Игра в смерть (СИ)

Мы решили не будить его.
— Отыщи в своих снах Светлячка, — прошептал я. — Он не даст тебя в обиду, пока не появятся люди с фонарями. Те, что ищут тебя…
Мы так и сидели у его больничной кровати, не смея высказать вслух свои надежды. Вместе допили чай и вышли на улицу, в зимний сумрак.;
  
Двадцать один
 
Той же ночью Светлячок вновь явился ко мне. Мелькнул на периферии зрения, в самом краешке глаза. Легкое мерцание в углу комнаты. Я закрыл глаза и побежал за ним по бесконечным туннелям, уводящим все глубже под землю. Я улыбнулся, встретившись с ним глазами и поняв, что он ждал меня, вел за собой. И я продолжал улыбаться на бегу, не видя перед собой ничего, кроме отблесков на его коже, и не слыша ничего, кроме биения собственного сердца, свиста в горле и топота ног. Мы бежали сотню, миллион лет, — и Светлячок окончательно исчез впереди, блеснув напоследок.
Осторожно ступая на цыпочках, я двинулся вперед и вскоре коснулся вытянутыми руками своего деда, неподвижного в кромешной темноте.
— Деда, — прошептал я.
— Кит… — ответил он.
Крепко обнявшись, мы простояли так еще множество часов, пока в глубинах туннелей не послышались шаги, не заблестели огни фонарей и не раздались голоса людей, которые явились, чтобы отыскать нас.
— За нами пришли, — прошептал я.
— Пришли, — согласился старик. — Мы спасены, внучек. Вот и они.
  
Двадцать два
 
Сестренка разбудила Лака, завозившись на его груди. Порог пещеры и бескрайние льды за ним были залиты яркими солнечными лучами. Сунув руку под медвежью шкуру, Лак коснулся губ сестренки.
— Тише, маленькая… — шепнул он.
Нарисованная на стене, его семья уходила все дальше на юг. Мальчик проводил ее взглядом, отвел глаза и поднялся на ноги. Выйдя из пещеры, он растопил на ладони немного снега и тоненькой струйкой влил холодную воду в губы девочке, а затем напился и сам.
Раздавив последние ягоды, накормил ими малышку. Пес глотал снег, припав к земле у ног Лака, и мальчик погладил его, шепотом ободрил. Вернулся в пещеру и надвое разрубил медвежью шкуру своим каменным топориком; одну половину бросил в угол пещеры, а второй обернулся сам, заодно с сестрой. Напоследок Лак подобрал с пола кремень и, крепко сжав в кулаке дедов топор, начал долгий спуск в долину, чтобы больше уже не возвращаться.
Он направлялся на юг.
Карабкаться было легче подальше от льда, по выступам скал, где Лак находил горькие травки, которыми кормил малышку. Конечно, с нею он делился только сладкими частями растений, их бледными цветками. Выпрямившись, он оглядывал пустоши под собою, выискивая хоть какие-то признаки жизни. Далеко внизу брел мамонт, пара крошечных оленей скакали с утеса на утес. В небесах резвились жаворонки, которые, зависнув в вышине, роняли вниз свои чудесные песни. Намного выше них медленно кружили громадные черные птицы, выжидавшие удобный момент для нападения.
Лак прокричал:
— Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е!
Он все еще не оставил надежду услыхать в ответ чей-то клич, который не был бы далеким эхом его собственного зова.
Немалую часть пути малышка вела себя беспокойно, кряхтя и плача. Лак пытался приласкать сестру, успокоить ласковым шепотом, но все равно ощущал, что та слабеет и будто бы съеживается, а голос ее звучит все тише. Мальчик нашел для нее еще несколько растений и, растопив немного снега, напоил. А вскоре дорога привела их к широкому выступу скалы, где на небольшом клочке земли щипала чахлую травку пара оленей. Лак тут же припал к земле и, подтащив к себе Кали, крепко зажал ему морду. Подкрался поближе — точно, олень с оленихой. Самец поднял голову, востря уши и принюхиваясь, но, не приметив врагов, продолжил щипать траву. Лак вознес молитвы богу Солнца и духам своих предков. Малышка на его груди захныкала, встревожив оленей; Лак вскочил и метнул свой топор в ближайшую к нему олениху; та споткнулась на бегу, пошатнулась, и тогда в горло ей впились зубы Кали, а через мгновение Лак оборвал ее жизнь, обрушив обломок скалы на голову животному.
 
