Панцирь (СИ)

Глаза врага выполнены из цитрина и являлись единственным, что выделялось цветом на черном теле камня. Снизу большими символами вывели подпись, скорей всего комментарий на языке костяков. Его я прочитать не мог, однако не нужно быть чатуром, чтобы опознать отголосок победы в упомянутой Куртом Высокой войне.
Забрав все нужное, я скинул вещмешок у стелы, обошел ее и чуть спустился, чтобы закрыть на себя обзор. В итоге занял позицию с боковой стороны верхней части холма.
Двадцать секунд ушло на подготовку: закрепил пластинчатую защиту на бедра, повесил одну оставшуюся на плечо, надел наруч Звездочёта на незащищенное предплечье, подстелил плащ на землю и наконец подготовил мушкет к стрельбе.
После встречи с торговцем я пристрелял оружие — потратил три пули, так что чувствовал себя относительно уверенно, если не считать отголосков жалости, бестолково коловших шаблон по поводу растраченных боеприпасов. Но куда деваться, если такова необходимость. Свое оружие нужно знать до мельчайших деталей. По крайней мере, настолько насколько это вообще возможно.
План простой как удар копьём: подстрелить одного, а затем забить оставшихся.
Ненадежный план. Шут раздери, объективно план — дрянь, но никакого другого у меня не имелось. Проблемы начинались в самом начале исполнения: “А что, если промахнусь?”. Никаких иных упрощений стычки я не нашел. Попал в одного — двух других зарежь клинком, ну а коли промазал в первого, тогда славный дхал просто зарежь всех трёх. Да, просто… С учетом возможного наличия дополнительного огнестрельного оружия и неизвестных типов защит. При этом я все еще в плохой форме: прошло совсем немного времени.
Можно было, конечно, просто идти пока был вообще способен шагать. Потенциально и фактически я выносливее чем люди, даже в своем ужасном состоянии — если у тех нет запаса стимуляторов, разумеется, — а значит они сломаются и сдадутся первые; но при таком выборе действий мог загнать себя в ловушку. Я не знал, что там было впереди. Еще одна преграда имела прекрасные шансы раздробить мне кости. Но, как и подмечал раньше, испытание боем — это то, чего и хотел.
Занял позицию для стрельбы лежа.
— Желчь, что думаешь?
Она добавила в свой хрип интонации сказителя:
— Какую сказку ты хочешь услышать на этот раз, доброе дитя?
— Полезную.
Издала хриплый смешок:
— Других стервятников, претендующих на твою задницу, не наблюдается. Вы в этой мировой дыре одни дураки такие копошитесь.
— И какие шансы?
— Восхитительные.
— Нехарактерный для тебя оптимизм.
— О, я поясню, глупыш. Это даже не воины. Какие-то выродившиеся, возомнившие о себе хаты.
Поморщился:
— Не оскорбляй хатов. Не применяй на людей кхунские мерки.
— Хорошо-хорошо. Просто отбросы. А вообще я говорю, как есть. Честность моя подобна сводам алтарных залов: безжалостная, титаническая и все-такое прекрасное прочее. Ну ты сам понимаешь.
Эхом кольнуло раздражение:
— Вся твоя честность обиженно бьется об остовы псевдо-металла носителя. Ничего титанического. Ничего впечатляющего. Лишь карликовая озлобленность на мир, запертая в тщедушную железку, что пропахла моим потом.
— Ну и мудак же ты.
— Грубо.
— Грубо, но правдиво. Это грубая правда. Чистая правда. Настоящая правда. Ты грубиян и убийца. С женщинами ты общаться не можешь, не умеешь и не хочешь.
— Я не хади. Ты не женщина.
Молчание.
Я застыл в ожидании.
Они подходили ближе: четыреста шагов, затем триста пятьдесят. Все еще слишком большое расстояние для прицельного выстрела, однако я уже мог разглядеть, что левый из передней пары нес в руках мушкет. Он еще поглядывал по сторонам, следил за окружением, остальные казались безразличными.
Что с ними за вещи — неясно. Какое еще есть оружие — непонятно.
