Мальчик Джим

Вернувшись на главную дорогу, дядя Эл развернул грузовик и поехал к группе располагавшихся поблизости бытовок и фермерских построек. Бытовки, которые они проезжали по пути к главному помещению, казались наглухо запертыми, хотя на крыльце одного из них спала собака, а во дворике другого висело на веревке выстиранное белье. Дядя Эл остановился подле старого грузовика, припаркованного в тени сарая. Он позвал, но ответа не последовало. Однако когда они зашли за сарай, то обнаружили там старика, опиравшегося на беленые ворота загона. В самом загоне лежали две мертвые лошади. На каждой из них сидело по неподвижно застывшему грифу, казалось, птицы ждали одобрения старика. Джим заткнул нос и не разжимал пальцы. Отвратительные красные головы грифов казались свирепыми и уродливыми.
– Привет! – проговорил дядя Эл, глядя на лошадей.
– Привет! – ответил старик.
– Вы – мистер Харви Хартселл?
Старик рассмеялся, будто услышал не вопрос, а нечто очень смешное. Он подмигнул Джиму. Потом спросил:
– Как по-твоему, я похож на Харви Хартселла?
Старик был совсем беззубый. Каждый раз, когда он говорил, щеки у него впадали. Джим не сомневался, что Харви Хартселл не мог быть беззубым.
– Я не знаю, как выглядит Харви Хартселл, – ответил дядя Эл, – но не считаю это поводом для шуток.
Джим внимательно посмотрел на дядю Эла. Он никогда не слышал, чтобы кто-то из его дядей резко отвечал незнакомцам.
Старик, однако, казалось, ничего не заметил. Он заложил большие пальцы под мышки и захлопал руками как крыльями.
– Харви Хартселл выглядит как закоренелый преступник, – сказал старик. – Он вот здесь застрелил этих лошадей, чтобы они не достались банку. Он расстрелял всех животных прямо на месте, и они его забрали под стражу.
– О, боже! – проговорил дядя Эл.
– Все мне теперь говорят, лучше, мол, тебе не тереться вокруг этого места, где мистер Хартселл живет, но я отвечаю, что это теперь совсем не его место. Разве не так? И что он мне теперь за это может сделать? – Подобная мысль, казалось, была приятна старику. Он поставил ногу на нижнюю балку ворот, будто сам был здесь хозяином. – Раньше я работал на мистера Харви Хартселла, но он обманывал меня, не все выплачивал. А когда я ему на это указывал, прогонял меня. А теперь он в тюрьме.
Джим почувствовал, что он на стороне мистера Харви Хартселла, даже несмотря на то, что тот застрелил лошадей, из-за которых дядя Эл проделал весь этот путь.
– Эти лошади его, – продолжал старик, – бельгийские были.
– Бельгийские, – повторил дядя Эл.
Он нагнулся вперед, перелез через ворота и медленно прошел по загону. Один из грифов захлопал своими огромными крыльями, поднялся в воздух и тяжело полетел над полями. Другой гриф лишь только поднял крылья и зашипел на дядю Эла. Через его перья просвечивало солнце. Джим мог бы согласиться, что крылья были красивы, не будь над ними похожей на голову ящерицы головы грифа. Дядя Эл остановился, вытащил из кармана пистолет и направил его на птицу.
– Ох! – вздохнул старик, – пора идти! – Вцепившись в свою шляпу, он шаркающей негибкой походкой заторопился к углу сарая.
Джим отпустил нос и заткнул пальцами уши. Секунду спустя, получше поразмыслив, он снова зажал пальцами нос. Выстрел оказался не таким громким, как мальчик ожидал; на жаре он прозвучал глухо, нераскатисто. Гриф аккуратно свернул крылья на место и сонно свалился с лошади. Тонкая пелена мух на миг поднялась над лошадью легкой вуалью, которая, как показалось Джиму, сохранила форму лошади, – но тут же опустилась обратно. Дядя Эл вернул пистолет в карман и прошел туда, где лежали лошади. Только увидев дядю Эла рядом с лошадьми, Джим понял, насколько они большие. Это были огромные животные, больше любого мула, которого он когда-либо видел. Казалось, что, если бы дядя Эл смог уговорить их подняться и надеть на них сбрую, они смогли бы весь сарай потянуть за собой. Дядя Эл долго смотрел на мертвых лошадей, не обращая никакого внимания на зловонный запах.
