя Риваана. Я зажмурилась, замерев на самом краю сладостного безумия. По позвоночнику пробежала волна острого наслаждения, и я сорвалась в тёплую, тягучую бездну.
Всё закончилось. Риваан накрыл мои губы лёгким поцелуем, скатился набок и притянул меня к себе. Его пальцы медленно вычерчивали узоры вдоль моей спины, а я слушала, как тяжело и гулко бьётся его сердце в груди. Запоздало пришла мысль, что сердце у ведьмолова всё же есть. И оно бьётся.
Ночная прохлада ласкала разгорячённые тела, отчего кожа покрылась мурашками. Я нырнула под одеяло, стараясь не думать, что с первыми лучами солнца проснётся стыд, который исподволь будет снедать меня.
Но завтра будет завтра. А сегодня…
Сегодня мне было мало. Недостаточно прикосновений, недостаточно поцелуев и объятий. Мне было мало Риваана. Я подобно жаждущему в пустыне, который нашёл источник с чистейшей водой — пила и никак не могла напиться.
В темноте зашуршало ненужное одеяло.
— Ещё, — выдохнула я, устраиваясь на бёдрах ведьмолова.
Риваан хрипловато рассмеялся и подмял под себя. В разноцветных глазах вспыхнули лукавые огоньки.
— Ну это как попросишь, Лада.
— Ночь выдалась бурной, но ты злишься на себя… Дай-ка угадаю. Шуморский обряд восстановления, верно?
Мара снисходительно улыбнулась и небрежно повела плечами. Серое платье простого кроя с воротом под горло и тёмная шляпка без вуали, не скрывающей обожжённое лицо, придавало богине строгий вид наставницы женского пансиона.
Риваан раздражённо фыркнул и откинулся на спинку кресла, задумчиво крутя в длинных пальцах бокал с крепким северским.
— Ты поэтому стала богиней? Что тебя чёрта с два проведёшь?
Она изящно развела руками, и ведьмолов поймал себя на мысли, что так может делать только Мара.
— Ну, дорого́й мой, подобный обряд стирает границы. Всё, что таится в глубинах подсознания, вырывается наружу. Все желания, чувства и эмоции, скрытые от нас самих. То, что является запрещённым, вдруг становится дозволенным. Похоже, ты испытываешь к Ладе не просто сочувствие и симпатию…
— Нет никакой симпатии! — резко оборвал Риваан. Стакан с тяжёлым стуком опустился на стол. — Она ведьма. Пусть умная и красивая, но всё же ведьма. Или ты забыла, что творили ведьморожденные ещё четыреста лет назад?
— А она крепко тебя зацепила, — задумчиво покачала головой Мара и, достав из ридикюля мундштук, закурила.
В любое другое время он обрадовался приходу матери. Но сейчас её присутствие действовало на нервы. Прозрачные предположения, высказанные так, словно являлись истиной, злили ещё больше, чем воспоминания.
Риваан поднялся с кресла, подошёл к окну и заложил руки за спину.
Вчера он дал маху, решив, что Ладамира сможет без серьёзных потерь привести в чувство старика Эркерта. Так и случилось. Антиквару вернулись силы. Он даже смог связно ответить на вопросы после обыска на чердаке.
А вот Лада еле пришла в себя. Она не настолько восстановилась после взрыва на вокзале, чтобы без последствий отдавать и без того скромные магические силы.
— У неё пробитое энергетическое поле, которое и не думает затягиваться… У меня не было выбора. Иначе бы она не дотянула до утра.
— Ты сейчас пытаешься обелиться передо мной или собой?
Действительно, что произошло, то произошло. Смысл искать себе оправдания. Он прекрасно знал, к чему может привести обряд. Если бы была ненависть, то ведьмолов убил бы Ладу. Но вместо этого…
Признавать, что Мара была права, Риваан не хотел. Лада — ведьма, а он — ведьмолов. Между ними про́пасть, которая никогда не исчезнет. И этого не изменит ни один обряд.
Между зеленеющих кустов мелькнула рыжая голова. Ведьма прижимала к груди толстенную книгу и, прихрамывая, направилась вглубь сада, где стояла беседка. Обычно растрёпанные волосы сейчас были аккуратно подколоты, а привычное серое платье сменилось на нежно зелёное.
Внезапно Ладамира остановилась и посмотрела в сторону окон библиотеки, где стоял Риваан. Ведьмолов задержал дыхание. Тело напряглось, будто его поймали с поличным на месте преступления. Ведьма непонимающе нахмурилась и направилась к беседке.
— Возможно ли превратить душу в эликсир? — спросил Риваан повернувшись.
Лицо Мары казалось беспристрастным. Однако прищуренные голубые глаза следили за ним с цепкостью кошки, а в уголках губ пряталась едва заметная лукавая улыбка. Ведьмолову показалось, что он завис над пропастью и теперь цепляется за единственную нить, хлипкую и тонкую, которая грозила вот-вот оборваться.
— Возможно, — проговорила богиня, не сводя с него искрящихся глаз. — Ты никогда не размышлял над тем, почему заветные желания и жуткие страхи исполняются? О чём мы больше всего думаем, то чаще всего и получаем в жизни. Вот, например, боится один ведьмолов увидеть, что у ведьморожденных есть и чувства, и эмоции. Что они, оказывается, умеют любить, страдать, отчаиваться. В общем-то, тоже люди. Только со своими особенностями. И жизнь обязательно подкинет ему рыжую двоедушницу, которую придётся спасать. Не всё время, конечно, но периодически. А всё почему? Просто на задворках подсознания укоренилась мысль, что его мать — тоже ведьма. А, значит, ведьмы могут быть не только смертельными врагами, но самыми близкими и любимыми. И они могут нести не только боль и разрушение, но и защищать, заботиться, любить. Чем тебе не превращение мысли в материю? А мысль и душа имеют одну основу. Хотя различия между ними существенные.