Чужая — я (СИ)
Меня переводят в обычную палату через два дня. Два дня блаженной тишины, прерываемой лишь визитами врачей и безмятежной болтовней. Интересно, можно ли влюбиться в человека, с которым тебе комфортно? Лежа на соседней со Стефом койке я думаю, как чертовски упростилась бы моя жизнь, если бы меня не потянуло в какой-то момент к мрачному и сложному Норту.
Ах да, это ж невозможно. Чтобы я, Тиффани Райт, — и вдруг просто частичка фан-клуба? Не смешите меня.
Стефан все еще в реанимации. Бас задел ножом его печень, и врачи опасаются за его состояние. В общем, расклад неплохой: печень восстанавливается, а еще для Стефа сто процентов найдется идеальный донор в случае ухудшения, но алкоголь ему в ближайшее время противопоказан. И это реально смешно. И поэтому же кислород.
Впрочем, думать о судьбе Весельчака мне не приходится, потому как едва я оказываюсь в доступе — ко мне начинают ломиться посетители. Родители, Хил, Джей и Надин… и полиция, которую я разворачиваю еще с порога на основании пятой поправки. Я не буду свидетельствовать против себя. Я вообще не буду свидетельствовать.
Полицейские недоуменно переглядываются, но я избегаю на них смотреть. Без показаний одного из главных пострадавших вести дело будет туго. Только вот действительно ли они хотят вести дело? У меня нет ни одной причины с ними сотрудничать. После того, что показал мне Джейден, вся вина падет на Баса. Даже если кто-то укажет на связь между этими людьми: Говард ни при ком не озвучивал приказ о моем убийстве; Хилари не держали в доме Говарда; сам прокурор сидел в зале все представление и причастным быть не может. Он в худшем случае пришел пообщаться со знакомым перед представлением, а что до связанной девчонки в дальнем углу комнаты: поди докажи, что он в темноте вообще разглядел Хил. Не Мэри же будет за нас свидетельствовать. На Говарда Фейрстаха ничего нет. Он вышел сухим из воды. И он все еще контролирует бостонскую полицию.
Спасибо хоть фотографии Джейдена вину Баса при всем при этом доказывают! А то еще Стефана бы посадили, прости господи.
Мне, конечно же, советуют подумать и передумать, но я уже сейчас знаю, что этого не будет.
— Тиффани! — рычит отец. — Что ты творишь? О чем ты думаешь?
— Честно? О том, как полиция копалась у меня под юбкой, снимая это на видео, и отдала фото Мэри Кравиц. О том, что Бас показывал мне реальный значок лейтенанта. А еще о том, что он мертв, а значит, мне плевать, осудят его или нет посмертно. И о том, что единственный человек, который мне все еще угрожает, не будет привлечен к этому делу. Он это знает, и он даст добро свалить все на Баса. О том, как меня прополощут в суде, обвиняя в наркозависимости, вывернут все грязное белье отношений с Нортом, отношений со Стефаном, отношений в Каппа, обнародуют фото, где я без блузки (увы, такое есть), сделают все, чтобы представить меня максимально ненадежной… Я уже вытерпела достаточно унижений и не хочу проходить через все это ради того, чтобы полиция «разобралась». И еще мне не по карману нормальный адвокат, в то время как у всех остальных он будет.
— Тиффани, разумеется, мы найдем тебе адвоката, — отрезает папа.
— Чтобы потом мама припоминала мне это всю оставшуюся жизнь? Я ведь тогда опять стану вам обязана, а с меня долгов хватит.
— Какие долги?! Ты наша дочь, и ты в беде…
— Вашу вторую дочь сегодня выписали из больницы. Вот ей действительно нужны ваша помощь и поддержка. Наймите на эти деньги не адвоката, а хорошего психотерапевта. Не купленного. — Мисс Клосс — вот кто еще вышел из этой истории не замаравшись. — Я выжила в чужом городе после попытки убийства и потери памяти без вашей помощи. Теперь, когда у меня на хвосте не висит материальный убийца и я все помню, станет еще проще.
— Тиффани, — неожиданно зовет меня мама. — Я правда не думала, что тебя хотели убить.
— Я знаю, — отвечаю я. — Ты же как заведенная твердила, что я наркоманка и самоубийца, пока не появились неопровержимые доказательства обратного. То есть мать мне не верит, а полиция станет?
Мы встречаемся взглядами, и я знаю, что она отвернется первой. Потому что я сильнее. И еще я на своей территории. Она отворачивается первой.
