Глиномесы (СИ)

Кто-то заигрывал с ним. Продолжал бередить пустоту в сердце, тоску в теле… И терзать Илью мыслью о том, не узнал ли кто о нем лишнего. Эти послания заставляли снова невольно желать, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь действительно обратил на него внимание и тоже похвалил, пожалел. Добрынин чувствовал на себе восхищенные или жаждущие взгляды, но никак не мог найти настоящей ласки. Взрослой любви. Ему было сорок два, а каких-то приключений да и попросту личной жизни во всей полноте вкуса — не хватало.
Добрынин воровато оглядывался потому, что у него был свой секрет. Секрет, о котором не знал никто в университете – хотя, справедливости ради, если бы кто-то об этом и узнал, то сначала решил бы, что это шутка. Очень смешная и специально подстроенная шутка.
Только Илье было совсем не смешно.
Через два дня Серега лениво сидел на одной из первых пар, уныло подперев рукой щеку. За окном растягивался все тот же серый пейзаж, на этот раз даже не прерываемый яркими пятнами-листьями, ибо за туманом их просто не было видно. За стеклом — молоко… Как и в голове у Зайцева. От Ильи Александровича не было ни слуху ни духу. Никто не звонил, Серого не искали в университете, и это тревожило. «Может, передумал? Нашли кого-то? Если так, то это хреново… Но так быть не должно…» — веровал он в свою удачливость, отвлекаясь на речи лектора. Недавно Серега даже выхаживал несколько раз у дверей деканата, рискуя быть пойманным кем-нибудь из недовольных преподавателей, чьи пары намедни сорвал. Но, не оглядываясь на положение вещей, Серый все равно готовился к роли натурщика: эти пару дней он мало пил и много тренировался, чтобы поднять рельеф мышц и он был качественнее прорисован под кожей. Серега стремился к тому, чтобы Илья Александрович им восхитился, ибо первоначальная-то задача заключалась в поиске гея в его невероятно гетеросексуальном образе.
Прошло десять минут с начала пары, и дверь аудитории открылась без стука. Так входил обычно сам Зайцев. Или — работники деканата. На пару явилась Алена Яковлевна.
— Здравствуйте, сидите, — бегло бросила она студентам, а потом обратилась сразу к преподавательнице, которую отвлекла от заполнения журнала. Сергей подумал, что никто вставать-то и не собирался. — Юлия Федоровна, я заберу у вас Зайцева? Это до конца занятия. И поставьте ему сразу пятерку.
Все одногруппники мгновенно повернулись к Сереге. Витя и Руслан смотрели на него, как на врага народа — как и парочка отличниц со среднего ряда.
— Да… забирайте хоть до конца семестра, — ответила Юлия Федоровна. — Только любезности ему с чего такие?
— Зайцев у нас оказывает посильную помощь второму курсу. А мы всегда поощряем поддержку младших старшими в обучении. Давай, давай, Сергей, очень быстро собираешь вещи и бежишь в двенадцать-десять. У тебя двадцать секунд, а то вернешься сюда, — осклабилась Алена.
— О… Ага, — удивленно откликнулся Серый. Одним широким жестом руки он сгреб все свои пожитки в рюкзак и поднялся. Зайцев следовал за Аленой, а внутри него играли какое-то легкое переживание и сомнение. Всю недолгую дорогу замдекана загадочно молчала и улыбалась. Если она и думала что-то в это время — то явно предвкушала страдания Сереги в конце.
— Все, заходи, — ядовито-любезно промурлыкала она, приоткрывая дверь новой аудитории. И стоило Сереге оказаться за порогом, как тут же ее захлопнула.
— Сергей, задвиньте щеколду, пожалуйста, — прозвучал из-за спины знакомый приятный голос. И как только Серега обернулся, он увидел следующее: двадцать с лишним студентов-малолеток, расположившихся по кругу, вооруженных проволокой, фольгой и несколькими блоками скульптурного пластилина, а между ними — прикрытый тканью постамент, наверняка сколоченный из фанеры. В дальнем конце, возле ширмы, стоял Добрыня и манил Серегу рукой. И тот последовал, глупо улыбаясь своей смелости: «Во я дурак, вот дебил-то…» Но мысли он быстро отложил в сторону, прошмыгнув за ширму даже без приглашения. Разделся Серега в два счета, без сомнений. Поймал себя на том, что перед такой аудиторией никогда не оголялся. А потом решил, что пляж мало чем отличается от ремесла натурщика. Разве что пялятся не столь откровенно.
— Раздевайся целиком. Вещи оставишь тут, а это — надень, чтобы между рядами голяком не ходить, — вполголоса командовал Илья Александрович, показывая на стул. Впервые он перешел на «ты», да при этом еще старался звучать максимально спокойно и обходительно. На что бы Серега ни рассчитывал, когда взывал к заботе преподавателя, теперь он получал ее сполна и даже больше. Ближе.
