Физрук-8: назад в СССР (СИ)

— Мне нравится, — сказал я.
— Тогда берем за основу, раз заказчик доволен.
— Ну что, возвращаемся?
— Конечно, мне еще дела принимать у главного.
Мы вернулись к машине, быстренько проскочили участок бетонки и медленно поползли по распутице. Я уже решил, что не теряя времени даром, пригоню технику, пришлю рабочих, пусть возьмут плиты на участке и продлят забетонированный отрезок до самого шоссе. Я поделился этой идеей с новоиспеченным главным архитектором Литейска. Она ее в целом одобрила, но сказала, что плиты лучше привезти из города, а те, что сложены на участке, пригодятся для строительства. Я не стал спорить. Эмме виднее.
Выбравшись на шоссе, мы покатили быстрее. Вскоре я доставил товарища Рунге к месту работы, хотя рабочий день был уже на исходе. У меня сегодня тоже было чем заняться, но только в восемь вечера. Пока что я лишь заскочил в «Гастроном», набрал еды, в расчете на четверых и заехал к сестрице с братом. Увидев меня на пороге с авоськами и пакетами, Ксюха не сказала ни слова, молча отобрала покупки. Судя по гомону, брательник был дома и явно — с дружками. Мне захотелось посмотреть, чем они занимаются.
— В компанию берете? — спросил я, появляясь на пороге «детской».
— Заходи! — милостиво разрешил Володька.
Я угадал. Он действительно был не один. Рядом с братишкой сидел еще один, имеющий ко мне непосредственное отношение пацан, наверное, теперь тоже типа брата. Ну в самом деле, не соседом же его считать! Севка и Володька уставились на меня с одинаково терпеливыми и снисходительными улыбками, вежливо ожидая, когда я, наконец, уберусь. Так взрослые смотрят на малыша, который отвлекает их, чтобы похвастаться своей новой погремушкой. Вот же сопляки! Это мы еще посмотрим, кто здесь малыш⁈
— Чем занимаетесь? — спросил я, сделав вид, что не понимаю намеков.
— Тебе в самом деле интересно или ты спрашиваешь ради приличия? — уточнил брательник.
Это он зря спросил. Я только этого и ждал. И сразу завелся.
— Еще бы мне не интересно, — сказал я, почти вкрадчиво. — Сколько я с вами уже вожусь?.. Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март и теперь вот — апрель… Мне кажется, что за эти почти восемь месяцев я заслужил доверие… Ан нет… Вы все шушукаетесь по углам, уходите от серьезного разговора… Ведь кто я для вас? Взрослый! Один из тех, кто приказывает и требует, утирает сопли, но не понимает! Верно⁈ Что молчите? Вам невдомек, что ваше молчание — это лишние нервы учителю, родителям, всем взрослым, которым небезразлична ваша судьба. Думаете, история с девчачьей группой забыта? Да нет, родители, близкие, друзья Тани Савватеевой и других девочек до сих пор оплакивают их. Вы хотите такой же участи своим родным⁈ И — мне⁈ Вы подумали, что будет со мною, если вы уйдете в этот свой Интернат? Да и зачем вам куда-то уходить⁈ Чего вам здесь не хватает⁈
Мне казалось, что я ору во весь голос, но на самом деле я все это выпалил шепотом, потому что не хотел напугать сестру. Пацаны выслушали мой шепот души молча. Потом Сева кивнул Володьке и тот встал, чтобы закрыть дверь комнаты. Это было сделано так деловито, что я понял — предстоит разговор. Неужели мне удалось докричаться до них? Шепотом! Хорошо бы. Надоело блуждать впотьмах. Брательник еще взял стул, что привезли из старого дома, приставил его к двери и сел. Видать, для того, чтобы Ксюха все-таки случайно не зашла.
— Мы не можем сейчас уйти, — без предисловий заговорил Перфильев-младший. — Нас только двадцать восемь, а нужно чтобы было ровно тридцать.
— Почему именно тридцать?
— Не знаю. И никто, наверное, не знает, но с меньшим числом переход не получится.
— Что за переход? Куда?
— Между собой мы называем это Интернатом, но это не место и не время, а скорее — состояние. Самый близкий аналог — стадии размножения у насекомых — яйцо, личинка, куколка, имаго, то есть — взрослая стадия. Сейчас мы — личинки.
— Но вы же люди, а не насекомые!
