Феномен колдовства в Средневековье

Высокая магия была чрезвычайно изощренной. Точка зрения Конта, согласно которой человеческая мысль развивалась от магии к религии и науке, в настоящее время полностью дискредитирована, поскольку зачастую эти три формы были неотделимы друг от друга, и в любом случае различная степень сложности каждой из них обнаруживается на всех уровнях общества, от примитивного до современного. Идея о том, что примитивное общество обязательно следует считать недоразвитым или неискушенным, была оставлена; также было признано, что высокая магия, отличавшаяся системным характером и значительной сложностью, существовала на протяжении всей истории. Высокая магия в Западной Европе имеет корни в вавилонской нумерологии и астрологии, философских идеях Пифагора и древних греков, а также религиозных традициях Персии, откуда пришли маги [15] (magoi: мудрецы, провидцы, маги). Она проникла в иудео-христианскую традицию и была важным элементом гностицизма и неоплатонизма. «Герметический кодекс», собрание магических писаний, считавшийся очень древним, но на самом деле составленный во II–III веках нашей эры, возник в гностической среде. Этот «Кодекс» лег в основу магической каббалы средневековых евреев и, в свою очередь, средневековой христианской и современной магии. Традиции высокой магии был нанесен серьезный удар, когда в XVII веке Исаак де Казобон обнаружил относительную современность «Герметического кодекса», но она была искусственно возрождена в XIX–XX веках и нашла свое место в кажущемся бездонным арсенале фальшивого и ребяческого оккультизма. В лучшем случае высокая магия стремилась к слиянию с теологией: неоплатоник Псевдо-Ямвлих писал, что общаться с богами можно с помощью магии, а в эпоху Возрождения Джованни Пико делла Мирандола утверждал, что «никакая наука не дает лучшего доказательства божественности Христа, чем магия и каббала» [16]. Руководствуясь не столь нравственными, но столь же возвышенными целями, высокая магия стремилась овладеть Вселенной в эгоистичных целях: это была традиция Фауста и Саймона Клерка из великого романа Чарльза Уильямса «Канун Дня всех святых».
Все разновидности высокой магии исходили из того, что миром управляет Судьба. Ничто не происходит случайно, все в макрокосмосе было создано для человека-микрокосмоса. Поэтому одной из характерных функций высокой магии было предсказание будущего посредством исследования внутренностей, снов, книг, зеркал, костей, чисел, воды, вина, воска и др. [17] Второй такой функцией было исследование природы в попытках понять ее воздействие на человека, оно способствовало изучению трав и растений, камней, животных, небесных светил (астрология) и металлов (алхимия). Алхимия, в которой магия, наука и религия были, возможно, наиболее тесно переплетены, основывалась на идее, что человек может изменить свою духовную природу путем изменения химического состава веществ. Одновременно с семиступенчатым процессом очищения неблагородного металла и превращения его в золото очищалась и душа человека. Третья функция высокой магии заключалась в попытке сконцентрировать космические силы, сосредоточив их в пентаграмме или другом магически определенном пространстве либо подчинив их своей власти, используя их имена в заклинаниях. Латинское слово «incantatio» сначала означало «пение», но позднее стало означать «заклинание»: отсюда происходит и английское enchantment – очарование. Использование слов всегда было неотъемлемой частью как высокой, так и низкой магии; вера в то, что власть над именем предмета – это власть над самим предметом, была широко распространена во всем мире. Как верно заметил нововременной оккультист Элифас Леви, в магии сказать – значит сделать. В иудео-христианской традиции самыми ужасными и могущественными магическими заклинаниями были те, в которых использовали тетраграмматон (YHWH – транслитерация четырех еврейских букв, означавших имя Бога [18]), предпочтительно перевернутый.
 
Связь высокой магии и религии порой отрицалась, между ними проводились четкие границы. Определение, приведенное сэром Джеймсом Фрэзером, стало классическим: магия пытается подчинить себе силы Вселенной, религия взывает к ним [19]. Шведский теолог Натан Содерблом утверждает: «Сущность религии – это подчинение и доверие. Сущность магии – это дерзкое самовосхваление. Магия не ведает границ своих возможностей; религия, в собственном смысле этого слова, начинается тогда, когда человек чувствует свое бессилие перед лицом силы, которая наполняет его благоговением и страхом… Магия, таким образом, противопоставляет себя религии» [20]. Тиллих отождествляет религию с высшей заботой и видит в ней отклик на откровение Бога, в отличие от магии, которая стремится к контролю и власти. Антрополог Уильям Дж. Гуд выделяет следующие характеристики, отличающие магию от религии: 1) наличие определенной цели; 2) манипулятивная установка; 3) акцент на отношениях «профессионал – клиент», а не «пророк – последователь»; 4) сосредоточенность на индивидуальных, а не на социальных целях; 5) магия практикуется в основном отдельными лицами, а не представляет собой коллективное поклонение; 6) в случае неудачи готовность быстро сменить ритуалы и техники; 7) меньшая эмоциональная вовлеченность; 8–10) сосредоточенность на уклонении от действия природы Вселенной или искажении ее, а не на принятии и следовании ей; 11) инструментальное использование ради реализации конкретных целей [21].
На практике же различия стерты, когда, например, молитвы содержат элементы шантажа (Господи, сделай это для меня, или я не сделаю этого ради тебя). Большинство современных историков религии отвергают идею дихотомии религии и магии. В любой религии есть магическая составляющая; как магия, так и религия рассматривают Вселенную как нечто живое, реагирующее на человека тем или иным образом, по модели отношения «я – ты». Современные антропологи также отрицают различия между магией и религией. Р. и М. Уаксы, например, утверждают, что идея о практичности магии и теоретичности религии несостоятельна ввиду свидетельств обратного у многих народов; идея об индивидуалистическом характере магии и общинном характере религии также признана несостоятельной. Еще одним важным источником путаницы выступает то обстоятельство, что новые религии часто рассматривают практики старых религий как магию: христианство считало язычество, будь то греко-римское, германское или кельтское, дьявольским проявлением колдовства и не признавало различий между магией и религией, существовавших у самих этих народов. Среди древних римлян были те, кто практиковал магию, но не каждый, кто исповедовал римскую религию, практиковал магию. Само христианство едва ли было свободно от магических представлений, высоких или низких. Молитвы использовались как заклинания, Бога и святых принуждали с помощью угроз, таинства использовались в магических целях, и часто люди ждали чудес, не делая различия между ними и магией [22]. Магические элементы содержит в себе схоластическое определение пресуществления, где хлеб и вино, по сути, становятся телом и кровью Христа, сохраняя при этом свойства хлеба и вина. Подобные превращения форм характерны для колдовства: черная кошка «в действительности» является ведьмой, хотя она приняла кошачье обличье.
И все же, несмотря на множество схожих моментов между религией и магией, есть и существенные различия. Церковь в эпоху Средних веков и Возрождения, безусловно, верила, что они есть. Церковь прилагала немалые усилия, чтобы держать в узде магию, высокую и низкую, в то время как естествоиспытатели охотно занимались магическими практиками.