Раиет (ЛП)

Krasivaya (красивая).
Шаги по каменному полу снаружи клетки заставили меня подойти к решетке. Мимо меня проходил 667-ой. С него капал пот. Было несколько порезов от предмета, похожего на цепь с лезвиями. Он дернул подбородком, проходя мимо.
Его мону привели всего через несколько минут. Она быстро вошла в его камеру. Когда она проходила мимо, то я впервые внимательно на нее посмотрел. Она была привлекательной, но совсем не такой, как 152-ая, но все же достаточно симпатичной. Но именно выражение беспокойства на ее лице, когда она вбежала в камеру, заставило мой желудок перевернуться. Она заботилась о нем достаточно, чтобы броситься к нему на помощь после того, как он был ранен. Я нахмурился. Не мог вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда кто-то утешал бы меня. С другой стороны, я был ранен только в детстве, выясняя, как сбежать из клетки. Выясняя, каким оружием пользоваться, и самое сложное — учиться убивать. С тех пор я всегда был один.
Увидев, как мона 667-ого подбежала к нему, я понял, что ее привязанность была очевидной и непримиримой. На мгновение это заставило меня пожалеть о решении, которое я уже принял.
Открылась другая решетка камеры. 140-ой прошел мимо. Выражение его лица было выражением мужчины, который был в нескольких минутах от того, чтобы отправить душу в ад. В мгновение ока мое сожаление о том, что я потеряю 152-ую сегодня вечером, исчезло. Потому что здесь был мужчина, который стал тенью прежнего «я». Он позволил себе хотеть и нуждаться в моне. Это стало его погибелью.
Толпа снаружи взревела. В тот момент, когда я собирался отойти от решетки, кто-то вышел из тени. Охранник остановился передо мной и дернул подбородком в мою сторону.
— Господин прислал сообщение. Он сказал, что твой оппонент принадлежит одному из крупнейших инвесторов. За эти годы он купил несколько долей многих ГУЛАГов Господина и планирует принять участие в турнире, выставив своих чемпионов. Господин требует, чтобы ты убивал медленно. — Охранник подошел ближе, направляя на меня пистолет. — Он сказал, что если не подчинишься, будут последствия.
Моя верхняя губа выгнулась в изумлении. Забрать у меня 152-ую — это было лучшим наказанием, которое я мог заслужить.
Охранник отошел назад, качая головой.
Мои ноги двигались из стороны в сторону, разогревая ступни. В своей голове я представлял убийство. Уворачивался вправо, затем влево, наносил удар с левой, а затем вонзал свой Кинжал в плоть. Лезвие пронзало его сердце, и он падал на пол. Я открыл глаза. В тот момент, когда я это сделал, прошел 140-ой, забрызганный кровью и с широко раскрытыми, вытаращенными от жажды крови глазами.
Он прошел мимо тяжело дыша, но излучая кайф от совершенного убийства. Мои вены наполнил адреналин; я следующий. Когда охранник следовал по коридору, я разминал шею. Открыв дверь камеры, я побежал по туннелю к Яме. С каждым шагом я представлял, как кровь моего противника брызжет мне прямо на грудь, и трепет, который я почувствую, ослушавшись Господина.
Толпа взревела, когда я выбежал вперед, держа Кинжалы наготове. Затем кое-что привлекло мое внимание. Отразив удар своего противника, острая кирка которого едва не задела мою голову, я присмотрелся к толпе. В самом конце за креслом Господина я увидел охранника… и он держал 152-ую.
Потребовалось мгновение, чтобы осознать, что я увидел. Его слова обрели смысл. Охранник приставил нож к горлу 152-ой. Свет, который и привлек мое внимание, был отражением огней Ямы на лезвии ножа.
Незамедлительно во мне вспыхнула ярость. Я перевел взгляд на Господина, одновременно уклоняясь от удара противника. Когда я встретился с ним взглядом, то увидел, как он улыбнулся, и в его темных глазах сияла победа. Его руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, были единственным признаком того, что он сомневался в том, что я позволю ей умереть.
Предчувствуя приближение противника, я присел на корточки. Ветерок от его кирки всколыхнул мои волосы. Развернувшись, я вогнал тупой конец рукояти ему в почку, и огромный темнокожий мужчина согнулся от моего удара. Я попятился назад, скрывая свои эмоции. Сузил глаза, глядя на своего противника, заставляя себя отключить опасения по поводу моны.
