Глаза цвета неба (СИ)
Почему не сказала, что уезжает надолго? Убежала… Когда Настя вернется, у нее не будет предлога зайти. Значит, будет откровенный разговор без отступлений. А вдруг не зайдет? Если оскорбилась и не зайдет, что тогда? Тогда он потеряет ее вновь. А что было ему делать? Лгать самому себе и ей? Ему мало ее заботы, ее дружбы! Мало, с той самой ночи, когда он вытащил ее из горящего шатра. Когда стал расстегивать бушлат…
Женщина, стреляющая без промаха! Немыслимо! Он не мог ее отпустить, не попытавшись сделать своей… Как деликатно она уходила все это время от главного. Врет она себе! А он не хочет притворяться! В этом ли его вина? Он ей все скажет и посмотрим, как она увильнет.
После разговора с младшим сыном Насти, вспомнился ему один из трудных походов в Закавказье, там, в ущелье за Тереком, была неприступная крепость. Осада шла долго и тяжко, много потерь понесли они тогда. Возможно, в следующий раз он расскажет об этом ее младшему сыну.
Увлекшись воспоминаниями он не заметил, как задремал. Сон был тревожный, он вел свой тумен в бой, наверху на стене стояла Настя и взирала гордо, летели стрелы. Крики, дым. Стрела летит прямо в лицо. Темно. Из темноты появляются искры. Это искры костра. Берке сидел у костра в простом халате и точил нож. Ногай подошел к костру.
— А, Ногай.
— Приветствую тебя, Великий хан, — поклонился Ногай.
— Ну садись, погрейся.
— Что, все бьешься? А Хулагу тогда проиграл! Кто, Ногай, о тебе заплачет? А, хан Ногай?
Лицо хитро усмехающегося Берке совсем рядом, и он утягивает темника куда-то во тьму.
Ногай проснулся от ощущения, что кто-то тянет его за руку. Он увидел перед собой незнакомого парня, который скручивал с его пальца кольцо. Среагировал Ногай мгновенно. Схватил за шиворот супостата, другой рукой за горло и начал душить. Юноша завертелся, пнул ногой стул. Тот, с кувшином с водой и стаканом, с шумом полетел на пол. Руки, проклятая слабость! Он вырвался. Захрипел:
— Ты мне за это ответишь!
Он выбежал из комнаты, чертыхнулся, налетев, похоже, на кого-то.
В комнату заглянул Фрол, недовольно ворча и потирая плечо. Наверно, его шум привлек.
— Чего это здесь Адамиди было надо?
Ногай молчал. Фрол посмотрел на пол, и забурчал:
— Это что еще такое? Зачем разбил? Совсем дурной… вот ведь!
Фрол поднял стул. Нагнулся, стал собирать осколки:
— Что же это? Чужое добро не жалко? — напустился он на Ногая. — Хороший был кувшин!
В доме нарастали шум и крики.
— Он нас всех прирежет!
— Чего это Глаша разголосилась? — Фрол хмуро и подозрительно глянул на ордынца. Пошел посмотреть, что происходит.
Крики усиливались, чьи это были голоса Ногай не знал. Но речь, похоже, шла о нем. Вот ведь балаган.
— Он, может, и головой повредился!
— А если… ночью … убивать пойдет? Ему не привыкать!
— Не горячись! Подожди, мать! — совсем близко прозвучал голос Фрола.
— Чего тут ждать? Мы все в опасности!
— Все за мамкину юбку держишься! — зло прохрипел кто-то.
Дверь резко отворилась и стукнулась об стену. Ворвался с мечом старший сын Насти. Меч он направил на Ногая, крича:
— Ты! Ты пытался убить моего друга?!
— Твой друг вор! Тебе следует получше выбирать себе друзей. В Орде ему бы отрубили за такое руки!
— Вор?!
— Он пытался украсть у меня кольцо!
Смысл слов до мальчишки, похоже, не дошел, и он продолжил бешено вращать глазами.
— Тронешь еще кого в моем доме и умрешь!
— Хотела лиса волком быть, коня за хвост ухватила да зубы обломала.
— Что?!