Вместо того чтобы повернуть обратно в Элисвилл, дядя Эл из Флоренса поехал в Миртл-Бич. Он сказал, что никогда не видел океан, и подумал, почему бы теперь не посмотреть. Такое поведение для дяди Эла было необычным, так как дома его ждала работа. Но Джима это изменение планов вполне устраивало: он ведь тоже никогда не видел океан.
 
Шоссе, на которое они вскоре выехали, вело вниз, в прибрежную низину. По обе стороны дороги во многих местах стояла темная вода. Из нее торчали корявые серые деревья, и мох длинными змеями свисал с их веток. Болота осушали черными речками, чьи воды, казалось, застыли без движения, задыхаясь от коряг. Им долго пришлось ехать по этим местам, и Джим был рад, что они не останавливались. Когда дорога выходила из болота, к ней подступали небольшие селения с полуразвалившимися хижинами. Во дворах бегали цыплята и маленькие, грязные дети. Своры собак всевозможных цветов и размеров свирепо вылетали из-под крыльца и играючи преследовали грузовик, щелкая зубами у его шин. Около каждого такого поселения имелись широкие плантации хлопка или табака. Рабочие в соломенных шляпах или ярких головных повязках, подняв головы от рядов посадок, рассматривали проезжавший мимо необычный грузовик. Время от времени попадались утопающие в деревьях большие белые дома; они стояли гораздо дальше от дороги. Джим подумал, уж не скупил ли банк и эти места. Тогда их обитателям придется разбежаться по сараям и пастбищам, убивая на своем пути все, что попадется на глаза. Впервые с того момента, как они покинули Элисвилл, Джим почувствовал, что его тянет домой. Хорошо, что он не живет в Южной Каролине, подумал он.
В конце концов, они уехали от болот и плантаций и оказались на песчаной равнине, где, за исключением сосен, не на чем было остановить взгляд. Но когда они наконец выбрались и оттуда, перед ними раскинулся океан. Джим поймал ртом воздух, и тот так и остался у него в горле, словно боялся выйти наружу. Несколько раз он пробовал перевести дыхание, но не мог. Ему захотелось, чтобы хоть на какой-то момент, пока он не привыкнет к тому, что увидел, океан бы оставался неподвижным. Но волны поднимались рядами и набегали на широкий белый пляж, как гурьба мальчишек, собравшихся перепрыгнуть канаву. Каждая волна поднималась, делала разбег, потом бросок на прибрежный песок в сторону Южной Каролины. И каждая волна в своем рывке и падении казалась Джиму похожей на разгневанный вздох бога.
– Ну вот, это он, – сказал дядя Эл.
– Это он, – отозвался Джим.
– Атлантический океан.
– Да, сэр.
– Как это удивительно: человек может прожить всю жизнь, вовсе не думая, что есть что-то такое большое.
– Да, сэр.
– Наверное, мы изучали это в школе, но я не запомнил. Не помню, когда я в последний раз думал об океане.
– Да, сэр.
– И вот он перед нами.
– Да, сэр.
Они вышли из грузовика и через дюны направились прямо к пляжу. Дюны были покрыты порослью дубовых деревьев особой разновидности; в их ветвях шумел морской ветер. Дядя Эл остановился и стал их рассматривать. Джим постоял сначала на одной ноге, потом на другой, но дубкам не уделил никакого внимания. Песок обжигал ноги. Когда они дошли до пляжа, песок стал прохладнее, но рев волн казался здесь свирепее, чем в дюнах. Джим ощущал привкус соленой воды, разбивавшейся о берег и пропитавшей воздух. Он подошел ближе к дяде и схватил его за руку.
– Наверно, нам не стоит заходить в воду, – сказал дядя Эл. – Мы совсем ничего о ней не знаем.
– Я и не собираюсь, – ответил Джим.
Они остановились на небольшом расстоянии от темной линии, отмечавшей на песке ту границу, к которой ближе всего подходил океан. Какое-то время они смотрели вдаль, где синее небо и синяя вода сливаются в одно целое. По краю берега туда-сюда бегала маленькая белая птица с длинными ногами. Когда волны наступали, она бежала вверх по склону к дюнам и возвращалась к воде, когда они отступали. Казалось, что в этом опасном месте, куда добирается вода и начинается земля, она что-то ищет и не может найти. Когда они подошли ближе, птица улетела, выкрикивая: «Ки-ки-ки-ки…»