Рыжий, циничный, неприличный (СИ)

Она даже думать не хотела о том, что такое существует в современном мире. Но оно, оказывается, существует. Клео не была поклонницей криминальных каналов и чернушных сюжетов, но такая информация нет-нет – да как-то просачивалась в ее информационное поле. Но Клео такие вещи игнорировала. Она считала, что мозг, как и тело, важно кормить правильно. Твое тело – это то, что ты ешь. Твой мозг – это то, что ты смотришь, слушаешь, читаешь. Клео была уверена, что она свой мозг кормит правильно. История – это очень правильная пища для ума. Кто-то из великих сказал: «Тот, кто не помнит своего прошлого, не имеет будущего»? Кажется, Платон. А еще говорят, что кто не помнит своего прошлого, обречен переживать его вновь и вновь.
Клео не могла даже в общих чертах представить, чем должен руководствоваться человек, чтобы обречь себя, свой мозг на такое… питание. Чтобы иметь с этим дело в своей каждодневной работе. Нет, и в прошлом тоже были страшные, жуткие события. Были кровавые бойни, называемые «война», была инквизиция с ее пытками, были человеческие жертвоприношения. Но все это, присыпанное пеплом прошедшего времени, выглядело все же не так... не так до ледяного озноба чудовищно.
Как можно представить, что сейчас, в современном мире существуют люди, которые убивают и едят других людей? И не где-то там, далеко от цивилизации, где люди живут по другим, древним, жестоким законам, а тут, в одном с ней городе. Ходят по одним с Клео улицам. Возможно, она встречала этого…нет, не человека, эту особь – где-нибудь в метро или торговом центре.
Клео снова почувствовала колкие мурашки по спине. А Павел… Это его ежедневная работа. Это для Клео такие истории – только истории. От которых холодные мурашки по спине. А для Павла это его реальность. Он же… он же видел этого… субъекта. Наверное, разговаривал с ним. Допрашивал. О том, что тот делал. Клео почувствовала, что мурашки накрывают ее липкой ледяной волной. 
Чем ты руководствовался, Павел Тихий, когда выбирал такую работу? Ты и, кстати, твой брат. Вы оба каждый день имеете дело с далеко не самыми лучшими представителями человечества, со страшными преступлениями. И они не подернуты благородной патиной прошлого. Здесь все, как есть, без прикрас.
Клео зябко передернула печами, поправила ремень сумки с ноутбуком. У нее не было ответов на этот вопрос – зачем люди выбирают такую профессию. У нее даже не было примерных вариантов для этих ответов. Но Клео чувствовала, что все больше и больше проникается к Павлу Тихому уважением. Чем бы он ни руководствовался в своем выборе, Павел Тихий делает такое, что не каждому по плечу.
От мыслей о работе Павла Клео перешла к мыслям о самом Павле. Теперь произошедшее ночью вообще не казалось Клео чем-то таким уж… таким уж из ряда вон выходящим. Да вообще ничего такого не произошло! И непонятно, с чего она на Пашу с утра взъелась и нафыркала.
от автора: Друзья, приглашаю тех, кто еще не там, в новинку  "Начбез и его Бес" , 
  
Глава 3.8
 
Глава 3.8
Он сделал то, чего она от него хотела? Сделал. А еще он… он проявил чуткость. Теперь, по прошествии нескольких часов, Клео понимала, что ей приятно и лестно, что он оказался таким наблюдательным и неравнодушным. Что ему не все равно, что случилось. Что и для него, возможно, это было не совсем рядовое события.
«Я был бы нежнее».
Клео споткнулась, взметнув из лужи облако брызг. Дождь почти прекратился. 
Ей хочется узнать, как он может быть нежнее. Правда, хочется. Клео сейчас почему-то была уверена, что Павел Тихий умеет быть очень нежным. Нельзя сказать, что минувшей ночью он не был нежен или был груб. Нет. Но раз он сам сказал: «Я был бы нежнее» – значит, может.
Клео остановилась, сбила рукой с головы капюшон дождевика. Дождь прекратился, но судя по хмурому небу – ненадолго. Девушка улыбнулась, вдохнула влажного прохладного свежего воздуха – и снова пошла, весело шлепая по лужам ярко-желтыми резиновыми сапогами.
 
