Их [колючая] роза (СИ)

Должна ли я сострадать? Переживать о том, как с ней по итогу поступят? Потеряю ли я свой моральный облик, если выйду сейчас за дверь?
Скорее всего, да. Но головная боль возвращается, стирающая всё, что скопилось в черепной коробке за эти часы. Я оказываюсь в общем коридоре, где царит полнейшая пустота, и организм, будто чувствует, что можно, наконец, расслабиться. Ноги подкашиваются, и я сползаю по стене на пол около номера, откуда, слава богу, не слышится никаких звуков. Хотя в голове стоит такой гул, что не слышно даже собственных мыслей.
Прикрываю глаза и теряюсь в темноте.
Надеюсь, я смогу найти из неё выход.
  
Глава 24
 
Мой сон странный, но тёплый.
Однако в душе ощущаю неприятный привкус горечи. И этот диссонанс мешает наслаждаться прекрасным чувством умиротворения. Где-то на подсознательном уровне понимаю, что не всё так беспечно, как кажется. Что стоит открыть глаза и мираж развеется, оставляя всего лишь лёгкий шлейф блаженства.
Я на море. Подставляю палящему солнцу лицо. Лёгкий бриз обдувает кожу. Я даже слышу крик чаек. Ощущение, будто они возмущены. Орут с надрывом и переливами. Однако эти птицы всегда ассоциируются с морем, поэтому они не мешают восприятию. Скорее, наоборот, позволяют ещё сильнее погрузиться в солнечную благодать.
А потом приходит печальное осознание, что на море я ещё ни разу в своей жизни не была и эти ощущения словно не мои. Я будто вижу сон другого человека, который бывал на берегу внушительной, синей глади. Знает, какого это, погружаться пальцами в горячий, нагретый на солнце пляжный песок и вдыхать солоноватый, свежий воздух, блуждающий на поверхности воды.
Кто-то окликает меня, и я оборачиваюсь с чувством полнейшего счастья, разрывающим меня на части. Пытаюсь разглядеть позвавшего, но ослеплённая солнцем, вижу только большие, яркие круги перед глазами. Несколько раз моргаю. Открываю глаза и вижу плотно зашторенную занавеску. В комнате тускло горит ночник, а это значит, что утро ещё не наступило. Или я проспала сутки? Как бы там на было, а я далека от моря и пляжа. Я всё в том же городе. С теми же мрачными и опасными закоулками, из-за которых и оказалась…. Где на этот раз?
Я вновь лежу на мягкой кровати и мне не хочется шевелиться. Даже перевернуться не возникает желания. Всё ещё ловлю отголоски сна, но кадры минувшего вечера постепенно пробираются в сознание, заставляя морщиться и сетовать на столь ужасную судьбу.
Последнее, что приходит в голову, так это воспоминание о Юльке и я со стоном, утыкаюсь в ароматную подушку.
Как я могла оставить её одну? Бросить на растерзание волкам? Она поступила отвратительно, но ведь….
Чья-то рука ложится мне на бедро, и я застываю. Боюсь шевельнуться, надеясь, что человек, позволивший себе такую вольность, подумает, что я всё ещё сплю.
Однако ладонь не двигается. Осмеливаюсь косо взглянуть, и вижу большую лапищу с перстнями. Снова взгляд зависает на черепе с топазами. Мои глаза следуют дальше по огромной руке, и я чуть оборачиваюсь.
«Водитель» спит на второй половине огромной кровати, слава богу, не раздевшись и поверх одеяла. Словно караулит меня и в любую секунду готов открыть глаза. Он остался в майке, которая прикрывает мощный торс. Большие бугристые плечи, покрытые татуировками, внушают страх и трепет. Рисунки доходят до широкой шеи, спускаются на накаченную грудь, а дальше обзор перекрывает чёрная ткань. Смуглая кожа гладкая, немного даже блестит под светом лампы, включённой с его стороны кровати. Это он от природы такой или они бывают на море?
Какой дебильный вопрос!
Перевожу взгляд на лицо с квадратной челюстью и на какое-то время засматриваюсь.
Спокойный, расслабленный. И совсем не жуткий. Страха нет, пока разглядываю его аккуратные, ровные черты. Скулы высокие, щёки впалые. Брови чуть темнее, чем волосы, но как будто выгоревшие на солнце. А вот ресницы почти чёрные.
Они похожи, но отличия всё же есть. В поведении разительное, а вот во внешности незначительные. И всё же смогла за это время уловить некоторые нюансы. Не считая татух, пирсинга и причёсок, у них разный наклон бровей, чуть отличается разрез глаз и толщина губ. У «извращенца» самые пухлые и самые мягкие. А вот у «водителя» более узкие и от этого его поцелуи…
 
