Охотники и чудовища

— Даже не думай, пришлая.
— Что, боишься остаться без добычи и, как следствие, без подпитки?
— Я бы в твоем положении поостерегся дерзить, — угрожающе сощурился этот… тип.
— А то что? Убьешь меня? Так именно это ты и собираешься сделать. И не жалко прощаться с мыслью о троне?
Ни один мускул не дрогнул на лице де Горта. Если он и сожалел о том, что ему подсунули нэймессу и из-за этого он теперь уже точно останется без вожделенной короны, то виду не подал. Как сидел с самой что ни на есть отмороженной рожей, так и остался сидеть.
Мудак как есть.
— Я в первую очередь хальдаг и только потом претендент на трон.
Еще и чертов патриот.
Снова молчание. Долгое, мучительное, я бы даже сказала душераздирающее. Сил больше нет чувствовать на себе его взгляд и считать минуты до своей гибели. Но выбора все равно не было. Только сидеть, ждать и надеяться, что скоро эта пытка прекратится.
— Вчера во время охоты ты своими глазами видела, что тебя ждет, — вдруг нарушил тишину де Горт.
И тут меня прорвало. Испытав какой-то внутренний толчок, я страстно выпалила:
— Но я еще такой не стала! Не стала, понимаешь? Посмотри на меня! Видишь, я все еще человек и у меня есть шанс вернуться обратно. Домой. Теймен сказал…
— Теймен — сумасшедший, а скоро и ты обезумеешь! — подавшись ко мне, прорычал Истинный.
Прорычал зло и яростно, будто этот мир уже успел меня обезобразить и сейчас перед ним находилась кровожадная нэймесса, а не та, чье тело всего несколько часов назад он ласкал и покрывал жадными поцелуями, не в силах остановиться.
— Ты просто не понимаешь, что ждет тебя в будущем. Муки и невыносимая жажда магии, которая, если ее не утолить, будет сжирать тебя изнутри!
— Но…
— Пойдем.
Только сейчас я поняла, что экипаж остановился и мы больше не двигаемся. Выбравшись из кареты, де Горт схватил меня за локоть и, не церемонясь, вытащил из нее, швырнув в снег, к широкому стволу дерева, которых в этом месте было как звезд на небе.
Тьма истончилась, поблекла. Растаяла серая луна, уступив место солнцу, тусклому, какому-то больному, первые лучи которого с трудом пробивались сквозь искореженные ветви.
Шерт… Опять Зачарованный лес. Как же я ненавижу это место. Ничего хорошего со мной здесь не случалось. Одни только гадости. И сейчас меня ждала самая большая и подлая гадость.
— И что теперь? — Я поднялась.
Отряхнула от снега юбку, вскинула голову, стараясь казаться бесстрашной. Помирать, так с музыкой! Ну, то есть не дрожа от страха.
Только не перед ним.
Стальной не отвечал. Стоял в нескольких шагах от меня, глядя мне прямо в глаза. А я уже, если честно, устала от этого взгляда. От всего устала.
Обхватила себя за плечи руками и тихо сказала:
— Ну, давай. Делай, что собрался. У тебя настолько закостенелые взгляды, что ты даже выслушать меня не желаешь. Поставил на мне клеймо — чудовище и рад стараться. Убивай и убирайся!
Не хотела, но предательская дрожь все равно прокатилась по телу. И чертов лес поблек, стал каким-то мутным, когда на глаза набежали непрошеные слезы.
Теперь, главное, не моргнуть случайно, чтобы они не покатились по щекам и не выдали мое состояние. Не показали, как мне страшно. До этого не было, а теперь вдруг стало — кинжал в руке охотника кого угодно напугает. Настолько, что если он меня сейчас… не того… я плюну на все и малодушно разревусь.
— Ну же, давай, — повторила чуть слышно, сжимая руки в кулаки.
Закусила губу, из последних сил пытаясь сдержаться, но ни сил, ни выдержки во мне уже не осталось. Почувствовала, что ноги больше не держат, и слезы, предатели, все-таки обожгли щеки. В тот самый момент, когда хальдаг сделал порывистый шаг мне навстречу.
То, что его пятая наина не похожа на других невест, да и в принципе у нее нет ничего общего с чистокровными леди Шареса, хальдаг понял уже давно. А вот правды долгое время понять не мог. Или, скорее, не хотел. Не хотел прозревать, не желал открывать глаза и видеть, кто же на самом деле девушка, выдававшая себя за Филиппу.
 
