Берия, последний рыцарь Сталина

Вот что значит пристрастное отношение.
Помилуй бог, какая выдумка! Какая карьера! Это в 1923 году-то, когда все в стране стоит вверх дном и вообще непонятно, какого рода власть сформируется из этого месива! Представьте: двадцатичетырехлетний Лаврентий сидит и просчитывает: «А напишу-ка я в автобиографии, что уже шесть лет среди большевиков. Авось, они победят – ого-го, кем я могу стать…» Сие, знаете ли, картинка совсем из других времен, и не надо путать развитой социализм с военным коммунизмом. Берия не до того было, чтобы размышлять о карьере и номенклатуре: он по горам за бандитами гонялся!..
Как бы то ни было, свой партийный стаж Лаврентий Берия отсчитывает с марта 1917 года. К тому времени он, хотя и плохо подкованный в марксизме – какие там марксизмы в восемнадцать-то лет! – но весьма энергичный товарищ, старается приложить свои немногие знания и многие убеждения к делу. Летом 1917 года поступает, в качестве практиканта военно-строительного отдела, в гидротехническую организацию армии Румынского фронта и отправляется, естественно, в Румынию. Страна стоит на ушах, армия разваливается на глазах, в ней процветает «демократия», – и восемнадцатилетний практикант становится председателем отрядного комитета и делегатом от лесного отряда, в котором работает. Ничего из ряда вон выходящего здесь нет, были у Октябрьской революции апологеты и помоложе.
В декабре возвращается в Баку – а царя-то нет, Временного правительства нет, советская власть торжествует: гуляй, братва! И куда, вы думаете, подается Лаврентий? Орет до хрипоты на митингах? Мастрячит листовки? Да ничего подобного: он возвращается к учебе. Рьяно наверстывает пропущенное.
Но вот в январе 1918 года «сессия» Лаврентия Берия заканчивается, и марксистские симпатии приводят его в Бакинский Совет, куда он и поступает в качестве сотрудника секретариата. Берет на себя «текущую работу», – иначе говоря, пишет бумажки за скромное жалованье. И в этом качестве пребывает до самых последних дней существования Совета, даже успевает поработать в ликвидационной комиссии. Перед ним стройной чередой проходят все этапы существования советской власти в Баку – а это история, пожалуй, не имеющая аналогов даже в послереволюционной России.
 
Глава 2
 
Взлет и падение Бакинской коммуны
 
…Термин «война» по отношению к тем событиям не очень-то подходит. Точнее будет назвать их – «смута». Потому как силе и глубине всеобщую мясорубку Гражданской трудно сравнивать с доселе известными войнами. И схваткой собственно «красных» и «белых» ее можно считать лишь весьма условно. Кроме этих, в бойню было вовлечено множество самых разнообразных сил – политических, стихийных, черноземных. И все контролировали свои территории – кто большие, кто крохотные, однако ж на всех территориях продавливались свои законы. А на большей части необъятной страны вообще не существовало ни закона, ни власти. По стране носились люди с ружьями на лихих конях, грабили, убивали, насиловали, стреляли в каждого, кто им не нравился. Другие люди с ружьями защищали свои дома, а на досуге сбивались в банды и – тоже грабили, убивали, насиловали. Информации не было никакой, поскольку не то что телевидения, а даже радио, считай, не существовало, лишь телеграф был, да еще газеты, кормившиеся с того же телеграфа. А в деревнях «информацию» вообще разносили исключительно слухи – и причем не надо забывать, что четыре пятых населения России жило именно в сельской местности. Кое-какая идеология имелась в достаточно крупных городах, остальной стране понимание происходящего заменяли лозунги и классовое чутье. Хлеб был дорог, иголки еще дороже, а жизнь человеческая не стоила вообще ничего.
Так что если это и была война, то война особого рода – в отличие от Первой мировой или, скажем, Великой Отечественной, где существовали фронты, тылы, генералы, военная форма и т. п. Состояние фронтов в 1918 году прекрасно отображено в эпизоде из фильма «Бумбараш», когда мимо спрятавшегося в кустах главного героя во всех направлениях проходят красные, белые, зеленые, золотопогонные, серо-буро-малиновые…
 