— Это только иллюстрация. Разумеется, у человека иной ароморфоз.
— А вы мне мозги не пудрите?
 
— Ты же сам хотел получить ответ, — пробурчал Володька, болтающий ногами на стуле.
— Ну хорошо, — сказал я почти спокойно, — а если вас не будет тридцати душ — этот ваш ароморфоз не начнется?
— Нет, — отрезал Севка.
— И что тогда?
— А что происходит с личинкой если она не окукливается?
— Ну не знаю, наверное, ее склевывает птичка.
— Ты думаешь, это смешно? — спросил Володька.
— Не смешно, — сказал я. — Не пойму только, вам обязательно надо это все делать? Нельзя ли как-нибудь обойтись без этих ваших куколок с имаго?
— А тебе обязательно надо ходить пи-пи? — ехидно осведомился брательник. — Нельзя ли как-нибудь обойтись?
— Не мы это придумали, — печально произнес Перфильев-младший. — Да и никто не придумал. Человека не спрашивают, рождаться ему или нет и чаще всего не спрашивают, хочется ли ему умереть. Он рождается и умирает. Так и мы. От нашего желания или нежелания здесь ничего не зависит. Это происходит с нами, потому что таков ход событий, предопределенный эволюцией.
— Стоп-стоп-стоп! Что-то у вас не сходится, братва! Я видел Таню собственными глазами — девочка как девочка, не повзрослела, правда, за пять лет, но в остальном ничего особенного. Ели она сейчас куколка или уже даже имаго, то почему она выглядит, как обыкновенная восьмиклассница?
— Потому, что ей так нравится! — выпалил Володька.
— Последняя стадия ароморфоза, — более научно объяснил Севка. — Полное овладение своей молекулярной структурой.
— То есть, она может выглядеть кем угодно?
— Поздравляю, додумался! — проворчал брательник. — Возьми с полки пирожок.
— Да, с вами не соскучишься, братишки.
— У вас есть еще вопросы, Александр Сергеевич?
— А почему вас не тридцать, а меньше? — спросил я. — Куда подевались еще двое? Или их не было изначально?
— Мишка Парфенов и Симка Трегубов, — сказал Володька. — Они сидят по малолетке.
— За что?
— Сперли микроскоп из кабинета биологии, а Людмила Прокофьевна их застукала. Мы ее просили не поднимать шума, но она пожаловалась Эвелине Ардалионовне, а та ментовку вызвала… Ну то, да сё, комиссия по делам несовершеннолетних… Впаяли по два года за кражу школьного имущества.
— Так значит вас все-таки тридцать! Что же вам мешает совершить этот переход на следующую стадию?
— Мы должны собраться вместе, — снова заговори Перфильев-младший.
— Все-таки — собраться? Когда и где?
— Сейчас мы этого не знаем.
— А когда будете знать?
— Когда придет время.
— Ну так может еще дождетесь своих дружков из колонии.
— А ты еще спрашивал, почему мы вам, взрослым, не доверяем, — проговорил брательник. — Да потому что вам плевать на нас!
— Ты не справедлив к Александру Сергеевичу, — впервые за все время этого странного разговора возразил дружку Севка.
— Да я и не про него, — попытался вяло оправдаться Володька.
— Ладно, братва! — сказал я. — Я не кисейная барышня… Будут вам дружки ваши.
— Нет, правда⁈ — сорвался со стула брательник, недоверчиво глядя мне в глаза.
— Правда, — ответил я. — При одном условии.
— Ну вот… — скис Володька.
— Мы слушаем вас, — спокойно произнес Перфильев-младший.
— Чтобы с вами ни происходило, куда бы вы ни собрались — держать меня в курсе!
— Обещаем вам это, — последовал ответ.
— Вот и столковались!
И в этот момент в дверь постучала Ксения.
— Мужички, идите ужинать! — послышался приглушенный филенкой ее голос.
— И правда, парни! — сказал я. — Пойдем-те жрать!
Брательник разобрал свою баррикаду и мы отправились мыть руки и садится за стол. Покуда сестрица потчевала нас котлетами с картофельным пюре и поила компотом, я по большей части молчал, прислушиваясь к собственным ощущениям. После этого разговора мне стало одновременно легче и труднее. В глубине души я все еще надеялся, что это игра, вроде тех, что устраивает Илга для этих же пацанов, только придуманная ими самостоятельно, но все же я понимал, что по возможности надо быть готовым ко всему.