Пришлая.
Нэймесса.
Чудовище, которых он выслеживал и уничтожал всю свою сознательную жизнь.
Иномирянка, которую полюбил.
Поначалу обманывать себя было несложно. Он старался не обращать внимания на странности в ее поведении, предпочитая все списывать иногда на недостаток воспитания, а иногда и на материнские гены.
Она ведь действительно похожа на Елену. Да и глаза у нее совсем как у Натана: небесная голубизна, порой освещаемая, что вспышками молний, мятежными всполохами.
Ему очень хотелось в это верить, но… Столько лет ведь прошло. Наверное, память просто сыграла с ним злую шутку. Память и непрошеные чувства.
Теперь он, как никогда раньше, понимал Натана. А ведь когда-то, еще совсем недавно, считал его безумцем. Впрочем, безумцем граф Адельвейн и остался. А теперь вот и он, Мэдок, вдруг тоже обезумел.
Заболел этой девочкой, которой все равно суждено умереть. В муках, раздираемой неутолимой жаждой, или в одно мгновение — зависело от него. Он мог прекратить эти мучения прямо сегодня, а мог продлить их, оставить ее жить. На несколько недель, месяцев… Хотя бы до тех пор, пока она не начнет безвозвратно меняться.
Оставить ее жить… Для этого нужно было переступить через себя, через свою природу, через все, что он свято чтил и во что верил. С детства ему твердили — отец, наставники, все те, кто его окружали, что пришлые — чудовища, опасные и беспощадные. Безумные в своем голоде и жажде магии. Жертвы Шареса, в который они проникали через расколы между мирами. Те возникали спонтанно и так же спонтанно исчезали, будто вдруг зарубцевавшаяся рана.
Пришлых пытались возвращать обратно. Когда-то. Раньше. Пытались создавать расколы с помощью магии, пока в результате таких экспериментов мир не начал сходить с ума: бесконечные землетрясения, наводнения, засухи — Шарес роптал и противился действиям хальдагов. Да и сами хальдаги, а с ними и другие маги нередко погибали в попытке разорвать заслон между мирами. Опустошенные, они падали замертво прямо во время обряда и больше уже не поднимались.
В конце концов, было решено не мучить Шарес. Не подвергать опасности свой мир, не рисковать многими жизнями ради спасения одной.
С тех пор за пришлыми началась охота. Хальдаги считали за удачу, когда удавалось изловить иномирянина до трансформации. До того, когда они сами превращались в охотников, диких животных, подвластных одним лишь хищным инстинктам. Нередко неопытные нэймерры и нэймессы принимали жажду магии за физический голод. От городов они старались держаться подальше, а вот глухие деревеньки не обходили своим вниманием, уничтожая все, что попадалось им на пути.
Пришлых боялись, их ненавидели и проклинали. И ему тоже следовало ее ненавидеть. Вот только чувство, что терзало его, ворочалось внутри, разрывая грудь на куски, едва ли можно было назвать ненавистью.
Пока увозил ее подальше от Ладерры, из последних сил боролся с желанием не сорваться на нее и не накричать. За то, что сама вдруг к нему пришла, сама толкнула его к прозрению, которому он так упорно и долго противился.
Сомнений быть не могло, она почувствовала голод, иначе бы не явилась в его спальню. А он, вместо того чтобы оттолкнуть ее, проявил слабость, за которую теперь ругал себя последними словами. За безумное желание, которое она в нем вызывала.
Оказывается, он ничем не лучше подвластного инстинктам чудовища. Такой же…
Какая-то часть хальдага хотела остаться с ней рядом, до самого утра не выпускать из объятий его чувственную красавицу, его наину. Вот только она не была его наиной, а он не был принцем из романтической сказки. Заглушив в себе это чувство, де Горт отправился к ней в спальню. Не представлял, что ищет, но все равно упорно искал.
 
Как дурак до последнего цеплялся за надежду, что она не Филиппа, но и не пришлая. Просто подосланная аферистка, которой было велено втереться к нему в доверие, очаровать, а потом нанести удар. Но она его так и не нанесла. Возможно, из-за влечения, которое тоже начала к нему испытывать, но рассказать о себе правду ей не хватало духу.