М 3 (СИ)
Где-то на окраинах гулко бумкнули первые разрывы; в ответ с новой силой заработали зенитки. Расслышать сквозь частую канонаду, до боли напоминающую первые минуты наступившего Нового года из его мира, гул немецких самолетов и свист падающих авиабомб, понятно, не удавалось. Вот только в том, что эти самые бомбы существуют и ложатся все ближе, старлей отчего-то даже не сомневался. И лично под бомбежкой побывал, и хронику в интернете видел.
— Так практически каждый день, иногда и не по одному разу. Их, в основном, порт интересует, но и по госпиталям со всем старанием бомбы кидают, и по жилым кварталам. Фашисты же. Только мы уж привыкшие, бьем их в хвост и гриву, вон, все побережье обломками самолетов усеяно. Где крыло оторванное, где фюзеляж или хвост, есть даже парочка почти целых. Морячки гарнизонные с ними фотографироваться любят, на память. Хорошие карточки получаются, правильные.
«Эмка», заложив крутой вираж, влетела в распахнутые ворота, притормозив возле двухэтажного каменного дома:
— Вот и добрались. Спускайтесь в бомбоубежище, вход вон там, где часовой стоит. Я только машину под навес загоню, и следом.
— Вперед, — рявкнул Шохин, первым распахивая дверцу. — Да не телись ты, старшой, живее давай! Ну?!
— Да бегу я, бегу, аж вспотел весь, — буркнул Степан, подхватывая с сиденья автомат — а больше у него никакой поклажи и не имелось — и торопливо выбираясь наружу.
Рвануло где-то совсем неподалеку, буквально в квартале отсюда.
И практически сразу еще раз, гораздо ближе — настолько, что даже земля под ногами вздрогнула, упруго ударив в подошвы ботинок. А вот это уже плохо, хреново даже: по городу определенно работают не пикировщики, а обычные бомберы, кидающие свои фугасные подарки с приличной высоты. И не прицельно, а вываливая их целыми сериями. И если первые бомбы легли позади, ударив вдоль улицы, то следующие… да твою ж мать! Быстрее!
Шохин споткнулся, когда до входа в подвал оставалось буквально метров с десять. Попытался удержать равновесие, но не преуспел, плашмя растянувшись на изборожденном трещинами асфальте двора и выронив пистолет-пулемет, с лязгом отлетевший куда-то в сторону.
Дальнейшие события, не занявшие и нескольких секунд, отложились в памяти Алексеева нарезкой отдельных кадров, никак не связанных друг с другом: крутнувшись на месте, он в три прыжка оказывается возле товарища, подхватывая того за топорщащиеся над бушлатом ремни портупеи. Рывок — и контрразведчик снова на ногах. Еще один — и они сокращают расстояние до спасительного спуска вдвое. Метров пять, даже меньше. Сергей что-то кричит, кажется, требует бросить его и прятаться. Часовой у входа кидается навстречу, намереваясь помочь — дурак, неужели не слышит пронзительного воя падающей бомбы?! Или нет никакого воя и никакой бомбы, а все это — просто морок обостренного опасностью подсознания? Три метра. Все, похоже, успел: впихнув особиста в темный проем (хоть бы ноги на лестнице не переломал, не может же там лестницы-то не быть, подвал ведь?), Степан посторонился, пропуская ошалевшего от всего происходящего часового. Потеряв при этом еще полторы секунды.
ДУ-ДУМММ!
Поршень спрессованного взрывной волной воздуха ударил в спину, внося старлея в проем подвального входа и обрушивая на спину спускающегося часового. Следом сыпануло каменным крошевом, ноздри забила едкая вонь сгоревшей взрывчатки. Сорванную с петель металлическую створку двери впечатало в стену, круша штукатурку и кирпичи дореволюционной кладки.
«А ничего так полетал», — скользнула самым краешком сознания мысль. — «Ни хрена ж себе у меня везение, даже в родном тылу сразу вляпаться ухитрился. Не, точно, неправильный я попаданец, однозначно…».
Глава 3
Геленджик, 10 февраля 1943 года
Сознания Степан на этот раз не терял. Да и часовой смягчил падение, так что больше всего досталось контрразведчику, на которого они навалились уже вдвоем. Так что куча мала из трех человек внизу небольшой, ступеней в десять лестницы вышла что надо.
— Может, слезешь уже с меня? — язвительно буркнул Шохин, немилосердно пихая старлея в бок. — Экий ты здоровый, аж не вздохнуть! Хорошо нашу морскую пехоту кормят, как я погляжу. Девка я тебе, что ли, чтобы на мне валяться? Ну, кому сказал?
— Сейчас, Серега, — помотал гудящей после взрыва головой Алексеев, боком сползая на усыпанный мелкими обломками бетонный пол.