 
«Игнорируй ее. Она ничего не значит. Позволь ей умереть», — сказал я сам себе, поворачивая Кинжалы в руках, готовясь нанести удар.
Мой оппонент повернулся, его коротко подстриженные черные волосы и высокий рост, совпадающий с моим, появились в поле моего зрения. Его зубы были оскалены, когда он повернулся ко мне, сжимая кирку и готовясь нанести удар. Прокручивая в голове свой план, я нырнул влево, в то время как он бросился в атаку, затем быстро повернул направо. Но когда я приблизился к нему, и острие его оружия поднялось высоко, я не использовал ожидаемый прием в своих интересах. Вместо этого я позволил острому лезвию порезать мое предплечье.
Толпа взревела, когда 419-ый, мой противник, пролил первую кровь. Не в силах себя остановить, я взглянул на 152-ую, которая все еще была в руках охранника. Даже с такого расстояния я видел, как в ее глазах стоял неподдельный ужас.
«Просто позволь мне умереть», — в своей голове я услышал мягкий голос 152-ой, прозвучавший две недели назад. Я покачал головой, пытаясь забыть о ней там, наверху, с ножом у ее горла. Я старался не обращать на нее внимания. Но также не мог позволить ей умереть на полу моей камеры раньше и не позволю ей умереть сейчас. Что-то, похожее на тупую боль в груди, не позволяло этого сделать.
Глубоко вздохнув, я бросился на своего противника, ударив тупой рукоятью Кинжала по его лицу. Он ответил мне ударом по щеке. И я устроил гребаное шоу. Я дал Господину то, что он хотел. Боль за болью, удар за ударом. 419-ый и я были порезаны, истекали кровью и покрывались синяками. У меня были порезы на руках, на теле и припухлости на щеках. Но я знал, без тени сомнения, что мог бы победить его за считанные секунды, если бы Господин не приказал мне подчиниться. 419-ый был никаким. Как соперник, он был посмешищем. И все же я делал так, чтобы этот бой выглядел так, будто я едва держался.
Взбешенный тем, что меня вынудили сделать — тем, что я позволил себе сделать — я остановился и сжал свои Кинжалы. С меня достаточно. Я слишком долго играл с этим бойцом. Это было ниже моего достоинства — продолжать играть с этим мужчиной.
Пришло его время умереть.
419-ый покачнулся на ногах, готовый упасть в обморок. Его оружие находилось сбоку, ослабевшие пальцы едва могли его держать. Желая видеть его падение, и как этот боец испустит последних вздох, я бросился вперед и двойным движением клинков рассек ему живот и вонзил Кинжал в его череп. Мой клинок разрезал его, словно масло, и ощущение его тела, подчиняющегося смерти, впрыснуло в мои вены лучшее лекарство.
Толпа вскочила на ноги, когда 419-ый упал на окровавленный песок под нашими ногами. Это был самый громкий рев, который я когда-либо заслуживал в этой Яме. Я взглянул на 152-ую, которая все еще находилась на трибуне, охранник медленно убрал нож от ее горла. Я зарычал, внезапно почувствовав чистую ненависть, когда заметил на ее коже слабую красную линию.
И я осознал. В этот момент я осознал, что Господин не симулировал угрозу. Если бы я не подчинился, то он перерезал бы горло Верховной Моне. Он был сумасшедшим и неуравновешенным, но он был одержим этой женщиной. И все же, чтобы сломить меня, увидеть, как я падаю к его ногам, он, не задумываясь, убил бы ее.
Смесь гнева и какого-то странного чувства, которое я не мог описать, закружилась у меня в животе. Потому что понял, что благодаря этому бою, я дал Господину власть над моим разумом. Осознание этого поразило меня. Несколько недель назад он не посылал ко мне 152-ую, чтобы заставить меня хотеть ее, а после этого причинить боль, забрав ее. Нет, он отдал ее мне, чтобы угрожать ее жизни. Его Верховной Моне, женщине, на которую он смотрел так, словно хотел полностью завладеть ее душой. Он отдал ее мне, чтобы заставить меня подчиняться его контролю.