Игра в смерть (СИ)

— Хватит уже, Эскью. Давай выбираться отсюда?
Он хохотнул. Поднял охотничий нож и указал на меня острием:
— Уже не получится. Мы здесь для того, чтобы сыграть в игру под названием «Смерть».
Эскью зорко следил за каждым моим движением.
— Тут, в подземелье, я могу сделать с тобой все что угодно… — сказал он. На закопченном, почерневшем лице, под спутанной темной челкой сверкнули белки глаз. — Ты это хоть понимаешь?
— Да.
— Зачем тогда пришел?
Я лишь пожал плечами. Ответить было нечего.
— Даже не знаю, — выдавил я наконец. — Есть в тебе что-то… Не знаю.
— В нас обоих, Кит, — поправил Эскью. — Пещерный человек и даровитый паинька. Джон Эскью и Кит Уотсон, не разлей вода.
Разжав пальцы, он уронил нож в грязь.
— Забудь про игры, — сказал Эскью. — Я собирался забрать тебя к себе, Кристофер Уотсон. Хотел заставить исчезнуть, а затем сделать это самому. Хотел, чтобы мы оба исчезли из мира: обратились в ничто, присоединились к тем детям, что пропали в старой шахте.
Эскью вытер ладони о свою обнаженную грудь, смазав и исказив нарисованные на ней лица. Запустил пальцы в пепел на краю кострища и провел длинные черные полосы на своих щеках.
— Тут, внизу… — продолжал он. — Тут не бывает ни ночи, ни дня. Ты словно в полусне, полуживой и полумертвый. Под толщей земли, вместе с костями и призраками. В темноте, которая простирается в прошлое на миллион миллионов лет…
Новая порция веток упала в костер. Полетели искры, взметнулось пламя, клубы дыма повалили в соседние туннели. Демоны насмешливо осклабились на меня со сте н.
Я потер глаза, и Эскью ухмыльнулся.
— Вот и молодец, — пробормотал он. — Держи глаза ясными. Не теряй бдительности, Кит.
Протянул мне окурок:
— Ну-ка, затянись.
Я вдохнул табачный дым, и голова сразу пошла кругом. Эскью рассмеялся. Пепельные разводы на его лице, картинки на его блестящей от пота груди колыхались в отсветах костра. На шее качалось ожерелье. Взмахнув топором, Эскью вогнал его в землю.
— Расскажи какую-нибудь историю, Кит, — попросил он.
— Чего?
«Чего-чего?» Ха, ха, ха… Ну, тогда я расскажу сам…
И он опять воткнул лезвие топора в землю у своих ног.
Жил да был один мальчик, — тихо начал Эскью, с вечно пьяным папашей. Лицо его отца было черным от ярости и красным от выпивки. Всю свою злость он вымещал на сыне. Обзывал тупым придурком и бил все сильнее год от года, по мере того как мальчик подрастал. Порой он так его лупил, что все тело под одеждой делалось черным от синяков, а голова звенела от боли. И, колотя, приговаривал, что мальчику лучше бы сдохнуть вовсе и что тот совершил большую ошибку, явившись на свет. Порой он так лупил сына, что не оставалось уже ничего — только тишина, пустота, небытие. Мальчик переставал существовать. Но потом он опять приходил в себя, и все начиналось заново.
Усмехнувшись, он снова вогнал топор в землю.
— Эскью… — прошептал я.
Тот подкинул пламени еще пару веток.
— А ты смотри хорошенько, Кит, — бросил он. — И слушай в оба. Слышишь, как шепчут и смеются тощие детишки? То-то и оно, Кит.
В разводах пепла на лице Эскью блестели дорожки от слез.
— Он ходил по пустырю и звал тебя, — сказал я. — Я своими глазами видел, как он плачет.
— Это его мне нужно убить, Кит. Не тебя. Я и Джакс, мы вдвоем с ним покончим.
— Эскью, ты…
Он бросил в огонь еще ветку. Закачался взад-вперед и из стороны в сторону. Снова обрушил в землю лезвие топора…
Мимо нас, переливаясь в дыму отсветами костра, промелькнул кто-то маленький и почти невидимый.
— Светлячок! — ахнул я.
Он пробежал мимо вторично. Постоял немного на самом краю освещенного костром круга, окинул нас беглым взглядом и вновь убежал в темноту.
— Да, это он, — подтвердил Эскью. — Малыш Светлячок ничуть не изменился. Такой же, как и всегда. Но послушай, Кит: тут, внизу, я встречал призраков из самых глубин тьмы. Я видел Джонов Эскью, Китов Уотсонов и малышей Светлячков, которым по тысяче тысяч лет. Они являются, потому что я их вижу и возвращаю их обратно. Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е!
 