Серега натянул на себя халат и, крепко замотавшись, вышел. Его взгляд вновь уперся в аудиторию, а аудитория — в него.
— Сюда вставать? — Зайцев показал на постамент. Храбрился, улыбался, беззаботно двигался. Притворялся, конечно. — А вы халат заберете или кинуть куда?
— Давай мне, — кивнул Добрынин, протягивая руку. Серега запнулся, вскинул взгляд на Илью Александровича. И снял с себя неверной рукой неприятный предмет одежды, обнажаясь. Назад дороги точно не было. Даже дверь - и та закрыта на щеколду… Серега в этот момент вдруг представил, как он голышом выбегает из аудитории, врезается в закрытую дверь и какое-то время пытается ее открыть. Вот потеха-то была бы! Но Серый встал на постамент.
— Мне ж надо как-то определенно вставать, да? — поинтересовался Зайцев, поворачиваясь спиной к части аудитории. Кто-то отметил рисунки на теле вполголоса, и это прибавило уверенности и сил.
— Да, но так, чтобы ты мог простоять в этой позе полтора часа. Расслабь ноги, одну согни в колене. И руки на пояс, — проинструктировал Добрынин. Все это время он продолжал стоять рядом, сбоку от Сереги. Осторожные, едва ощутимые прикосновения его пальцев к локтям, коленям и пояснице помогли найти нужное положение. В тот же момент Илья Александрович был достаточно отстранен. Находясь от Зайцева на расстоянии локтя, он не задерживал взгляда на одном месте — ходил как бы вскользь, по касательной. — Ну, все хорошо. Если что — просто позови. И не волнуйся. Большинство из них стесняется тебя даже сильнее, чем ты сейчас.
— Я не стесняюсь.
И только тут Добрыня вновь улыбнулся, как и всегда, отходя назад и смотря уже прямо в глаза Сереги. А потом — огладил бороду и ушел за спины второкурсников.
— Ну, все, ребята, ваше время пошло. Работаем час двадцать. Ваша задача, помним — фигура в полный рост высотой в полметра. Если нужно — подходим, обходим, мы работаем с полным объемом. Сергей, а вас попрошу поворачиваться на сорок пять градусов с сохранением позы по команде.
Серега громко сглотнул, когда аудитория начала свою работу. Внимательнее всего он следил за преподавателем. «Когда он заметит? Заметит ли? А вдруг я так криво нарисовал, что непонятно…» — метался в сомнениях Зайцев. Правда, стоять голым перед народом ему давалось на удивление легко. Он даже не раскраснелся, как обычно, от переизбытка чувств. Наоборот, был бледен и крайне напряжен. А все потому, что Добрыня никак не хотел рассматривать! Напасть какая-то, его вечно отвлекали, кому-то что-то все время было нужно.
Добрынин, конечно, просто был занят. Он поочередно ходил вокруг студентов, либо глядя перед собой, либо наблюдая за их работой, чтобы вовремя исправить ошибку или ответить на вопрос. Понятно было, что Илья Александрович не хотел смущать. Это студенты работали — и то, даже некоторые из них прятали глаза; а он не грузил Серегу лишним праздным вниманием. И смотреть, похоже, собирался лишь в те моменты, когда нужно было убедиться, что Зайцев повернется и не нарушит свою стойку.
— Поворот! — скомандовал Добрынин, остановившись напротив Сереги. Тот повернулся — и Илья Александрович, оценив профиль, снова отвел взгляд и начал движение. А Серый уже кипел от негодования. Он так старался! Придумывал все это, мучался. На его татуировки с интересом смотрели только несколько девушек и что-то радостно щебетали. И ни одного взгляда от Добрыни. Зайцев раздраженно фыркнул и закрыл глаза, чтобы не расстраиваться еще больше. Время текло невероятно медленно. Это отвратительное чувство, когда ты начинаешь контролировать процессы своего тела, начало настигать Серого; то он сбивался в дыхании, когда задумывался о том, как это делает, то забывал глотать по той же причине. Как себя занять? Если начать смотреть на кого-то — человеку могло показаться, что это что-то не очень хорошее, непристойное или вообще что с ним заигрывают. Поэтому Зайцев открывал очи только тогда, когда его просили повернуться. Тело начинало затекать, и мозг от бесконечного пережевывания скудной информации — тоже. Иногда, когда кто-то шептался, студент слегка приоткрывал глаза и наблюдал. Так и сейчас, заслышав тихие речи, Серый решил поглядеть, что там. Веки медленно поднялись, оставив зрачки под камуфляжем ресниц…