Возвращение Ворона (СИ)

И так же, как и многие аристократы столицы, считал их недостойными боярского звания.
Он перевел взгляд на меня и увидел мое неподдельное равнодушие. Меня никак не волновало появление моего противника.
— Чувствую силу и храбрость в тебе, отрок Илья. Посмотрим, как у тебя с умом-разумом. Не горячись. Не своди глаз с его оружия. Кроме клинка, наблюдай за его ногами. Не торопись его убивать, если тебе удастся его одолеть. Покажи, что в твоих руках его судьба.
— Спасибо Петр Иванович, я так и планировал. Скажите, а нет ли среди зрителей Великого Князя?
— По Великому Княжескому Уставу, ОНИ — Государь, не могут находится здесь. Но здесь есть его люди. Почему спросил?
— Если бы Великий Князь был бы здесь, то я хотел бы поприветствовать его перед схваткой.
Он повернулся ко мне и подмигнул.
— Соверши боярский поклон головой в сторону Кремля. Этого будет достаточно.
Процессия Жаботинских, разрезая толпу, приблизилась к противоположной стороне лобного места.
Один из ближайших всадников спешился с вороного коня и вышел на центр. Оглядевшись по сторонам и выдержав небольшую паузу, громко, почти крича, возгласил.
— Я Степан Кулита секундант боярина Федора Жаботинского, — дальше он перечислял свои и Федоровы титулы и звания, — прибыл на поединок. Явился ли на бой Илья Воронов?
Он прекрасно видел меня, но ему было необходимо подавить меня морально. Это была часть шоу, игра на публику. Я хотел было выкрикнуть, что я явился, но почувствовал, что Львов старший положил мне руку на плечо и остановил меня.
— Я Петр Львов, секундант боярина Ильи Воронова, перечислять титулов не буду, тут все и так меня и Илью, сына Осипа Воронова, знают. А кто не знает — вскорости узнают. Мы тут. На бой явились.
Он поднялся по ступеням и тоже вышел на центр.
Кулита вздернул бровь от удивления и отступил на шаг. Он не ожидал увидеть Львова-старшего моим секундантом.
— Боярин, Петр Иванович, мое уважение Вам, — он приложил руку к сердцу и поклонился. Львов ответил едва заметным поклоном, что говорило о том, что он чувствовал себя выше в аристократической иерархии, — жаль, что видимся при таких обстоятельствах.
Я посмотрел на Федора. От его внимания не ускользнула эта сцена. Его привел в бешенство, тот факт, что его секунданту не поклонились, как равному. Глаза его почти метали молнии, а зубы скрежетали.
— Ну кому-то жаль, а кто-то очень ждал этого вечера, — мой секундант не стал уточнять, кого он имел ввиду. Могло показаться, что это я желал восстановить наше доброе имя, а могло быть понято так, что алчные и жадные Жаботинские желают, убить младшего Воронова, чтобы никто не оспаривал в будущем их последние приобретения.
Степан Кулита продолжил:
— Как бы то ни было, боярин Федор Жаботинский желает решить дело миром, — он остановился и посмотрел на меня, затем продолжил, — не гоже ученику с наставником на дуэли драться. Силы не равны. Для заключения мира нужно всего-то ничего.
Он сделал паузу для того чтобы наша сторона задала вопрос, о том, что требуется для примирения. Дуэльный протокол это позволял. Но боярин Львов молчал и ждал продолжения.
Степан Кулита напрягся и заговорил уже сбивчивым голосом.
— Илье Воронову должно встать на одно колено перед Федором Михайловичем, попросить прощения за дерзость и дело будет решено. Более того, Федор обещает в этом случае взять отрока Илью Осиповича вместе с семьей и прислугой на содержание и воспитание.
В этом предложении оскорбительно было всё. меня немного покоробило. Но я не подал виду. Нельзя доставлять ему такого удовольствия.
По правилам дуэльного этикета нашей стороне нужно было ответить на предложение. Мой секундант повернулся ко мне и без всякого пафоса спросил:
— Желаешь решить дело миром, ну и принять все вот это вот? — он неопределенно покрутил рукой.
Я сделал шаг вперед и так чтобы меня было хорошо видно и слышно со всех сторон ответил:
— Нет. Не бывать этому.