Он бил себя в грудь. Наносил на кожу все новые полосы пеплом. Запрокинув голову, он ревел раненым зверем:
— Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е!
Задохнувшись, Эскью низко свесил голову к пламени:
— Помоги мне, Кит…
— Чего?
— «Чего-чего?» Помоги, говорю. Помоги мне вернуть их. Помоги им появиться. Ха-ах! Ха-ах!
Он кидал в огонь все новые ветки. Жадно затягивался сигаретой. Втыкал свой топор в землю, снова и снова. Вглядывался в темные зевы туннелей.
— Смотри хорошенько, Кит, — шептал он. — Напряги глаза, прищурься. Смотри, они уже совсем близко.
Конечно, я смотрел, но там никого не было.
— А я видел, — шептал он. — Я правда их видел… Ха-ах! Ха-ах!
Забеспокоившись, я протянул к нему руку, тронул за плечо.
— Эскью, ты чего? — окликнул я. — Эскью…
— Ха-ах! — хрипел он. — Ха-ах!
Эскью ссутулился, снова натянул свою рубаху, плотно в нее запахнулся. Его била дрожь. Он сидел, сгорбившись, и трясся — у горящего костра! Я подложил в огонь еще несколько веток боярышника, подобрал из кучи пару одеял: одним укутал Эскью, а вторым накрылся сам. Зачерпнул ладонью воды из ведерка с талым снегом, выпил ее. Перевернул кроликов на вертелах. Мною владели мысли о ночном мраке за порогом шахты, о первых признаках тревоги в глазах моей мамы. Я тер собственные глаза, то и дело оглядываясь на испуганных детей, которые наблюдали за нами из темноты. Светлячок был из них самый яркий.
— Я написал для тебя рассказ, Эскью, — сказал я. — Собирался вручить, но ты уже куда-то пропал.
Он молчал. Пил тающий снег из сложенных ладоней. Закурил новую сигарету. Я опять коснулся его плеча.
— Ты прав, — сказал я. — Мы с тобой как родные братья. Не разлей вода.
— Ты мне друг? — шепотом спросил он.
— Да, Джон. Я твой друг.
  
Тридцать один
 
Снаружи кролики запеклись до черноты, внутри остались сырыми. Мы жевали их молча, чавкая и пуская слюни: губы мокрые от жира и крови. Джакс устроился между нами, грыз брошенные косточки.
— Частичка добра есть в каждом, — заметил я.
Эскью сплюнул в огонь.
— В каждом, — повторил я. — Нужно лишь отыскать ее, вынести к свету.
— Я грезил об этом долгие годы, — возразил он. — Воображал себе разные способы. Думал о камнях, ножах, ядах. Думал, как мы будем стоять над его мертвым телом. Какое это будет счастье.
Хмыкнув, я помотал головой:
— Это глупо, дружище.
В обращенных ко мне глазах Эскью мне привиделась бездонная тьма.
— Осторожно, Кит… — предупредил он шепотом.
Пес оскалил пасть, негромко рыча.
— Но это и правда глупо, — сказал я. — Матери и сестре нужен ты, и никто другой. Не какой-то одичавший придурок с тесаком наперевес.
Повисло долгое молчание. Мы жевали кроликов. Потом он снова обратил ко мне взгляд. Бросил остатки кролика в огонь и поднял топор. Провел лезвием по кончику большого пальца. Быстро набух алый пузырь, потом кровь закапала на землю. Эскью наставил свой топор на меня.
— Давай сюда руку, — сказал он. — Я сделаю надрез.
Не отводя взгляд от темных глаз Эскью, я протянул ему ладонь. Он схватил ее, стиснул. Лезвие полоснуло по кончику моего большого пальца. Эскью сжал наши ранки вместе, заключил оба наших пальца в кулак. Мы пристально смотрели в глубины глаз друг друга.
— Теперь я проникся тобой, ты проникся мной. Мы это чувствуем. Джон Эскью, тринадцати лет от роду, Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду. Мы едины теперь. Братья по крови.
Он освободил наши руки, прикурил сигарету. Я щипал кроличьи кости. Тощие дети наблюдали за нами. Светлячок среди прочих.
— Вкуси кровь, — обронил Эскью.
— Чего?
— Попробуй на вкус кровь с пальца.
Я послушно лизнул большой палец: металлический, кисловатый вкус.
— Сколько там моей крови и сколько твоей? — спросил Эскью.