Мальчик высоко воздел руки, радуясь добыче. Омыл ладони свежей кровью, размазал ее по лицу. Оказал должное уважение духу оленя, воспел хвалу богу Солнца и предкам. Лишь тогда вытащил из медвежьей шкуры голодную малышку и поднес к оленьему вымени. Сжал его:
— Пей, моя милая, — прошептал он.
Так его сестра сумела насытиться: Лак видел, как излишки молока бежали по ее губам, пока малышка жадно глотала теплую жидкость. Облизнул собственные губы и улыбнулся, ощутив на них вкус свежей крови.
Малышка жадно пила, плотно прижавшись к еще теплой туше зверя. Пес, названный Кали, лакал кровь из лужицы, набежавшей под головой оленихи. Лак оторвал сестру от вымени, положил на разложенную на солнце медвежью шкуру. Лишь тогда он поел сам, срезая с туши мясо узкими полосками и жадно жуя сырую оленью плоть. Кровь бежала по его губам, капала с подбородка. Оленина оказалось куда нежнее и слаще медвежьего мяса. Отрезав несколько щедрых кусков, мальчик бросил их собаке. Они оба ели, пока не набили животы. И тогда Лак вновь поднес сестренку к оленьему вымени и сдавил его, помогая ей напиться.
— Ай-е-е-е-е-е, — приговаривал он негромко. — Ай-е-е-е-е-е!
Солнце все ярче освещало скалистый выступ. Лак прилег там с сестренкой, щекоча ее. Та тихо гукала, счастливо улыбаясь. После недолгого отдыха мальчик заставил ее выпить еще немного молока, после чего и сам приник к оленьему соску. Набил мясом суму, поднял малышку на руки и зашагал назад, к холодным и скользким от льда утесам. Мальчик двигался быстро, подгоняемый надеждой, что поселилась в его сердце. Сытая и довольная, его маленькая сестренка погрузилась в сон.
За их спинами уже спускались из вышины черные крылатые хищники: описывая широкие спирали, они слетались к выступу в скалах, чтобы с хлопаньем крыльев усесться на тушу и начать собственный пир.
  
Двадцать три
 
Мы сидели за кухонным столом, читая рассказ.
— Боже, Кит… — вздохнула Элли. — Как ты это делаешь?
Я хохотнул в ответ:
— Колдовские чары!
Она ткнула меня в ребра острым локтем:
— Ты… — сказала она.
— Свожу тебя сума, да?
— Точно. Ты сводишь меня с ума… Что случится с ними потом?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею.
— Брось, Кит! Как ты можешь не знать?
— Вот как-то так. Истории — живые существа, как утверждает Буш-Объелась-Груш. Может, у следующей расщелины их подстережет какое-то чудище. У них могут кончиться припасы. Может, малышка умрет или Лак сорвется с утеса…
— Боже, Кит. Я-то думала, ты просто заставляешь своих героев делать то, что пожелаешь. Составляешь план, а потом пишешь…
— Порой все так и бывает. Но когда эти люди, эти герои действительно оживают… Их уже нельзя удерживать под контролем.
Элли зашуршала страничками моего рассказа.
— Я знаю, какая концовка меня бы устроила, — сказал я. — Хотелось бы вернуть их в семью живыми и здоровыми. Вот только…
— Там вокруг полно медведей, и стервятников, и прочих хищников. Столько опасностей, что и не сосчитаешь.
— Да… Да.
— Бедняжки. Хотя, так или иначе, это всего лишь рассказ.
Я развел руки в стороны.
— Пожалуй, — хмыкнул я. — Но мать Лака является ко мне по ночам.
— Мать Лака… что делает?
— Она приходит, когда я сплю. Задабривает подарками. Просит вернуть ее сына и малютку дочь домой.
— Боже, Кит…
— И это так реально, словно происходит наяву, — добавил я.
— Потрясающе, — покачала головой Элли. — Жуть какая…