Двойная ошибка (СИ)

– Не сравнивай. Лёня не владеет бизнесом, у него только какая-то доля в его фирме. Он – заместитель директора, если не ошибаюсь. В основном отвечает за производство, какие-то технологии. Вечно занимается каким-то расчётами, ездит на выставки и конференции по всему миру. Так что не думаю, что ему что-то грозит – не тот уровень, доступа к денежным операциям у него нет. А опасность всегда там, где деньги. 
После слов Галины Степановны немного успокаиваюсь. Но всё равно на душе что-то болезненно  скребётся. Может, это предчувствие, что Лёня уже сделал свой выбор не в мою пользу?
– Мама, а мы поедем на море? Папа нам обещал! – выдаёт Арслан, как только начинаются каникулы.
Не знаю, что ответить ребёнку. Я уже не первый раз слышу разговор о море, дети активно обсуждают между собой обещанную поездку. Но Лёня мне пока ничего об этом не говорил. Ни даты не назвал, ни куда именно он собирается везти детей. Дадут ли мне хоть маленький отпуск, чтобы я могла поехать вместе с ними? Не помешает ли это моему восстановлению в колледже? Сплошь вопросы без ответов. 
– Лето длинное. Наверное поедем, раз папа обещал, – говорю, а сама думаю, что нет у меня в этом никакой уверенности. 
И вообще ни в чём нет уверенности. Вот уже сколько времени я нахожусь в подвешенном состоянии. Извелась сомнениями и волнениями. 
В первые недели летних каникул работает пришкольный лагерь. И это меня здорово выручает, поскольку дети там накормлены и под присмотром почти до самого конца моего рабочего дня. У Галины Степановны сейчас жаркое время – с утра до вечера к ней нескончаемым потоком идут ученики, которых она готовит к творческому конкурсу для поступления в консерваторию. С правнуками она тоже занимается, но лишь дважды в неделю, и я не рискую просить её уделить им больше внимания.
В понедельник меня вызывают в прокуратуру. По какому вопросу – не объясняют. Нервничаю и боюсь. Я никогда не сталкивалась ни с полицией, ни с прокуратурой и даже не знаю, чем они отличаются между собой. Но хорошо помню, как Рафик попал в полицию незадолго до отъезда на родину. Его продержали несколько дней и сильно избили. Он не рассказывал, кто его бил – полицейские на допросах или такие же заключённые, но с тех пор все эти органы стали вселять в меня ужас.
Если бы можно было не идти, сославшись на то, что должна быть в это время на работе… Но кто знает, чего они хотят и какие могут быть последствия? Я ничего не нарушала, машину не вожу, всю зарплату получаю на карту. И регистрация у меня имеется. Что могло от меня понадобиться – непонятно. Может, ничего серьёзного, просто какая-то проверка? Отправляюсь на встречу в обеденный перерыв, предварительно предупредив начальство, что могу немного опоздать. Вряд ли там серьёзный вопрос и меня задержат надолго.
И действительно, поначалу всё происходит довольно динамично, в кабинет следователя меня приглашают почти сразу. Там сидят двое мужчин среднего возраста в штатском. Стоит мне войти, они прекращают свой разговор и, не скрывая интереса, разглядывают меня. Ненавижу такие взгляды, чувствую себя очень неуютно. 
– Присаживайтесь, пожалуйста, Айлин Эминовна, – один из присутствующих обращается ко мне приветливым голосом и, кажется, даже улыбается.
Первые вопросы – будто ни о чём: кто я, чем занимаюсь, сколько лет детям. Понимаю, что это – прелюдия к какому-то серьёзному разговору, но охотно отвечаю. Почему-то уверена, что с этими людьми лучше не играть в прятки и не дёргать тигров за усы. От них веет опасностью и ещё чем-то очень неприятным.
– Расскажите нам, пожалуйста, какие отношения вас связывают с Борисом  Штерном.
– С кем?
Впервые слышу это имя. Это кто-то из сотрудников клиники? Или пациент?
– С бизнесменом Борисом Штерном, владельцем концерна “БДФ”. 
– Я должна его знать? Имя и фамилия мне незнакомы.
– Айлин Эминовна, нет смысла отрицать очевидное, нам всё известно.
Он говорит совершенно непонятные мне вещи. Знать не знаю никакого Штерна. И что у меня общего может быть с каким-то бизнесменом? Максимум – я ему карточку в клинике могла выписывать. Но если бы я сделала что-то не так, мне наверняка об этом сообщило бы  начальство.
 