— Кому Серега, а кому — и товарищ капитан, — менторским тоном сообщил тот, с кряхтеньем прислоняясь к стене. — Разговорчики, понимаешь…
— Виноват, товарищ капитан государственной безопасности, — старлей сдвинулся в противоположную сторону, ощутив спиной шероховатую кладку. Протянув руку, помог сесть потихоньку приходящему в себя часовому, ошарашено мотавшему головой. — Больше такого не повторится.
— Автомат мой не видал?
— Снаружи остался, походу, как раз там, где бомба рванула. Сходить, поискать? Глядишь, что-нибудь да осталось. Главное, чтобы серийный номер разобрать можно было.
— Сидеть! — рявкнул Шохин, до которого не сразу дошло, что товарищ шутит. — Юморист, мля! Все, потопали в убежище, не ровен час, снова бомба упадет… и это, помоги, что ль, подняться, похоже, колено зашиб…
— Давай, — Степан поднял сдавленно шипящего от боли контрразведчика на ноги, протянул оброненную планшетку с лопнувшим ремешком, в которую тот вцепился, словно тонущий — в спасательный круг. Ну, оно и понятно: хрен с ним, с автоматом, новый выдадут, не велика потеря, но потерять драгоценные бумаги для Шохина было смерти подобно. А в том, что помимо прочитанных им отписок Левчука с Аникеевым, там находится и еще что-то не менее важное, старлей ни секунды не сомневался. Поскольку ни разу не идиот, и все прекрасно понимает.
— А еще одной бомбы не будет, отработали фрицы. Это ж не «лаптежники», прицельно не бомбят. Вывалили, что в бомболюках имелось, да и улепетывают к своим. Ну, или падают, ежели зенитчики не сплоховали. Двигай первым, я парню помогу, его, похоже, сильно приложило.
Не дожидаясь ответа, морпех подхватил караульного подмышки, поднимая в вертикальное положение. Легонько потряс:
— Браток, ты как вообще? Очухался?
— Н…нормаль…но, — слегка заторможено выдавил тот, отирая рукавом струящуюся из носа кровь. Подернутый поволокой взгляд бойца откровенно плавал — видимо, и на самом деле прилично ударился головой. — Где… мое оружие?
— Милитаристы, блин, — беззлобно фыркнул Степан, подбирая с пола карабин. — Держи, вот твой винтарь. Да не нужно его на плечо закидывать, обопрись просто, как на костыль, и топай за товарищем капитаном. Вот так, молодец…
Убедившись, что Шохин скрылся в узком проеме и не станет возмущаться его действиями и потрясать пистолетом, морпех метнулся вверх по лестнице. Высунувшись, быстро огляделся, оценивая масштаб постигшей двор местной контрразведки — ну, а куда его еще привезли, не в обещанную же баньку? — катастрофы. Практически по центру курилась дымом обрамленная пластами вывороченного асфальта и земли воронка. Окна в здании вынесло начисто, местами вместе с рамами и выполнявшими функции светомаскировки ставнями; землю усеивали обломки черепицы и битый кирпич. А в нескольких метрах лежала на боку давешняя «эмка», весь левый борт которой вмят внутрь, словно после столкновения с тяжелогруженым самосвалом. Вымахнув наверх, Алексеев рванулся, было, к автомашине, намереваясь помочь словоохотливому сержанту, однако почти сразу же и остановился, разглядев то, чего не мог видеть раньше. Сдавленно выматерившись, торопливо отвел глаза и повернул обратно. Жаль парня, нужно было не тачку спасать, а себя. Но что уж теперь — в пяти метрах от эпицентра не выживают, особенно, когда взрывается авиабомба весом килограммов в сто, если не больше. Вон как рваный металл топорщится, машину не только ударной волной приложило, но еще и осколками в полный хлам изрешетило…
Внутри бомбоубежище оказалось самым обычным подвалом, какие обычно и встречаются под зданиями дореволюционной постройки — сложенный из светлого местного камня сводчатый потолок и стены, несколько массивных перегородок, выполнявших роль несущих опор. Как именно его использовали до войны, Степан понятия не имел — возможно, хранили уголь или дрова для печей, или сносили какую-то отслужившую свое рухлядь, но сейчас ничего лишнего внутри не наблюдалось. Только сколоченные из толстых досок грубые нары-лежанки вдоль стен, на которых ютилось с полдесятка человек, все как один в военной форме. Насколько понимал старлей, персонал местной контрразведки. Не весь, понятно, а лишь те, кому не посчастливилось заночевать на рабочем месте. Под потолком горела пара тусклых электрических лампочек в решетчатых плафонах, света которых едва хватало, чтобы размывать царящую в подземелье темноту.