Рыжий, циничный, неприличный (СИ)

Завтра.
Но сегодня Клео засыпала, обняв Пашу попрёк груд и стараясь не задевать его перебинтованные ладони.
***
Он проснулся и резко сел на кровати. Все тело жутко ломило. Но голова – голова работала на удивление четко и ясно. Голова три дня отдыхала, отдав управление базовым инстинктам, и теперь снова включилась.
Клео нашлась. Вчера Клео нашлась. Это было самым главным! Павел, превозмогая ломоту в теле, спустил ноги с кровати, не нашел своих вещей и замотался в полотенце.
Так, где Клео?!
Вместо Клео на кухне обнаружилась записка.
Доброе утро. Я сварила тебе кашу и кофе, все под полотенцем на плите. Я уехала в больницу, проведать Владислава Семёновича. Заодно спрошу у врачей, что делать с твоими руками. Потом съезжу на раскоп. Пока без телефона, но со мной все будет в порядке. Примерно к двум или трем часам постараюсь вернуться.
Павел перечитал записку несколько раз. Потом, так и не выпуская ее из рук, прошел в свою комнату. Вот, оказывается, где его сумка. Тут есть какие-то вещи. 
Павел натянул белье, джинсы, футболку, прошел в ванную. На полу грязной кучей валялась камуфляжная форма – наверное, ему выдал ее Петровский или кто-то из его людей, а так же грязные резиновые сапоги.
И весь ужас последних трех дней короткой, но сильной волной снова накрыл его. Сейчас, чистый, в обычной одежде, Павел стоял на пороге ванной и смотрел на то, что составляло смысл его жизни целых три. Три дня, которые он не помнил, как провел. Павел снова вернулся в гостиную. Лопата. Там должна была быть лопата.
Но ее не было. Не было и грязи, которую Павел наверняка притащил на своих сапогах, когда вернулся домой. Это Клео с утра навела порядок. Павел посмотрел на часы. Уже начало первого. Он проспал… сколько? Больше двенадцати часов точно. А сколько он не спал до этого? Павел не помнил.
Но теперь все вернулось? Все нормально? Все самое страшное позади?
Эти спасительные сентенции не учитывали чего-то важного. Павел прошел на кухню, снял полотенце, которое укутывало кастрюлю и керамическую турку. Есть не хотелось, а вот кофе он себе налил. Он был чуть тёплый, но Павел его с удовольствием пил и щурился на солнце.
Солнце. Он вдруг понял, что обожает солнце. Потому что причиной схода селя был дождь, дождь, который лупил больше суток, не преставая.
  
Глава 7.8
 
Глава 7.8
А Павел, дурак, так радовался этому дождю. И не знал тогда, в какую бездну ужаса и горя этот дождь его прогрузит.
Солнце. Пусть всегда светит солнце.
Павел сел за стол и посмотрел на часы на стене. Потом достал из кармана джинсов записку. Клео обещала приехать к двум. Уже недолго осталось ждать.
Конечно, не стоило и надеяться, что эта упрямица будет ждать, пока он проснется. Пока он выспится. У Клео столько дел. У нее важная работа.
А сам Паша…
Голова работала четко. И память не подводила. Она только эти три страшных дня пока исключила из доступа – видимо, так было лучше для Паши. А вот все, чтобы было вчера, после того, как он проснулся и увидел Клео – Павел помнил четко. 
Включая свое признание в любви. И ее ответ.
– Паша, все в порядке. Я живая.
И все. 
Ты не поверила мне, Клео? Или… или ты просто ничего ко мне не чувствуешь? И мое признание для тебя всего лишь досадная и неловкая ситуация? 
Вдруг всплыли в голове его собственные идиотские слова, сказанные на кухне у Эли. Они казались теперь такой глупостью. Просто вот практически ненастоящими. Как будто не из его жизни, а так, чуть ли не мультяшный какой-то эпизод. Нынешний Павел просто не мог произнести этих слов. Потому что девушку, о которой шла речь, он до безумия, отчаянно, до боли в сердце любил.
А она его? 
Неужели эти слова настолько ее оскорбили… задели… что Павел для Клео – никто. Пустое место. Вместе со своей любовью? Потому что если на твое «Я тебя люблю» тебе говорят «Все в порядке» – то все ни хрена не в порядке!
Павел сжал чашку, ладонь отозвалась легкой болью. Он с некоторым изумлением посмотрел на свои перебинтованные ладони.
 
