Физрук-8: назад в СССР (СИ)

— Ну, куда мы поедем?
— В колонию для несовершеннолетних.
— Романтическое начало, — невесело пошутила Красавина. — А я уже начала переживать, что не успела заскочить домой и переодеться в цивильное.
— Вытащим пацанов, а потом — в ресторан.
— Вот же дурачок. Я ведь не из-за ресторана.
— Понимаю. Просто сейчас ни о чем другом думать не могу.
— А что тут думать? У тебя есть постановление суда об условно-досрочном освобождении?
— Нет, — сказал я. — У меня есть вот это.
И я протянул ей свое спецудостоверение. Лилия Игнатьевна открыла корочки и внимательно их изучила. Соболиные ее брови поднялись.
— Серьезный документ, — проговорила она, возвращая документ. — Пожалуй, под такой руководство колонии может отпустить ребят, взяв с тебя подписку, что ты несешь персональную ответственность за них.
— Вот. А ты послужишь как бы дополнительной гарантией.
— Миленькую роль ты мне уготовил.
— Ничего, дело то святое. Тем более, что пацаны тащили не с целью наживы, а ради научного любопытства.
— Даже так?
— Да, представь. Целый класс вундеркиндов.
— Они же трудные подростки.
— Ты даже не представляешь — насколько?
Пока мы так перебрасывались фразами, машина покинула городские пределы. Колония, где томились Трегубов и Парфенов, находилась в двадцати километрах от города, в поселке Верхи. Я торопился и моя спутница понимала это. Разъедется руководство колонии по домам, тем более, что завтра суббота, и считай, пацанята застряли до понедельника. И мы едва не опоздали. Подъезжая к КПП, я увидел милицейский «ГАЗик», который уже начал движение. Пришлось перегородить проезжую часть.
Водила ментовоза сердито просигналил. Старший лейтенант кивнула мне и вышла из салона. Появление из таинственной черной «Волги» эффектной девушки в погонах, произвело впечатление. Из «ГАЗика» выбрался милицейский чин, откозырял Красавиной, сияя замаслившимися глазками. Она что-то ему сказала, указывая на мою машину. Я понял, что пришло время выйти на сцену мне. Не спеша, я выбрался из салона. Чин уставился на меня. Седые усы под сизым носом его зашевелись.
— Начальник воспитательно-трудовой колонии майор Корноухов! — представился он. — Прошу предъявить документы!
Я снова вытащил ксиву. Начальник изучил ее, откозырял и вернул.
— Чем могу быть полезен, товарищ Данилов?
— В интересах государственной безопасности должен взять у вас двух воспитанников, товарищ майор. Они будут находиться под наблюдением инспектора по делам несовершеннолетних товарища Красавиной либо до истечения назначенного судом срока наказания, либо до решении комиссии об условно-досрочном освобождении.
— Вас понял, товарищ Данилов… Если только под вашу ответственность.
— В крайнем случае, можете обратиться к полковнику Михайлову, начальнику Литейского УКГБ, он подтвердит мои полномочия.
— Я должен буду написать рапорт вышестоящему руководству.
— Это ваше право!
— Вы хотите забрать воспитанников немедленно?
— Совершенно верно.
— Ладно. Идемте в контору.
И он повел нас с Лилей в свой кабинет. Там мне пришлось написать расписку в получении под свою ответственность двух гавриков и поставить закорючку еще под какими-то бумажками. Наконец, дежурный воспитатель привел пацанов. Парфенов оказался рослым чернявым крепышом, выше, пожалуй, Доронина, а Трегубов — маленьким вертлявым, как Веретенников и рыжим, как Сидоров. На обоих была зэковская спецуха, головы стриженные. Когда вошли, доложили по форме — имя, фамилия, отчество, номер отряда и статьи, срок отсидки.
— Забирайте огольцов, товарищ Данилов, — сказал Корноухов. — Только личные дела побудут пока у нас.
— Благодарю, товарищ майор!
Тот поднялся из-за стола, проводил нас до КПП. Там часовой проверил выданные пацанам бумажки и, наконец, те оказались на свободе. Держа в руках авоськи с вещичками, они забрались на заднее сиденье «Волги». Красавина села рядом со мною. Я развернулся и рванул по направлению к Литейску. Пацаны молчали, видать, еще не врубились, какая перемена произошла в их судьбе. Лилия Игнатьевна поглядывала на них в зеркало заднего вида и улыбалась.