Ногай схватился резко руками за конец меча, повернул и толкнул вперед. Рукоятка ударила паренька в бок, и от неожиданности происходящего он выронил меч. Руки ордынца были в крови, но порезы были неглубоки. Он с силой сжал одеяло. «Тоже мне защитник! Меч толком не точеный!» — пронеслось в голове у темника:
— Не стоит раненому да безоружному мечом угрожать. Особенно, если применять его не умеешь.
Старший сын Насти тяжело дышал и зло смотрел на ордынца. Сглотнул. Он похоже не такого ожидал и растерялся. Поднял меч, но направлять на раненого не стал.
— Тронешь еще кого в моем доме, и я его применю! Не сомневайся!
— Наточить не забудь.
— Что?!
Ногай вздохнул. Все-таки юнец был ее сыном.
— Я не обижу твою мать! И не трону никого без причины.
— Милосердие моей матери граничит с безрассудством. Как только сможешь держаться на ногах, ты покинешь этот дом! Ты моей матери не нужен. Многие богатые купцы сватались к ней, чтоб ты знал! Она всем отказала! Она любит моего отца и ждет его возвращения!
Ногай не ответил. Лицо его — словно восковая маска, — ничего не выражало. Но когда мальчишка ушел, хлопнув за собой раздражённо дверью, раненый вздохнул и закрыл глаза. Все-таки этот малец достал его. Резануло больнее, чем по рукам.
Вечером он услышал голоса. Радостные и веселые, а среди них голос Насти. «Не зашла!» Он прождал еще немного, потом, оперевшись на руки, поднялся.
Глава 18
О гроза, гроза ночная, ты душе — блаженство рая,Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?Настя ехала в повозке с охранником по вечернему Константинополю. Пасмурной серостью встречал ее город, но на душе все равно было светло от мысли, что скоро она окажется дома. Эти несколько дней прошли как в тумане. За городом был найден небольшой, но просторный дом с видом на море. Были наняты повара; Насте думалось, что она бы с Матреной и так бы управились, еще бы, может, Глаша подсобила, но вслух высказывать эту мысль не стала, дабы не показаться в глазах отца невесты совсем простолюдинкой. Решено было закупить продукты, цветы для оформления… Да еще множество вопросов возникало по ходу. Все требовало участия и денег. Ксенаксис при этом торговался как истинный купец, может, хотел перед ней свое мастерство показать, но утомил изрядно. Настя уже порывалась пару раз сама доплатить, но отец невесты воспротивился, сказал, что Егорий уже внес половину обговоренной суммы, и ничего не надо. Егор что-то явно от нее скрывал. «Не могут это все быть деньги, не внесенные за дом. Как бы с Алексисом что-нибудь опять не замудрил…».
Все это время Настя усиленно старалась не думать о Ногае. Но, оставаясь одна после всех дел, закрывая глаза, ощущала, будто снова и снова, его руку на своем колене…
Сейчас, по дороге домой, Насте требовалось решить, как же ей быть с ним. Да, она допустила с ним слишком много. Должна была пресечь, когда коснулся Ногай ее лодыжки! И что же? Не смогла? Не захотела остановить! Ох, сколь долго она жила только как мать, хозяйка дома. Гнала от себя все телесные желанья, все целомудрие соблюдала. Сколько лет, пустых одиноких ночей… Ведь все четные сроки вдовства вышли. Имеет ли она право на любовь с другим? Примут ли это Егорка да Санька? Вряд ли он им по нраву придется… Да и останется ли Ногай здесь? Что же это, он на рынке торговать станет? Глупости… А если Ваня все-таки вернется, как она ему, людям в глаза смотреть станет? Какой пример для молодой невесты Егора она преподаст? Чай не девица в любовь да страсти играть! Тут все взвесить надо было. Слишком много забот и ответственности на ней, чтобы все взять и бросить. Нет, нельзя ей забываться, никак нельзя. А с Ногаем она поговорит, все объяснит, мол, не знает точно, жив ли Иван, и на чувства его ответить никак не может.
Дом встретил ее радостным шумом. Тут и Егор, и Саша, и Матрена обнимали, расспрашивали. Обняв домашних, Настя поднялась к себе. К ней заглянула Глаша, принесла воды умыться с дороги.
— Глаша, как вы тут жили? Ничего не случилось?