Любовь и закон

— Не испытывай меня, леди, — прошептал он. — Если бы я хоть на минуту подумал, что у меня есть шанс с тобой…
Холли спокойно выдержала его взгляд.
— А кто сказал, что у тебя его нет?
Он замер на мгновение. Затем покачал головой и отвернулся.
— Это все нереально, Холли. Быть здесь, с тобой. Какое-то колдовство — ты, дети, этот дом. О таком я мечтал всю жизнь. Но…
— В чем же дело?
— Я был обвинен в убийстве, Холли. Даже если обвинение против меня будет снято, я все равно сидел в тюрьме. Больше того, я сбежал. Напал на охранника. Вломился в дом. Стрелял в полицейского. Меня ранили. Из-за меня ты и дети были в опасности. Я… — Он устало провел руками по волосам. — Я — последний человек во всем мире, который должен быть в твоей жизни. Ты достойна лучшего.
— Ты разговаривал с моим отцом. — Она прислонилась к окну и сложила руки на груди. — Спорим, он выдал тебе свое обычное: «Я хочу, чтобы ты исчез из жизни моей дочери», не так ли? Затем он сказал, что мне лучше без тебя, и, если ты меня любишь, то тебе надо уйти. О, и мое любимое: «Когда я смотрю на тебя, то вижу одни неприятности»!
Она так хорошо повторила голос и мимику отца, что Кол от удивления рассмеялся.
— Да, более или менее.
Она мягко улыбнулась.
— И Кевин. Я уверена, что Кевин прочитал свою коронную речь о том, что если ты причинишь вред его маленькой сестренке, то он вышибет из тебя дух. Это его лучшая речь. Брат совершенствовал ее годами. Я вспоминаю, как Кевин разговаривал с Риком, тогда он добавил что-то о том, как сломает ему обе ноги. — Ее улыбка стала еще шире. — Ты не должен воспринимать это персонально, Кол. Дело семейной чести. Если бы у тебя была маленькая дочка, то в один прекрасный день ты сделал бы то же самое.
Он слегка улыбнулся:
— Наверное.
— И я думаю, — добавила она, — мне самой известно, что мне нужно в этой жизни, а что — нет. Я не считаю, что кто-то должен принимать решения за меня.
— Твои слова делают все таким простым.
— Все в жизни может быть простым, стоит только понять это.
Кол протестующе хмыкнул.
— Ты живешь в воображаемом мире, дорогая. Реальная жизнь — нечто совсем другое.
— Разве? — Она приподняла бровь, думая о своих мечтах. О том, как легко они разлетаются вдребезги. Человек жив, а через мгновение его уже нет… весь мир переворачивается в одну секунду. — Я не думаю, что ты знаешь, что такое настоящая жизнь, Кол. Это не только отцы, которых никогда не бывает дома, не только дети, вырастающие слишком быстро. Она не в том, чтобы избегать близких отношений или не доверять никому.
Холли сделала несколько шагов, сокращая расстояние, разделявшее их, и приблизилась настолько, что могла дотронуться до него. По крайней мере, физически. Эмоционально же он был очень далеко.
— Настоящая жизнь — это ответственность за других людей. В настоящей жизни любят и позволяют любить себя. Настоящая жизнь — это семья, воспитание детей, общий смех, радости и работа. Это — доверие, Кол.
Он стоял на месте, глядя на нее; его тело странным образом напряглось, как будто он хотел отступить, но в последний момент передумал, не желая выдать себя.
— Ты знаешь, — вдруг хрипло выдавил Кол, — что я тебе доверяю. Но этого недостаточно… чтобы начать новую жизнь.
— Ох, ты — просто первоклассный идиот! — Кипя от ярости, Холли повернулась на каблуках, борясь с желанием швырнуть в него чем-нибудь. — Речь не о том, что ты можешь доверить мне свою жизнь, Кол. Речь о том, что ты можешь доверить мне свою любовь! — Понимая, что если останется здесь, то наговорит ему такого, о чем потом пожалеет, она направилась в ванную комнату и стала собирать полотенца.
Войдя снова в спальню, Холли стала снимать белье с постели и бросать на пол.
— Если ты решил уходить, то уходи. Ты мне мешаешь!
Кол посмотрел на нее долгим взглядом, затем снова приблизился к окну и встал там, забыв о своих вещах.
— Мне очень жаль.