Но ведь ты вчера перевязала мне руки, Клео. И засыпал я, обнятый твоими руками и чувствуя твои пальцы на своей голове. И записку ты мне оставила. Значит, я все же не совсем пустое место для тебя?
Павел бросил еще один взгляд на часы. До возвращения Клео осталось меньше часа. Вот она приедет – и что? Спросить у нее в лоб: «Ты любишь меня?».
А почему нет, собственно? Лучше выяснить все сразу. Или нет.
Впервые ему стало очень страшно услышать слово «нет».
***
– Ну-ну-ну… – Владислав Семенович похлопал Клео по руке. – Ну что ты расхлюпалась, Клепушка?
– Я… я за вас очень испугалась. 
– Да чего пугаться-то? Разве же это страшно было? Вот я помню, мы в Узбекистане копали. Первый же удар киркой – а оттуда как скорпионы посыпались. Штук двадцать! Вот это я понимаю – страшно. Мне кажется, я на метр над землёй подлетел.
Клео слабо улыбнулась. Дверь палаты открылась, и вошла медсестра со стойкой капельницы.
– Вот видишь, Клепушка, не дают мне тут скучать, – а потом профессор Селезень поманил Клео к себе, и, когда она наклонилась, заговорщицким шепотом добавил, косясь на дородную медсестру: – Тут тоже есть свои скорпионы! А Павлу Тихоновичу от меня сердечный привет.
Когда Клео вышла из палаты, то она нос к носу столкнулась с Ивакиным. И оказалась не готова к тому, что Аркадий ее сильно и крепко обнимет. 
– Ну и задала ты нам работы, Клео! – Аркадий, словно смутившись, поспешно разжал руки и отступил. 
– Ты же знаешь, что я это сделала не нарочно, – неловко пробормотала Клео. 
– Да знаю уже, – вздохнул Аркадий. – Ты Павла видела?
– Да.
– Как он?
Что означает этот вопрос? Клео не покидало ощущение, что за то время, что она незапланированно проторчала на свадьбе, все переменились. И Владислав Семенович, и Аркадий, и, главное, Павел.
– Тебя по-прежнему интересует, какой он любовник?
Аркадий покачал головой, с каким-то сожалением глядя на Клео.
– Меня интересует состояние его здоровья. Он выспался? Поел? Что с руками?
Клео мгновенно и остро стало стыдно, до полыхнувших огнем щек.
– Я… Да, выспался. Надеюсь, что поел, я ему завтрак оставила, – Клео говорила и чувствовала, что щекам становится все горячее и горячее. – А руки… Я с доктором вот как раз хочу сейчас поговорить насчет его рук.
– Обязательно поговори.
***
То, что еще несколько дней назад было хорошо организованными археологическими раскопками, теперь представляло собой огромное развороченное поле грязи и камней. Вокруг было множество следов работы тяжелой техники – нарытые кучи земли, следы гусениц и больших колес – но самой техники видно не было, лишь в отдалении басовито тарахтел желтый бульдозер.
Людей тоже было немного, и среди них обнаружился вчерашний гость, полковник Петровский.
– Добрый день, Клеопатра Николаевна.
Клео вздрогнула. Она, оказывается, успела отвыкнуть от этого официального обращения.
– Здравствуйте, – тихо и неловко отозвалась она.
– Сворачиваем работы, – МЧС-ник обвел рукой вокруг, объясняя уже очевидное. – Боюсь, все ваши… гхм… достижения безвозвратно утеряны. Разве что… раскапывать это заново. 
Клео растерянно кивнула, оглядываясь. Как же это все выглядит…. страшно.
– Как Павел Тихонович?
Клео медленно обернулась к Петровскому.
– Все в порядке. Отдыхает.
Полковник распрощался и ушел по своим делам. А Клео осталась стоять возле огромной кучи мокрой земли с камнями. Сегодня, наконец, выглянуло солнце, и в его ярком свете картина выглядела просто ужасающей. Беспощадные и безразличные к людям могучие силы природы стащили с гор эту огромную массу земли и камней, сметая все на своем пути.
И вся правда произошедшего вдруг обрушилась на Клео. Эти колоссальные груды земли и камней, вопросы Петровского и Аркадия про Павла, его вчерашнее состояние. Его разбитые в кровь руки. Его вчерашние слова.