Прикрываю рот ладонью, чтобы не заскрипеть в голос.
Боже, я целовалась со всеми тремя! За один только вечер! И это, если не вспоминать эпизод в тачке!
Какой кошмар! Я определённо пошатнулась здравым умом!
Медленно убираю с себя руку, но блондин ворочается и стискивает меня, плотно прижимая к себе спиной. Пытаюсь вырваться, осторожно отодвигаюсь. И тут раздаётся чуть заспанный голос в самое ухо.
— Не дёргайся.
— Отпусти. — Напряжённо выговариваю.
Близнец глубоко вдыхает, ещё сильнее зарываясь в шею.
— Не сейчас.
Я обреченно поджимаю губы, но стараюсь не делать резких движений.
— А когда?
Вопрос звучит двояко. Некоторое время мы лежим молча.
— Хочешь уйти? — глухо спрашивает.
Я открываю рот для ответа, но теряюсь.
Куда мне идти? В каком направлении двигаться теперь, когда всё утратила. А если судить по Юлиным словам, то ничего и не имела.
Как была пустым местом, так им и осталась.
  
Глава 25
 
Скупая слеза скатывается по виску на подушку. Я тихонько шмыгаю носом и чувствую, как меня обнимают ещё сильнее. От этого жеста плакать хочется ещё больше. Не люблю, когда проявляют заботу или жалость. Я превращаюсь в размазню. А сейчас, мне как никогда нужно быть выносливой. Сильной и готовой ко всему. Поэтому, чтобы отвлечься от скорбных ощущений, спрашиваю, чуть дрогнувшим голосом.
— Что она рассказала?
— Всё…. Как ты и хотела.
Закусываю губу и зажмуриваюсь. Он чувствует моё напряжение и поворачивает к себе лицом.
Его светло-голубые глаза приобрели тёмно-синий окрас. А может, так сыграл на роговице тусклый свет. Однако его немного суровый, внимательный взгляд заставляет всё внутри дрожать толи от предвкушения чего-то восхитительного, толи от предчувствия чего-то страшного.
— Почему не спрашиваешь? — проводит по волосам ладонью, убирая прилипшую к лицу прядь.
Смотрю на него, пытаясь совладать с оторопью. Если я сейчас взбрыкну — он снова разозлиться?
Но мне не хочется его отталкивать. Я устала. Хочется передышки, но прекрасно понимаю, что в ближайшее время о ней можно только мечтать. Эти несколько часов отключки не были спасением.
А ещё, приходит мысль в голову, что всю свою жизнь, я пытаюсь бороться в полном одиночестве.
Юлька и Кеша — это единственный мой счастливый случай, который обернулся для меня полным провалом. По итогу, я снова одна, только в ещё большей заднице.
В чужой стране. В чужом городе. Без подруги и, мало мальского, товарища в лице патлатого. Без определённого будущего, потому что умудрилась вляпаться по самые уши в мутную историю.
— И что же… — наконец, подаю голос, неотрывно следя за его реакцией. — Вы с ней сделали?
— А какую участь она, по-твоему, заслужила? — тихо спрашивает, так же пристально наблюдая за мной.
Я молчу, потому что, поддалась эмоциям и оставила её одну, но у меня не было внутри ненависти. Обида, разочарование и злость смешались в единый комок фрустрации. Мне нужно отрастить клыки и когти, наказывать предателей и недругов, но я не могу так. Мне чуждо это состояние злопамятности.
— Она собиралась тебя убить, — словно порывшись в моём сознании, тихо проговаривает, подначивает, заставляя сделать выбор. — Твоё имя нигде не фигурировало. Твои работы по документам, принадлежали ей. Тебя нет. Ты прилетела и исчезла…
Закусываю губу от досады, что как дура последняя, доверилась человеку, ни разу не заглянув в договора. Я ведь занималась «творчеством». Неприятно быть использованной. Мерзкое ощущение налипшей грязи. Хочется помыться и…. Убежать. Спрятаться. Переждать эту бурю внутри себя. Чтобы схлынула единым потоком, оставив после себя печальные отголоски всего произошедшего.