По ту сторону тьмы (СИ)

«Ты-то откуда знаешь?»
«В энциклопедии видела. У профессора Разини на естествознании, помнишь?»
«Мира, ты просто перепугана. Сейчас вернётся старичок домовой. И всё закончится», — отмахнулась я и продолжила восторженно рассматривать кабинет.
Не таким я представляла себе жильё прославленного ведьмолова. Взгляд жадно скользил по тонким золотистым росписям потолка. В этом доме могла бы жить порядочная семья…
Моё лицо против воли вытянулось от удивления. Над тёмным камином висела картина, от которой порядочные женщины густо покраснели бы, а благочестивые матушки рухнули бы в обморок.
На белых простынях отвернувшись лицом к стене лежала обнажённая женщина с небрежно раскинутыми ногами, а весь центр картины занимало женское естество.
Мира удивлённо присвистнула: «А господин главный ведьмолов ещё тот озорник!» — и пошленько хихикнула, как столичный развратник, предчувствующий кутёж. — «Если она висит здесь, чтобы впечатлять гостей, то я сражена наповал. Как думаешь, это Жан-Сан Готье?”
«Алоиз Курбан, — вздохнула я, рассматривая полотно. — «Сотворение мира». «…Да поклонимся же женщине, ибо весь мир вышел из чрева её…». Одна из его скандальных картин…»
— Некоторые исследователи искусства называют «Сотворение» самой скандальной картиной эпохи, — раздался за спиной тихий, деликатный голос.
От неожиданности я вздрогнула и обернулась. Во рту сделалось сухо и горько, а пальцы мелко задрожали, что я невольно вцепилась в сумочку. Мира мертвенно прошептала что-то вроде «Я предупреждала, за нами наблюдают», и сникла.
Человек внушал неподдельный ужас. Не знаю, что пугало больше: ореол кровавой славы или внешность. Выглядел господин Наагшур пугающе. Рыжий, с веснушками и глазами разного цвета. Один — человеческий, синий, а другой — зелёный, с вертикальным зрачком. Три рваных шрама на левой стороне лица казались багровыми на фоне бледной кожи. Волосы были заплетены в косу, в которой наверняка запрятано лезвие. Отличительный знак ведьмоловов. Один поворот головы, — и у противника перерезано горло.
Высокий и жилистый, ведьмолов был удивительно похож на змея, чем на человека. Он спокойно стоял, сунув руки в карманы брюк и изучающе разглядывал меня. Так коллекционер смотрит на новый экземпляр, пытаясь определить его ценность. Мне вдруг померещилось, что воздух вокруг сгустился и сдавил в объятиях подобно змеиным кольцам. Но мимолётное ощущение тотчас исчезло. Однако Мира панически забилась в груди, и мне с трудом удалось утихомирить ее.
— Двоедушник, — Риваан не спрашивал. Он утверждал. Тихо так, вкрадчиво, но от его голоса захотелось провалиться под землю и никогда в жизни не выходи́ть на поверхность.
— Да, — негромко ответила я, чувствуя, как холодеют руки.
— И откуда двоедушник знает про Курбана?
Я удивлённо вскинула брови. Не припоминаю, чтобы говорила вслух о художнике.
— Мысли, — ведьмолов поступал указательным пальцем по виску. — Слишком громкие мысли.
— У меня степень по истории искусств, — произнесла я и натянуто улыбнулась.
Становилось невыносимо жутко. Зачем я сюда пришла? Работа. Мне нужна работа, и больше ничего. Однако легче мне не стало.
Риваан склонил голову набок.
— Где учились?
— В Столичной Академии истории и философии. Кафедра искусствоведения.
Он вопросительно заломил бровь, но промолчал. Его удивление было поонятным Ведьмам и двоедушникам не положено образование. Хватит и трёх классов, чтобы научиться читать и писать. Многие из ведьморожденных не умели даже этого. Потому что их век был короток. Если не ведьмоловы, то местные жители устраивали расправы над непохожими на них.
— Мне… помогли, — я смущенно пожала плечами, будто оправдываясь за свои знания.
— Любовник?
Слово неприятно царапнуло изнутри. «Ага, аж два!» — презрительно фыркнула Мира. — «Можно подумать, весь вселенная вокруг их хрена крутится. Сукин сын…»
Резкая боль сдавила грудь, будто кто-то сжал сердце и выпустил в него острые когти. Я согнулась пополам и осела на ковер.