Тогда Львов перевел взгляд с меня на Кулиту и мило ему улыбнулся.
— Наша сторона отвергает любые предложения об отмене поединка.
 
Кулита разочарованно отвернулся.
— Чтож, тогда, зная условия мономахии, благородный и справедливый Федор Жаботинский предлагает поединок до первой крови. При этом, учитывая юный возраст своего ответчика и его малый боевой опыт, — Кулита посмотрел в мою сторону и расстроенно покачал головой, — наш боец будет держать оружие только в левой руке.
Львов никак не прокомментировал предложение, но повернулся ко мне в ожидании моего решения. Это выглядело благородно со стороны Жаботинского, но я не собирался сдавать ему позиций. Он не получит в глазах публики никаких дополнительных очков.
Я сделал еще шаг вперед, извлек оружие из ножен, и, направив острие своего клинка в лицо Жаботинскому, посмотрел в глаза его секунданта.
— Только смерть.
Наступило молчание.
Львов молча повернулся к секунданту Жаботинского и осмотрел его с ног до головы. Ему явно нравилась моя дерзость.
Я, не убирая клинка, громко провозгласил:
— Мне все равно, как Жаботинский будет держать оружие, хоть в правой, хоть в левой, хоть двумя руками. Я убью его, — я сделал паузу, чтобы все смогли осознать смысл сказанного. По толпе пронесся недоуменный гул, — Я убью его, если только он не встанет, на колени, не попросит прощения. В этом случае я могу принять сатисфакцию.
— Видали мальца? Жаботинский же его проткнет как решето, жаль пацана.
— Жаботинский — мастер.
— Боярин Жаботинский лучший фехтовальщик в столице. Куда этот недомерок прет?
То тут, то там я слышал, как зрители обсуждали мой вызов.
— Да кто он такой, чтобы так говорить со старшим? Растереть его в порошок!
Никто не верил в мою победу. Никто кроме Львова и моих однокашников. Хотя, судя по выражению лица моего секунданта, он не ожидал от меня такой отваги. И она ему нравилась.
Вдруг раздался противный хохот. Я увидел, что Федор Жаботинский согнулся на коне. Он смеялся. Толпа подхватила его. И если мои друзья из училища оглядывались в поисках тех, кто не смеялся вокруг, то мы с Львовым стояли с каменными выражениями лиц.
— Я понял, Илья Воронов нашел бойца, которого выставит вместо себя.
Я действительно имел такое право, но Жаботинский не понимал, что ошибался.
Он спешился с коня, залихватски пронеся ногу над головой белого коня, а затем соскочив с седла.
— Ну давай, командуй. Пусть он выходит, — он ловко запрыгнул в лобное место через каменную ограду. Затем он извлек свой клинок из ножен и развел руки в ожидании аплодисментов толпы.
И он их дождался.
— Где он, где твой боец? — Жаботинский вопрошал меня.
Я вошел в окружность, ограничивающую лобное место.
— Он прямо перед тобой, — ответил я и слегка поклонился. Так же, как и Львов поклонился секунданту моего противника.
Петр Иванович заметил это и едва заметно мне одобрительно улыбнулся.
Потом он обратился к Степану Кулите:
— Правила поединка следующие: схватка на смерть, холодным оружием, никаких магических заклинаний, никакой боевой магии. Попытка использовать боевую магию повлечет за собой поражение и последующим лишением боярского титула, не только дуэлянта, но и всего рода дуэлянта. Вышедший за пределы лобного места считается сдавшимся и запросившим пощаду, — Львов сделал паузу, давая возможность оппонентам высказать свое отношение к правилам, — если у противоположной стороны нет возражений, то мы готовы начать.
Кулита угрюмо посмотрел на моего секунданта потом перевел взгляд на Федора. Тот недовольно разглядывал грунт у себя под ногами.
Хорошо, что я не терял времени зря и готовился к схватке заранее. Измерив взглядом диаметр лобного места, ровно тринадцать метров, я понял, что уж совсем без магии не обошлось.
Жаботинские попытались создать ледяную платформу.
Но Иван Горохов, мой верный друг и сосед по Келье использовал цыганскую соль, по рецепту своей бабушки.