С минуту Холли продолжала заниматься постелью, затем вздохнула и подошла к нему. Нежно положила руку на его плечо, ощущая игру сильных мускулов, теплоту его кожи. Желание охватило ее даже при таком невинном прикосновении.
 
— Я люблю тебя, — сказала она просто.
При этих словах Кол ощутил внезапную боль, странную смесь радости и страха. Он позволил этим словам проникнуть в его сознание, повторяя и чувствуя их, ощущая их весомость и значение.
«Я люблю тебя». Она сказала это с таким спокойствием и уверенностью, как будто это самая простая вещь — отдавать так много, так сильно доверять.
Нормально ли, думал он, ощущать такую слабость, которая его охватила? Кол не смотрел на нее. Не мог, испугавшись ее власти над ним. Зная, что при одном взгляде в эти спокойные голубые глаза, все его сопротивление рухнет.
— Этого недостаточно, — выговорил он хрипло, уставившись вдаль.
Холли молчала, как бы обдумывая его слова. Может быть, она наконец уйдет или снова накричит на него, и тогда будет проще положить этому конец. Он вернется к прежней жизни, в которой почти ничего не хотел, а ожидал еще меньше. Она разбудила в нем желания. Заставила его думать о других и о себе тоже.
— Все могло бы состояться. Все могло бы быть, черт тебя возьми, если бы ты дал себе эту возможность, если бы захотел! Отказ признать, что я люблю тебя, не может изменить это чувство, — с раздражением стала объяснять она ему. — Я не могу перестать любить тебя, потому что это тебе неудобно. Ничто не сможет также изменить чувства Лизбет и Дэнни к тебе. Это был запрещенный удар.
— Они меня забудут, — едва слышно произнес он, не желая думать о радости на лице Лизбет — вчера, когда она бежала ему навстречу, глаза светились от счастья.
Взяв себя в руки, он повернулся и встретился с ней взглядом.
— Ты тоже забудешь обо мне.
— Я уверена, что смогу это сделать, — отрезала она. Глаза ее сверкали от сдерживаемых слез. — Вопрос в том, сможешь ли ты забыть нас.
Ни за что на свете, смятенно думал Кол, наблюдая, как она повернулась и исчезла из комнаты и из его жизни.
Он уже изменился, уже отличался от того Кола Донована, который объявился у них на конюшне, раненый и загнанный. Холли заставила его думать о вещах, которых он даже не понимал, о которых никогда прежде не задумывался, перевернула весь его мир.
Его жизнь никогда уже не будет такой же однозначной, как раньше. Он всегда будет вспоминать о выборе, о возможностях. О том, что могло бы быть, а не о том, что есть.
Всегда было так просто жить, отвечая только за себя и за Стива. Не было в его жизни ни требований, ни ожиданий, только удовлетворение насущных потребностей, своих и Стива, о которых надо было позаботиться. А когда брат вырос, ему приходилось думать только о себе. Его это устраивало, а возникавшие иногда шальные мысли он просто отбрасывал. Это были просто мечты. Безопасные и не принадлежавшие реальной жизни.
Но теперь все изменилось. Она доказывала ему, что эти мечты достижимы, что они могут стать явью!
Тихонько ругая ее, себя, невозможность всего происходящего, он засунул последнюю рубашку в сумку и закрыл ее, отказываясь и дальше предаваться мечтам. Все равно — это невозможно, Донован, этого не может случиться, с горечью признавался он себе.
Взяв сумку, он перекинул ее через плечо, повернулся к двери… и встретился лицом к лицу с Дэнни.
— Разве ты не говорил, что можешь остаться с нами? — укоризненным тоном спросил Дэнни. — Я думал, что мы с тобой друзья.
— Это не имеет к тебе никакого отношения, Дэнни. — С трудом заговорил Кол. Но нет. Это имело непосредственное отношение и к серьезному мальчику, и к его маленькой сестренке, и к их матери. — Я… просто должен уйти. Это не значит… что ты мне не нравишься. — Я люблю тебя, чуть не сказал он.
— Ты заставил маму плакать. — Глаза мальчика обвиняли его. — А говорил, что никогда не обидишь ее.
— Дэнни… — Кол остановился, переводя дыхание. — Твоя мама плачет не потому, что я обидел ее, просто она на меня рассердилась. — Он постарался улыбнуться. — Похоже, что я только этим и занимаюсь, что ее сержу.