В 1918 году фронт Гражданской войны представлял собой множество разбросанных по карте разноцветных точек – если бы такую карту хоть кто-нибудь потрудился составить и следить за ее изменениями. Белые чернилами рисовали погоны, красные цепляли ленточки на шапки – чтоб во внезапно вспыхивавших остервенелых схватках отличать своих от чужих. Боевые действия были мельтешением отрядов, передвигавшихся во всех направлениях, занимавших города и станицы, оставлявших города и станицы, схватывавшихся со всеми, кто встречался им на пути, гонявшихся за всеми, драпавшими от всех, устанавливавших советскую, белую, зеленую и прочие власти – власти, о которых подчас и сами не имели ни малейшего представления. Они били буржуев, большевиков, жидов, москалей, иногородних, а также тех, с кого можно было поживиться или просто чья рожа не нравилась. И единственной общей чертой у всех был грабеж мирного населения… которое, откровенно-то говоря, лишь называлось мирным, ибо разбежавшиеся с развалившихся фронтов империалистической войны солдатики натащили по домам огромное количество оружия и, не долго думая, начинали шмалить во всех, кто их грабил, и во всех, чья рожа им, в свою очередь, была не по душе.
Так выглядела Гражданская война в России.
На Кавказе было то же самое, только в квадрате, с учетом близости турецкой границы и кавказского менталитета. Распря между большевиками и Временным правительством послужила лишь детонатором, от которого мгновенно рванули все другие мины, заложенные в этом регионе: сепаратизм, межнациональные и межрелигиозные конфликты, наконец, пресловутый кавказский менталитет, когда при каждом удобном случае каждый, кто имеет возможность, тут же окружает себя горсткой головорезов и называется князем, после чего ни до страны, ни до народа ему уже дела нет – хоть трава не расти. И не растет.
Итак, что же творилось в Закавказье в безумных 1917–1918 годах? Чудовищная солянка, разогретая до температуры горячих кавказских парней, поверьте, местами будет посильнее «Фауста» Гете, однако до Лаврентия Павловича мы пока не дойдем. Кому неинтересно, может сразу переходить к Главе 3. Я же считаю, что разобраться в этом винегрете необходимо, дабы в полной мере понять и оценить ту ситуацию, с которой чуть позже столкнулся Лаврентий Берия, простой служащий секретариата Бакинского правительства.
 
Самоопределение вплоть до отделения
 
В удаленных от столиц областях немыслимо было всерьез относиться к известию о том, что 25 октября 1917 года в Петрограде произошла заварушка и власть перешла в руки большевиков, – ну кто в то время серьезно относился к большевикам? В первые дни на Кавказе так никто толком и не понял, что, собственно, случилось в столице. Ясно было только одно: центральной власти какое-то время не будет. Вот тут-то и наступил «момент истины» для всех национальных сил.
Уже 11 (24) ноября представители партии азербайджанских националистов «Мусават», партии армянских националистов «Дашнакцутюн» и меньшевиков и эсеров, заступивших место грузинских националистов, собрались в Тифлисе и вынесли решение о создании «независимого правительства Закавказья». Сказано – сделано: 15 ноября был образован орган власти под названием Закавказский Комиссариат.
Сейчас пытаются представить дело так, будто они приняли это решение, спасаясь от большевиков. Да ничего подобного! Повторюсь, никто тогда не воспринимал большевиков настолько серьезно, чтобы от них спасаться! Нет, «спасались» они не от большевиков, а от России, точь-в-точь, как в начале 90-х годов ХХ века…
Война с Германией мало волновала независимых закавказцев. Их основными противниками всегда были турки, которые оказались союзниками немцев в Первой мировой и теперь в меру сил пакостили России. (Собственно говоря, в свое время закавказские республики потому-то и кинулись в объятия России, что спасались от этих милых соседей, кои вели с ними войну буквально на истребление.) Так вот, 30 ноября 1917 года главнокомандующий турецкой Восточной армией Вехиб-паша предложил Комиссариату заключить мир; 5 декабря Закавказский Комиссариат заключил с Турцией сепаратное соглашение о перемирии и начал мирные переговоры.