— Двоедушников никто не любит, — вкрадчиво прошептал на ухо ведьмолов, склонившись надо мной. — Так что уйми свою душу.
 
Клещи разжались. Я судорожно втянула воздух и поднялась. Непрошенные слёзы от обиды и унижения жгли глаза. Оправила платье и порывисто принялась запихивать выбившийся локон волос под шляпку.
— Зачем пришла? — холодно поинтересовался он.
— Мне сказали, вам требуется посудомойщица, — невнятно ответила я.
— Посудомойщица? Со степенью по истории искусств?
— Да, — я шмыгнула носом, подобрала с пола сумочку. И, не глядя в сторону ведьмолова, направилась к выходу. — Похоже, в бюро ошиблись. Извините за беспокойство. Всего доброго.
В себя я пришла на лавочке посреди изумрудной аллеи и не сразу поняла, где нахожусь. Летнее солнце играло всеми оттенками зелёного. Пушистые клёны отбрасывали кружевные тени на дорожки, по которым медленно плыли фигуры прогуливающихся людей. Всё казалось таким ярким, сочным, что глазам становилось больно. Я зажмурилась.
«Мира, куда ты меня привела?»
«Туда, где нас не достанет этот гад, — возмущённо прошипела душа. — Парк Революции…»
Я открыла глаза и осмотрелась ещё раз. Вдалеке виднелась белоснежная статуя Радимира Освободителя на коне, возле которого суетились мальчишки в коричневой форме учеников. Кто-то из них бросил камень в сторону, и в небо взмыла стайка голубей. Воздух пьянил ароматами цветов, настолько сладкими, что на губах появился привкус, как будто ложку мёда облизала. Из летних кафе, растянувшимися полосатой лентой за деревьями, доносилась ненавязчивая музыка.
Значит, парк Революции. Это час пешком от Алой улицы. Надолго же я выпала из реальности…
«Вот же сукин сын! Нет, ты представляешь?! Любовник нам помог! Я всегда говорила, что все мужики — сволочи! У них всего одна извилина, и та в виде члена!..»
«Мира!»
«Ну что Мира?! Что Мира?! Говорила, что нечего нам делать там! Он ведьмолов. А ты заладила: «Работа нужна, работа нужна». Как будто в городе мало работы?..»
Сделалось совсем горько и тоскливо. Работы-то предостаточно, но не для всех. Если ты женщина — это полбеды. Возьмут в прачечную простыни стирать или в галантерею продавщицей. Но если ты ведьморожденная, придётся повоевать за каждый кусок хлеба. В прямом смысле.
Глаза запекло от невыплаканных слёз. Прокля́тые условности! Можно быть сколько угодно хорошим человеком, но в мире, где магия — страшнейшее преступление, врождённые способности превращают в изгоя общества. Даже родная семья откажется. Потому что никому не нужен урод.
И этот жестокий закон я усвоила ещё в детстве.
В семье я росла чужим ребёнком. Долгое время не могла понять, почему мать так странно смотрит на меня. Не тепло, как на моих брата и сестру, а именно странно. Так, словно я была в чём-то виновата. Родители часто гуляли с другими детьми. Меня же сторонились. Иной раз, когда мне хотелось обнять кого-то из близких, они просто вставали и уходили из комнаты.
Когда мне исполнилось семь родители вовсе отказались от меня. Так я оказалась на воспитании у бабушки. Все говорили, как повезло, что меня так любят. Но, честное слово, лучше бы отказались вовсе, чем годы постоянных унижений. Иногда мне кажется, бабушка забрала к себе не из-за любви, а потому что хотела быть хорошей в глазах общества.
Ради этого меня даже отправили учиться в столичную академию. Ведь женщина со степенью по истории искусств — большая редкость. Среди аристократии академическое образование для женщин считается баловством. Достаточно того, что жена принесёт мужу неплохое приданное, а сама будет нянчиться с детьми или проводить время в салонах модисток или на званых вечерах.
После смерти бабушки многое изменилось. Конечно, она оставила мне кое-какое наследство, которое позволило не только не погибнуть от голода, но и уехать в столицу в поисках работы.
Как-то раз я написала родителям с просьбой помочь. Однако в ответном письме отец попросил больше никогда не писать, чтобы не позорить его. Как будто я виновата в том, кем родилась!