Хайд

Эту картину заслонило что-то вставшее между ней и камнем; Элспет не сразу поняла, что черный силуэт, мешающий ей смотреть на пляску узоров, – это Фредерик. Странный низенький слуга, в отличие от остальных одетый как обычно, безгласно застыл подле него и взирал на Элспет все с тем же нахальным видом, будто многое о ней знал. Коротышка держал перед собой большую толстую книгу в изрядно потрепанном, ветхом, как будто очень древнем кожаном переплете.
Элспет знала, что это за книга, – сокровище, которым Фредерик завладел неведомо как, старинный гримуар, полный легенд, тайн и заклинаний, начертанных огамическим письмом [33] и веками сокрытый от мира. Это была Leabhar an t-Saoghail Eile — «Книга иномирья». Их библия.
Теперь взор девушки обратился к Фредерику. У него в руках был большой ритуальный кубок, обернутый снизу белым полотенцем, Фредерик подходил по очереди к аколитам, приказывал им отпить из кубка, и те повиновались. Элспет была последней, к кому он приблизился, и она почувствовала себя избранной, как будто очередность имела здесь важное значение.
– Он ждет в иномирье… – Фредерик промокнул полотенцем обод и протянул кубок ей. – Праздник Самайн [34] близится, вот-вот наступит. Старый год, по верованиям наших предков, умирает, рождается новый. Полог между мирами истончается. И он, наш темный властелин, ждет по ту сторону… ждет, когда его призовут в этот мир… ждет, чтобы сослужить нам службу и поставить нас на службу себе. Но сперва мы должны обрести знание о нем. Сперва должны его увидеть. Пей…
Элспет приняла кубок у него из рук и отпила. Это было то же зелье, только крепче, неприятный запах – ощутимее. На сей раз привкус плесени сильно горчил, сладость совсем в нем растворилась. Элспет медлила делать второй глоток.
– Пей! – приказал Фредерик, подтолкнув кубок к ее губам. – Пей! Deoch! [35]
Она осушила кубок до дна и с трудом подавила приступ тошноты, вызванный напитком. Фредерик Баллор с улыбкой забрал пустой сосуд у нее из рук.
– Уже скоро, – проговорил он. – Скоро ты будешь готова. Скоро ты обретешь дар истинного зрения.
Элспет пошатнулась. Она чувствовала опьянение, но не похожее на то, что приносит спиртное. Ей почудилось вдруг, что она заглянула внутрь себя, но ничего там не увидела – оказалась такой же фальшивкой, лишенной реального существования, как и все остальное, что раньше мнилось ей настоящим и полным жизни за пределами этой чашеобразной впадины. Взор ее снова притянулся к Темному Человеку. Спирали и кольца кружились на нем с нараставшей энергией, словно вся его поверхность была обвита телами тысячи змей.
Элспет посмотрела на небесный купол – на нем теперь вертелся, извивался, плыл по кругу тот же змеиный узор, вытравленный звездной пылью на темно-синем покрове.
Фредерик снова встал перед ней, положил руки ей на плечи и заставил смотреть ему в лицо.
– Ты готова? – спросил он. – Готова взглянуть в око Балора? [36] В око Balor Birugderc — Балора, Разящего Взором?
Она кивнула.
Фредерик Баллор поднял повязку, скрывавшую один его глаз.
– Это окно в иномирье, в царство фоморов и Туа-та Де Дананн, где Великий темный властелин фоморов озирает мир, повергая его в пламень своим взором. Узри же! Узри!
Собравшиеся зашептали что-то в одурманенном предвосхищении, уставились на Элспет завороженно. Но видели они лишь то, что она стоит, как прежде, неподвижно и смотрит в мертвый глаз Фредерика Баллора. Они даже не заметили, что лицо Элспет перестало что-либо выражать. И определенно участники ритуала не могли ни слышать, ни видеть, что где-то глубоко внутри Элспет Локвуд, утратившая способность воспринимать окружающее, заходится в крике, охваченная нечеловеческим ужасом.
Она смотрела в открытый глаз Баллора. Этот глаз был лишен белка – черный, гладкий, как стекло, зрачок занимал все пространство от века до века. Она смотрела в глаз и сквозь него, ибо глаз Баллора был подобен черностекольному окну, за которым ей открылись наводящие ужас дали.
 