– Я не знаю никакого Штерна!
Дальше оба мужчины поочерёдно начинают агрессивно забрасывать меня вопросами. Не понимаю ровным счётом ничего из того, что они спрашивают. Меня обвиняют в том, что я по заданию Штерна вынудила Лёню украсть какие-то документы. Большую чушь придумать трудно!
– Повторяю: я не знаю никакого Штерна! Мы с Лёней никогда не разговаривали о его работе, я не имею ни малейшего понятия, чем он занимается.
Эти мужчины меня пугают. Почему они мне не верят? С трудом сдерживаю слёзы, чтобы не разреветься. 
– Штерн активно сотрудничал с вашим отцом и наверняка неоднократно бывал у вас дома. Так что вы не можете его не знать. Если вы согласитесь с нами сотрудничать и поможете следствию, то пройдёте по делу свидетелем, вам ничего не будет, гарантирую. Если же откажетесь, то пойдёте как соучастница. Вы подумали о том, что станет с вашими детьми, когда вас посадят? В том, что сядет Воронцов, сомнений нет. Не боитесь, что дети попадут в детдом?
Холодею от ужаса… Что же мне делать? Ни себя, ни Лёню я оговаривать не буду. Не собираюсь говорить неправду! 
– Если вы сейчас нам всё расскажете, то мы вас отпустим и больше без острой необходимости вызывать не будем.
– Но мне нечего вам рассказать! Я уже устала повторять, что никакого Штерна не знаю. Ни о каких документах ничего не слышала! Как вы можете меня обвинять в этом? Я не имею к этому никакого отношения!
– Вот вы тянете время и отказываетесь от сотрудничества, а время у нас не резиновое. Мы вынуждены будем вас отправить не домой, а в камеру. А к вашим детям сейчас придут соцработники и заберут их в приёмник. Подумайте, стоит ли рисковать благополучием своих детей? Ради чего или кого? Тем более, что нам всё уже известно, ваше признание – это мелкая формальность, которая ни на что особенно не повлияет. Хотите, я вам дам готовый текст, вы с ним ознакомитесь, и если там написано всё верно, то подпишете и пойдёте домой?
– Что вы…? Да как вы можете? Я не собираюсь подписывать никаких ложных свидетельств! – голос дрожит, но я всё ещё пытаюсь держать спину прямо и не плакать.
Меня продолжают пугать ужасами: обвинением, тюрьмой, сиротским детством моих детей. Но я же ни в чём не виновата! Почему они это мне говорят? Что же делать? 
Меня некому защитить! Я даже не знаю, к кому могу обратиться за помощью, если Лёня арестован. Кроме него, у меня тут никого нет… Ну почему я не ответила на ухаживания доктора Мирзоева? Может, он сейчас мог бы мне помочь…
– Слушай, Вадим, давай на сегодня поставим точку, у меня встреча через десять минут, – улыбчивый мужчина смотрит на часы и начинает собираться.
Выдыхаю с облегчением. Побегу на работу, ещё час до конца рабочего дня. Может, что-то придумаю.
– Окей, давай прервёмся. Дежурный! – рявкает второй.
В кабинете появляется парень в форме.
– Давай эту в камеру.
Как в камеру? За что?
– Пройдёмте, гражданка, – дежурный делает несколько шагов в мою сторону и  смотрит будто куда-то за спину.
Силы оставляют меня. Нужно встать, а я не могу… Я не пойду в камеру! Меня дома дети ждут! Я обещала вернуться на работу. У меня будут неприятности. Я же ни в чём не виновата!
Слёзы, которые я отчаянно сдерживала на протяжении всего разговора, прорывают плотину, и катятся градом. Прикрываю лицо руками.
– Дорогуша, не нужно нам тут сырость разводить. У вас была возможность сейчас пойти домой, вы сами от неё отказались.
 
Что мне делать? Если я признаюсь, что уговорила Лёню украсть эти документы, то меня отпустят? Но этим я наверняка наврежу ему! А если не признаюсь, то меня посадят в тюрьму, а детей заберут в детдом. Боже, я не могу выбирать между Лёней и детьми!
– Я же вам уже много раз повторила, что ничего не знаю! Ну чего вы от меня хотите? – это говорю не я, а визжит истеричка во мне. Паникую!