Хайд

Но Элспет также знала, что мальчишки нашли ровно семнадцать кукольных гробов, и все семнадцать ныне выставлены в Эдинбургском музее. Здесь же, в темной пещере, были сотни, а может, тысячи деревянных хранителей смерти, выстроенных плотными рядами по обеим сторонам тропы, по которой ее вел проводник. И Элспет чудилось, что свет факела в его руке, падая на фигурки, кратковременно возвращал в них мерцающую искру жизни. Она могла бы поклясться, что видела, как меняется выражение деревянных лиц – от безучастного к злобному, и пустые глаза вдруг вперяют в нее свирепый взгляд.
– Как такое может быть? – спросила она незнакомца, но тот продолжал молча шагать вперед.
По мере того как они продвигались по пещере, Элспет видела все больше гробов, все больше кукол. Девушка оглядывалась туда, откуда они шли, озиралась, всматриваясь во тьму и тщетно пытаясь снова уловить проблески дневного света из внешнего мира. Ведь если она и правда находилась под холмом Артуров Трон, значит, выход был где-то рядом. Но теперь вокруг была только тьма – тьма, кишащая тенями от маленьких фигурок, которые, она могла поклясться, приходили в движение, едва на них падал свет факела, и тянули к ней деревянные ручки, угрожая схватить ее и утащить во мрак.
Последняя надежда на спасение исчезла, когда тропа пошла вниз, под уклон, и стены пещеры подступили к ней так близко, что теперь казалось, будто девушка попала в удушающие объятия длинного тесного туннеля. Элспет выругала себя за трусость, за то, что не решилась сбежать раньше во тьму, прочь от путеводного света факела в руке незнакомца. Когда они были близко к поверхности земли, ей словно предоставили выбор: вырваться на свободу, к другому свету, дневному, или погибнуть во мраке, но она не набралась смелости.
Туннель все круче уходил под уклон, становился уже, потолок нависал ниже. Элспет теперь вынуждена была втягивать голову в плечи, а ее проводнику пришлось опустить факел, и девушка заметила, что он перестал оборачиваться к ней – вероятно, потому, что теперь его лицо оказалось бы освещено пламенем, поля цилиндра уже не помогли бы скрыть его в тени. Казалось, туннель сужается с каждым шагом; Элспет чувствовала, что у нее начинается приступ клаустрофобии. Возникла мысль повернуть назад, взбежать обратно, вверх, в пещеру с деревянными куклами.
Но внезапно туннель закончился.
Он вывел их в исполинскую пещеру, которая могла бы сравниться размерами с собором. Каким-то образом во тьме ощущалось огромное, немыслимое пространство.
– Впечатляет, да? – проговорил проводник. – А ведь мы еще не видим всего великолепия. Именно это я и хотел тебе показать – царствие, где мы с тобой пребываем, но в разное время. Вот где истина, ждущая своего часа. Узри!
Он размахнулся и бросил факел в пещеру. Тот, описав широкую пламенеющую дугу во тьме, упал в ров, заполненный черной смоляной жидкостью. Элспет догадалась, что это деготь, потому что, когда огонь коснулся поверхности, жидкость вспыхнула. Ров огибал всю пещеру по краю, и пламя помчалось по нему вскачь, разделилось на две огненные ленты там, где ров раздваивался, и устремилось дальше, растеклось на четыре потока, потом на восемь…
Вскоре вся пещера была освещена пересекающимися каналами огня, и Элспет прикрыла глаза руками, как щитом.
– Видишь? – спросил незнакомец.
Элспет не ответила и не опустила рук – защищала глаза, так долго пребывавшие во мраке, от ослепительного сияния.
Проводник пошел к ней, и она заморгала, чтобы зрение поскорее восстановилось и можно было его разглядеть.
Когда глаза наконец привыкли к свету, незнакомец уже стоял прямо перед Элспет. И впервые за время их совместного путешествия она увидела его лицо.
Вдруг раздался пронзительный, душераздирающий, звенящий крик, словно где-то взвыла банши. Крик раскатился эхом по всей пещере. И Элспет поняла, что это кричит она сама.
  
Глава 57
 
Впереди, на противоположной стороне низины, застыл «Круннах» – темный, безжизненный, словно необитаемый. Ни единого огонька не было видно в черных глазницах окон.
 