Хриплый смешок от Желчи прозвучал оглушительно:
— А знаешь, это даже романтично. Ты замер в ожидании. Азартен. Вожделеешь. Немного дрожишь, готовишься. Я вся такая недосягаемая, недотрога, но буквально у тебя на руках…
 
— Заткнись.
За что мне это, Мать?
***
Я выстрелил, когда они оказались на расстоянии в сто пятьдесят шагов.
Таково было мое приглашение.
Ударник звякнул по капсулю. Мушкет громыхнул и обидчиво выплюнул едкий дым, тот прошелся по ноздрям вонючим лезвием. Оставалось только ругаться и кашлять.
Химия в крови взвилась штормом, сердца заколотились как безумные.
Протяжный крик заполнил степь. Прозвучал и другой голос — требовательный, сбивающийся на панические нотки. Скорей всего один из оставшихся пытался командовать.
— Первый готов, — меланхолично прокомментировала Желчь. — И грязные земли жопы Гаата стали его могилой.
Засмеялась.
Я откатился, бросил мушкет на плащ и схватил меч. Перезаряжать бандуру и не думал. Мало опыта, еще не научился делать это максимально быстро.
Рывком поднялся. Бросил взгляд на “гостей”.
Стрелок лежал на спине, прижав обе руки к груди.
Неидеально.
Целился я в шею. Пустое. Попал хоть куда-то — уже успех.
Второй начал свой бег. Он обнажил короткий меч и, выставив небольшой щит, прикрыл квадрат от подбородка до нижней части грудной клетки.
Третий, отпустив сани, поднял мушкет, который лежал возле подстреленного.
Судя по связанным рукам, четвертый, действительно, оказался пленником.
Увидев, что второй мусорщик наводил мушкет, я свалился обратно, вжался в снег и камни. Пуля со звоном задела наплечную часть панциря и улетела дальше, чуть сменив траекторию.
Всплеск адреналина и превентивное жужжание модов затопили рассудок. Все что ощущал через пелену жажды действий — онемение ведущей руки.
— Полный порядок, — доложила Желчь.
Повезло.
“Щитовик” был уже близко. Пришлось подниматься.
Я врезался в щит импровизированным тараном разогнанного веса. Слишком близко. Ощутил вонь пота, смешенную в хаотический симбиоз с запахом незнакомых специй.
Успел сцепить мечи и провести финт: оружие отлетело в сторону. На большее времени не хватило. О смертельном ударе и речи не шло. Мне некогда было с ним фехтовать, да и рука в мелких манипуляциях почти не слушалась.
Он отлетел, я отправился следом. Пришлось выпустить меч, чтобы не порезать себя в круговерти. Вцепился в щит до противного скрипа эрзац-дерева — не хотел далеко отлететь.
По итогу не самое удачное решение, ведь если даже этот покойник — как быть со следующим?
С мусорщика сбилась маска, он стал задыхаться.
Все что разглядел в круговерти: щетина и язвы — деталями любоваться некогда. Оставалось приблизительно шесть секунд прежде чем последний подключиться к веселью.
Я оказался сверху и, как боевой оролуг, навалился на щит. Мусорщик хрипел и шарил по поясу — должно быть искал дополнительное оружие.
Ну нет, друг.
Защитить голову он не мог — щит вдавил ему в грудину, вместе с держащей рукой.
Скручиваясь и набирая максимальную амплитуду, раз за разом я вколачивал удар нижней части кулака и края наруча ему в лицо. Сбился в счёте на пятом. Превратил нос, глазницу и челюсть в месиво. Он хрипел и пузырился кровью.
Шарить по его поясу было некогда. Задача проста: подняться и встретить еще одного. Он плечистее и ниже, тяжелее, уже уработанных.
Не останавливаясь, мусорщик вытащил из кобуры пистолет, и с четырех шагов выстрелил.
В этот момент, я опирался на правое колено, собирался подняться. Улучшенная реакция не подвела — среагировал. Скрутил торс в правую сторону и поднял левую руку, подставив плечо с пластинчатой защитой, при этом пригнул голову.
Громыхнуло.
И опять моды жужжали на всю.
Влетело в боковую часть грудной защиты. Опять без пробития. Осталась вмятина, пуля застряла в панцире.
Хоть шаблон и сцепило льдом, я ощущал в движениях скованность.