Исчезло время, сгинуло понятие «сейчас», и она мгновение или вечность смотрела на страдания миллиарда душ. Она видела великие чертоги боли, безбрежные океаны огня и нескончаемые муки. Гигантская воронка, свитая из языков пламени, – нечто подобное огненному вихрю – неслась по пустынному ландшафту, производя оглушительный, сокрушительный, пронзительный визг. Ее пылающая поверхность была усеяна бесчисленными черными крапинками, и, приглядевшись, Элспет поняла, что каждая крапинка – это человеческое тело, горящее заживо и не сгорающее, умирающее от боли и не находящее облегчения в смерти. А тот оглушительный, душераздирающий визг состоял из их несмолкаемых криков.
Осознание накатило, прорвавшись сквозь ее собственный беззвучный крик, сквозь неподвижное сопротивление силе, которая не позволяла Элспет освободиться от парализовавшего ее черного ока. Она осознала, что наводящее ужас место, открывшееся перед ней, – это никакое не иномирье, не кельтское потустороннее царство, а настоящий ад. И еще Элспет стало ясно, что из этого ада ей уже никогда не вырваться.
В центре адского ландшафта высилось чудище: исполин, властвующий над всем и всеми в аду. И она знала, что это Балор, Разящий Взором. Тело монстра было черным в алых прожилках, как разгорающиеся угли, он подтаскивал к себе жертв трехпалыми когтистыми руками. А потом он повернул голову в сторону Элспет, и она увидела, что вместо рта у него уродливый крючковатый клюв, а над клювом отблескивает, как черное стекло, единственный глаз, такой, как у Фредерика, только исполинских размеров. И этот глаз монстра, в свою очередь, был окном, через которое она узрела второй ад, похожий на первый, но не в точности, и там тоже мучились другие бесчисленные души. И в центре второго ада тоже стоял гигант, одноглазый клювастый демон, и через его око она видела третий ад, четвертый, пятый…
И где-то среди той бесконечной вереницы адских миров Элспет Локвуд потеряла последнюю искру рассудка.
  
Часть вторая
 
Время видений
   
Глава 16
 
Темное проснулось.
Оно проснулось, потому что заснул его антипод. Темное стало осознавать себя тенью, ибо оно было сгустком мрака, который обретал форму антипода как отраженная тьма, но не свет; ибо оно являлось из черных глубин небытия и приносило с собой ночь. Оно было великой черной тенью, обретшей сознание.
Тень, однако, не вполне понимала собственную природу – она задавалась вопросом, как можно быть отдельным полноценным разумом и при этом делить с кем-то лицо и тело, говорить тем же голосом, что и некто другой, слабый.
В отличие от своего антипода, тень умела сохранять воспоминания, и она помнила о том, что было задолго до периода жизни, проведенного ею в плену. Тень знала, что какая-то часть ее не зависит от времени и обладает бессмертием, что она обречена, пребывая во мраке, видеть сны своих предков и что темный океан ее памяти колышут воспоминания ушедших поколений.
Но теперь сновидица пробудилась.
Она понимала, что главная ее задача – существовать в этом мире при дневном свете в точности так, как ее антипод, и полностью подчиняться унылой посредственности его бытия. Тень понимала, что в противном случае она может легко вызвать подозрения, а если явит себя не таясь, люди найдут этому собственное объяснение.
Если она себя выдаст, люди назовут это проявлением безумия, больным рассудком, психическим отклонением, и тело, в котором поселился якобы душевный недуг, будет отправлено в какой-нибудь дом умалишенных. Поэтому тень появлялась в мире со всеми предосторожностями, тщательно притворяясь своим антиподом.
Один человек, заподозривший у антипода недуг, уже нашелся – человек, ослепленный собственным тщеславием и непомерными амбициями. Этот профессиональный инквизитор выманил ее из укрытия, обманом заставил подняться на поверхность, довериться ему, изобличить свою истинную природу.