Хайд постоял немного на макушке общинного холма, под ветвями Древа Скорбей, или Древа Стенаний. По прошлому визиту в усадьбу он помнил, что это место лучше всего просматривается из высоких окон в гостиной «Круннаха». Он медлил, чтобы последние лучи закатного, тонущего в облаках на горизонте солнца засвидетельствовали Баллору, что гость прибыл, выполнив его условия.
Затем он неспешным шагом направился к особняку по идущей вдоль холма подъездной дороге.
Минут через пять Хайд добрался до места, где дорога огибала впадину на дне низины, в которой стоял менгир Темный Человек. Солнце уже зашло, почти стемнело, и Хайд мысленно поблагодарил небо за трепещущий покров легких облаков, накинутый на яркую половинку луны. Дорога здесь тоже полого шла вниз, и хотя от окон особняка этот участок был скрыт не полностью, он все же давал Хайду возможность выполнить задуманное.
Капитан пригнулся и резко свернул с дороги во впадину. Оказавшись вне зоны прямой видимости из «Круннаха», он стремительно добежал до менгира и укрылся за ним, переводя дыхание. В этот момент луна стряхнула облачный саван, на мгновение залив бледным светом всю низину, и Хайд выругался себе под нос.
Когда он уже приготовился к спринтерскому броску на другую сторону низины, его внимание вдруг привлек менгир – словно некая гипнотическая сила притянула взгляд к обсидианово-черной и гладкой поверхности камня. Как кожа человека татуировками, его поверхность была покрыта петроглифами – концентрическими кругами, лунками, змеящимися линиями. С такого близкого расстояния, несмотря на тусклый лунный свет, он рассмотрел, что один рисунок повторяется там чаще других. Тот самый рисунок, который не давал Хайду покоя уже три недели: три соединенные спирали кельтского символа под названием трискелион.
Было что-то знакомое в этом установленном вертикально камне. Что-то в его расположении… Вслед за этим ощущением дежавю накатило другое – нереальности происходящего, мнимости всего вокруг. Хайд сам себе вдруг показался ненастоящим, и его охватила паника – он узнал первые признаки надвигавшегося приступа.
– Только не сейчас, – пробормотал капитан. – Ради бога, не сейчас…
Он заранее снял шляпу и белую повязку с головы – светлое пятно в ночи могло выдать его присутствие, – а теперь освободился от верхней одежды, чтобы не стесняла движения. Левой рукой достал из карманов пальто сначала револьвер «Энфилд», затем короткую полицейскую дубинку. Револьвер он переложил в карман пиджака, дубинку повесил за петлю на левую руку. На мгновение задумался, не снять ли перевязь – Келли перебинтовала его так, чтобы локоть сгибался, – но решил, что раненая рука будет бесполезна в любом случае – на перевязи или без нее, а перевязь, по крайней мере, предохранит ее от лишнего вреда.
Хайд побежал к другому краю низины, пользуясь тем, что его не видно во впадине, и пригнулся, лишь когда достиг кромки. Луна снова укуталась облаками, и можно было не сомневаться, что из «Круннаха» его никто не увидит, хотя теперь появилась новая проблема: все, кто поджидает его в доме, сколько бы их там ни было, уже начинают задаваться вопросами, где гость и почему он до сих пор не появился у входной двери.
Рваный покров из низких кустарников и вереска давал ему какое-никакое укрытие на пути вокруг особняка и к угловой башне. Капитан внимательно всматривался в ночную тьму, но, если его кто-то и поджидал в засаде, враги были надежно скрыты среди теней.
Времени на промедление не было. Низко пригибаясь на ходу, Хайд короткой перебежкой пересек открытое пространство и распластался на стене особняка, тоже слившись с тенями. Он попытался открыть каждое из трех окон первого этажа на этой стене, но ни одно не поддалось. Тогда он прокрался вдоль стены до угла. Лунного света хватило, чтобы рассмотреть закрытую дверь, которая вела в чулан. Она словно приглашала его войти, но Хайд успел сделать всего один шаг в том направлении, когда вдруг услышал, как скрипнул гравий у кого-то под подошвой. Он отпрянул обратно за угол.