Помимо необходимых мелочей родители снабдили меня новым телефоном. Точнее старым: тем самым аппаратом Хилари, с которым я имела счастье познакомиться после падения. Мой конфисковала полиция. Я очень стараюсь не думать о том, что они там найдут. Благо видео, где я развожу Стефана на секс, а затем отключаюсь, удалено, и очень давно.
В новом аппарате у меня снова два гнома, и одному из них я пишу.
Тиффани: Ты не приходишь ко мне в больницу.
Ворчун: Мне нужно время подумать.
Тиффани: Неужели?
Меня задевает этот ответ.
Ворчун: Ты чуть не прыгнула.
Ворчун: Из-за меня.
Тиффани: Я не знала, кто из вас напротив. Но я бы прыгнула в любом случае.
Ворчун: Вот об этом я и говорю.
Ворчун: Скажи мне, ты дура?
Ворчун: Ты не должна была прыгать, ехать к моему отцу, влезать в дела Стефана. Какого черта ты рискуешь по любому поводу?!
Тиффани: Если бы я не рисковала по любому поводу, то я бы не подставила тебя ради Каппы, не согласилась с тобой встречаться… Мы бы просто просуществовали абсолютно параллельно, доучились и разошлись. Ты бы никогда меня не заметил. Ты этого хочешь?
Ворчун: Иногда. Иногда я думаю, что это бы все упростило.
Тиффани: Пики на запястье.
Я пишу это, откладываю телефон и откидываю голову на подушку. На душе скребут кошки. Вокруг Норта снова образовалась непрошибаемая стена.
Мне было удобно жить в Бостоне, сохраняя в тайне от родителей свой адрес, но в данный момент папа единственный человек, который может забрать меня из больницы на машине. Он, конечно же, пытался настоять на моем возвращении домой, но я отказалась. И неожиданно получила мамину поддержку. Кажется, впервые с момента моего рождения между нами протянулась тонкая ниточка взаимопонимания. Не в том плане, что она вдруг внезапно все осознала и раскаялась: просто она признала за мной право на независимость. Признала, что без нее мне лучше. Сейчас она ищет себя в том, что усерднейшим образом опекает Хилари. Сестра на нее исправно жалуется, но я прекрасно понимаю, что ей такая забота приятна.
В дочерней душе расцветает робкая надежда на то, что однажды мы с мамой сможем нормально общаться. Вот она: неисправимая жажда родительской любви. Я мысленно швыряю ее на пол и топчу каблуками. Хватит с меня иллюзий.
Я вынуждена вернуться к Джейдену и Надин на какое-то время. В смысле на несколько дней — не больше. Серьезно, судя по встречам в больнице, они пока не приняли того, что сделали ради меня, и не готовы простить. Увы, такова цена свободы. Сможем ли мы с ними сохранить те крупицы дружбы, что зародились между нами за прошедший месяц, решать теперь не мне. Они сделали свой выбор, теперь им предстоит еще один. Мне остается смириться.
Папа ничего не говорит при виде моих разбросанных по гостиной чемоданов и оставшегося незаправленным узкого дивана, но я понимаю, что для него это шок. Я живу в проходной комнате без намека на шкаф или уединение.
— Эм, спасибо, — говорю я неловко, пока он сгружает перед диваном сумки.
— Не хочешь сходить на ланч? — спрашивает отец, справедливо полагая, что в таком «общежитии» (©Норт), не ровен час, останешься голодной.
Меня выписали днем, соседи в колледже, и нет причин отказываться. Я неловко киваю, но сообщаю, что поблизости нет никаких заведений — придется ехать довольно далеко. Например, в «У Ларри». Если честно, мне не очень хочется видеть коллег сейчас, но когда-то нужно показаться, и чем не повод? Тем более что не придется пробираться по многолюдному метро с поврежденной рукой.
Едва нам стоит переступить порог, новость буквально разносится, и первым высовывает нос хозяин. Так и слышу его подозрительное: «Что-то ты стала больно часто умирать, Райт». Мне приходится пройти в кухню и со всеми обняться, обменяться последними новостями. Ребята, конечно же, в курсе. Весть о феерическом рождественском представлении в Бостонском колледже облетела все сводки. Нужно быть глухим, чтобы пропустить, как безжалостный убийца, уже привлекавшийся ранее к суду, но избежавший обвинительного приговора, на этот раз погиб вследствие самообороны одного из сыновей Говарда Фейрстаха. И о том, что Тиффани Райт подверглась шантажу и чуть не спрыгнула с высоты. Снова.