 
— Ну давайте знакомиться? — сказал я. — Меня зовут Александр Сергеевич. Я учитель физкультуры в двадцать второй школе, где с понедельника вы будете опять учиться. А это Лилия Игнатьевна, инспектор по делам несовершеннолетних.
— Да мы знакомы, — откликнулась та.
Я посмотрел в зеркало и увидел, как обе бритые головы склонились в знак согласия.
— Ну и отлично! — сказал я. — Субботу и воскресенье проведете дома. А в понедельник занятия в школе… Хотя мы, надеюсь, увидимся и в воскресенье. Наш восьмой «Г» собирается на одно интересное мероприятие. Ну думаю, друзья вам все расскажут!
— Разрешите вопрос, гражданин воспитатель? — подал голос Мишаня Парфенов.
— Не гражданин воспитатель, а товарищ учитель, — поправил я его. — И мы не в колонии. Спрашивать разрешения не обязательно. Говори так.
— Нас больше не заберут?
— Нет. И я добьюсь, чтобы с вас сняли судимость.
Опять глянув в зеркало заднего вида, я увидел как затряслись у Парфенова губы, а Трегубов радостно заулыбался.
— Ладно, парни, — сказал я. — Все уже позади. Скоро увидите своих.
— Спасибо, Александр Сергеевич, — нестройно ответили пацаны.
— Не за что! Жаль, что не знал раньше… Кстати, говорите кого куда доставить?
— Да мы в одном доме живем, — пробурчал Михаил.
— И в одном подъезде! — добавил более жизнерадостный Серафим. — Карагандинская восемнадцать, второй подъезд.
Это была улица на самой окраине нашего Приречья. Так что свернув с Круговой и проехав всего триста метров, я притормозил у привычного вида трехэтажки барачного типа. Смеркалось, но во дворе дома было полно народу. Черная «Волга» привлекала внимание сама по себе. А когда из машины показались два бритоголовых пацаненка, все от мала до велика уставились на них. Мы с Лилей тоже выгрузились. Надо же было объяснить родным, что их отпрыски не в бегах.
Красавина взяла на себя родичей вертлявого Трегубова, который жил на первом этаже, а я поднялся с молчаливым Парфеновым на третий. Звонка не было и я постучал в дверь. Открыли не сразу. Наконец, щелкнула щеколда. Приотворилась створка, обитая, как водится, разным тряпичным хламом для сохранения тепла. И я увидел невысокую женщину в домашнем халате и в косынке. На меня взглянула недоуменно, а увидев Мишаню, ахнула, закрывая губы натруженной ладонью.
— Я учитель физкультуры из двадцать второй школы. Михаила, как и его друга Серафима Трегубова, освободили под мою ответственность, — сказал я. — До окончания срока приговора они будут жить дома и ходить в школу. Вот справка из колонии, если участковый будет беспокоить.
И я протянул ей бумагу, которую выправил начальник воспитательного-трудового учреждения. Женщина взяла справку и губы у нее затряслись, как давеча, у Парфенова.
— Миша, — прошептала она. — Родной мой!
Легонько подтолкнув освобожденного к матери, я шагнул к лестнице. Не люблю слезливых сцен. Внизу увидел Лилю. У нее было такое лицо, словно и она вот-вот заплачет. Я схватил ее за руку и вытащил на свежий воздух, ибо в подъезде была настолько насыщенная запахами атмосфера, что поневоле заплачешь, но отнюдь не от наплыва чувств. Мы почти бегом добрались до моей машины, шуганув, окружившую ее, стайку малышни. Через минуту «Волга» выкатила со двора и помчалась к центру города.
— Уф, не знала, что возвращать их родным почти так же трудно, как и отнимать.
— Ну не ты же отнимаешь, — сказал я. — Суд.
— Для родных этих пацанов эти тонкости значения не имеют. Они видят милицейские погоны и этого им достаточно.
— Надо было оставить тебя в машине, и самому отвести обоих.
— Что я маленькая девочка, прятаться за широкую мужскую спину?
— Ладно, поехали в ресторан.
— Поехали, — согласилась она. — А то я голодная, как волчица.