А никуда он не делся, этот пресловутый вкус халвы.
***
Она вернулась. И Павел заставил себя не броситься на звук открывшейся двери, а пойти спокойно.
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Никогда бы не подумал, что девушка в желтых резиновых сапогах и желтом дождевике – это так красиво.
– Привет.
– Привет.
– Голодная?
Клео не отвечала. Она не могла себя заставить перестать на Павла любоваться. Он не мог измениться с утра. Это в ней что-то изменилось, что она…
– Ты ела что-нибудь сегодня? – повторил Павел вопрос.
– Меня угостили вкусным чаем – гибискус, мелисса и душица. А еще я съела одно печеньице.
– Очень питательно – целое печеньице. Значит, голодная.
– Как целая собачья упряжка, – улыбнулась Клео, спуская с плеча сумку с ноутбуком и осторожно ставя ее к стене.
– Тогда пойдем кормить упряжку.
Как же это, оказывается, приятно – когда ты приходишь домой голодная, а кто-то тебя собирается кормить. А особенно приятно то, что этот «кто-то» – высоченный и с широченными плечами. И поэтому…
– Только я загляну в ванную на полчасика, – Клео принялась расстегивать кнопки дождевика.
– Ты там недостаточно вымокла на улице? – Павел потянул с ее плеч желтый шуршащий полиэстер.
– Ну я же не валялась в лужах!
– А почему?
Клео обернулась, посмотрела в предельно серьезные серые глаза – и рассмеялась. Господи, как же с ним легко и классно!
– Кандидаты исторических наук не валяются в лужах!
– И даже по ним не шлепают?
– Это бывает.
Они замерли, глядя друг на руга. И Клео вдруг поняла, что сейчас будет поцелуй. А она в резиновых сапогах. Сколь бы неопытная она ни была, но Клео понимала, что целоваться в резиновых сапогах – неправильно. Она быстро отступила назад и ловко стянула с ног сначала один сапог, а потом другой.
– Я быстро!
***
Она и в самом деле в рекордно краткие сроки приняла душ – потому что прогулка в дождевике, не пропускающем воздух, не способствовала обретению свежести тела, обмоталась полотенцем и вышла из ванной.
И замерла.
Вчерашняя мизансцена повторилась. Павел стоял ровно на том же месте. Ровно в той же позе, привалившись к стене. Та же великолепная небрежность засунутых в карманы трикотажных штанов рук. Только теперь широкие плечи обтянуты тонкой футболкой.
Сейчас упадет полотенце. Точно. И ноги уже сами идут к нему.
Но Клео не успела сделать первого шага. Павел резко оторвал спину от стены – и спустя пару секунд она оказалась на его руках. Уже без полотенца.
– Давай поужинаем потом. Я… – Павел замолчал, когда Клео обняла его за шею. А потом просто поцеловал. Слова стали совершенно ненужными.
***
Он себе целую программу сочинил. Что будет делать, когда Клео вернется домой. Холодильник едой забил. Вымылся до скрипа и выбрился до блеска. И даже джунгли на всякий случай подравнял. А теперь, вопреки всей своей программе, мог только целоваться с Клео и шалеть.
Может, и к лучшему, что вчера он был не совсем трезв. А то бы опозорился в другом, еще более постыдном смысле. Потому что сейчас его уносит только одних поцелуев.
Какие же у нее губы – упругие, крупные, четко очерченные – будто по контуру обвели тонким светло-коричневым карандашом. И цвет – кремово-розоватый – добавлял сладости этим губам. Так, что не оторваться. 
Но все-таки оторвался. И завис под ее затуманенным взглядом из-под роскошных длинных темных ресниц. Подарок, который сделала Павлу Эля, становился с каждым днем, с каждой минутой, с каждой секундой все ценнее. 
– Паша? – тихо и хрипло прошептала она. Легко коснулась его щеки ладонью. – Все в порядке?
Он мотнул головой.
– Нет. Я все никак не могу привыкнуть, какая ты красивая. 
Ее сумасшедше-целовальные губы тронула легкая и красивая улыбка.
– Я просто голая. А ты – нет.