Наваждение

– Завидует?
Бакстер вспомнил затаенную горечь в глазах Гамильтона, когда тот с видимым злорадством рассказывал о том, как уничтожил свой экземпляр «Бесед о химии».
– Знаю, этому нет никаких оснований, но у меня сложилось сегодня такое впечатление.
– Почему?
– Правда, я не совсем уверен, – признался Бакстер. – Его мать наверняка сделала все, чтобы настроить сына против меня. Мериэнн всегда терпеть меня не могла по понятным причинам. Но мне кажется, в его враждебности ко мне кроется нечто большее – я имею в виду не только обиду и боль за мать.
– И что же это?
– Его недоброжелательность по отношению ко мне скорее всего вызвана еще и тем, что отец проводил со мной очень много времени, мы вместе ставили химические опыты в моей лаборатории. – Бакстер поморщился. – Видно, отец еще рассказал Гамильтону об одном рискованном предприятии, в которое я ввязался во время войны. А однажды он заставил Гамильтона прочитать книгу, которую я написал. Все это его страшно бесило.
– Вот оно что. – Шарлотта понимающе взглянула на него. – Значит, младший брат ревнует старшего, поскольку тот пользовался большим вниманием и заботой отца.
Бакстера вдруг охватило знакомое леденящее чувство. Странно, но оно оказало на него успокаивающее действие – видимо, потому, что уже привык к нему. В отличие от того беспокойного раздражения, которое он недавно испытал, это ощущение он хорошо знал и умел с ним бороться.
– Гамильтону принадлежат и титул, и состояние. Чего же он еще хочет? Я не виноват, что он не разделял увлечения отца науками.
– Согласна, это не твоя вина, но для юноши достаточный повод для ревности. – Шарлотта нахмурилась. – И все же не представляю, как лорд Эшертон мог опуститься до того, чтобы нанять женщину расторгнуть твою помолвку.
– Ты же ведь почти не знаешь Гамильтона.
– Но у меня есть интуиция. И Ариэл он понравился, а она, несмотря на свой юный возраст, очень хорошо разбирается в людях.
– Интуиция, – повторил Бакстер с нескрываемым сарказмом. – Позвольте мне заметить, мисс Аркендейл, интуиция – плохой советчик. Она основана на эмоциях, а не на здравом смысле. Ей нельзя доверять.
– Приходится, когда ничего другого не остается, – мягко заметила она.
– Довольно об этом. С проблемами, касающимися Гамильтона, я разберусь позднее.
– Ты не можешь знать наверняка, что за визитом мисс Пост стоит Гамильтон.
– Это наиболее разумное предположение, – сказал Бакстер. – Но суть в том, что ты не должна была встречаться с этой женщиной. Ты сильно рисковала, оказавшись в ее доме.
– Мистер Сент-Ивс, прошу вас…
– Нет, это я прошу вас. – Он обернулся и двинулся к ней, шагая между лабораторными столами. – Больше никаких безрассудных выходок, пока мы не закончим расследование. Ясно?
– Смею вам напомнить, я не подчиняюсь ничьим приказаниям, от кого бы они ни исходили.
Он остановился в нескольких шагах от нее.
– Что ж, это представляет для нас некоторые трудности, не так ли?
Она осторожно положила шляпку на стол.
– Трудностей можно легко избежать, если будете играть в этом деле отведенную вам роль.
– Вы хотите сказать, пока я помню свое место?
– Я бы не стала выражаться столь резко.
– Да, черт возьми, вам бы лучше этого не делать. Я не слуга, мисс Аркендейл.
– А я и не говорила, что вы мой слуга. Тем не менее это я наняла вас, если вы помните. И чтобы окончательно прояснить ситуацию, скажу вам: я намерена платить вам жалованье за ваши услуги.
– И вы говорите мне о деньгах? После того, что произошло между нами прошлой ночью?
Она вспыхнула и опасливо покосилась на запертую дверь.
– Нет нужды так кричать, сэр. Я прекрасно вас слышу.
– А я никогда не повышаю голоса, поскольку это говорит о неумении контролировать свои эмоции.
Она внимательно посмотрела на него:
– Да, наверное.
– Черт возьми, Шарлотта, не смей обращаться со мной, как со своим подчиненным. – Он быстро шагнул к ней, и она вынуждена была прижаться к столу. – Вчера ночью я задал тебе вопрос. Довольно играть со мной в кошки-мышки. Я заслуживаю того, чтобы ты наконец соблаговолила мне ответить.
  
Она нахмурилась.
– Но ведь мы говорили про мисс Пост.
– К дьяволу мисс Пост. Говорю тебе, я разберусь с этим позже. А сейчас отвечай: ты согласна вступить со мной в связь?
Она смотрела на него не моргая, и ее взгляд сверкал магическим блеском. В комнате повисла напряженная тишина. Бакстеру казалось, он видит, как его слова висят в воздухе, мерцая опасным огнем.
Более неподходящий момент трудно было выбрать. Не обязательно обладать тонкой душой поэта-романтика, чтобы понять: вряд ли кто-нибудь попросит женщину стать его любовницей в самом разгаре жаркой ссоры.
Шарлотта разбила тишину негромким покашливанием.
– Мы обсуждаем деловые вопросы, мистер Сент-Ивс. Какое отношение к ним имеют личные?
– Никакого. Абсолютно никакого.
Если бы у него осталась хоть капля здравого смысла, он бы сейчас же отступил в сторону от огня, пока колба не взорвалась. Но Бакстер не мог заставить себя сделать это. Единственное, что сейчас для него имело значение, – получить результат опыта, каким бы он ни был.
– Никакого? – тихо повторила она.
– Нет, это ложь. Наши личные дела имеют к этому прямое отношение. Я требую ответа, Шарлотта. Я сойду с ума, если ты сейчас же не скажешь мне о своем решении.
В ее глазах появился загадочный блеск, полный обещаний. Но голос звучал по-прежнему холодно:
– Клянусь, мистер Сент-Ивс, вы самый надоедливый человек из всех, кого мне приходилось нанимать. Я не вижу впереди ничего, кроме все возрастающих трудностей, но… да, я согласна вступить с вами в связь… А теперь вернемся к делам.
На мгновение, показавшееся ему бесконечным, он лишился дара речи. Она согласилась!
По какой-то счастливой случайности опасно перегретая колба еще не взорвалась, но его так трясло, словно содержимое выплеснулось на стены.
Шарлотта коснулась рукой его щеки.
– Бакстер, ты не болен?
– Очень может быть. – Он обхватил ладонями ее лицо. – Если это так, то ты единственная, кто может меня излечить.
– О Бакстер! – Она приподнялась на цыпочки и крепко обвила его шею руками. – Ты самый удивительный, но и самый упрямый человек на свете.
Она поцеловала его с таким пылом, что ее зубы скрипнули о его. Бакстер отшатнулся, обхватил ее за талию, прижал к себе и вернул поцелуй с чувством какого-то отчаянного безрассудства.
Ее нескрываемое желание окончательно сломало все заслоны его сдержанности. Она хочет его – в данный момент значение имеет только это.
Он безо всяких сожалений расстался со своим самообладанием и позволил дать волю чувственному голоду, который снедал его.
Все вокруг внезапно превратилось в ртуть – мерцающую, изменчивую, очаровывающую. Предметы потеряли ясность и четкость. Логика и разум были забыты – осталась лишь неутолимая жажда.
Он впился в ее губы неистовым поцелуем, стремясь проникнуть во влажный горячий рот. Прижался к ней всем телом с такой силой, что она отклонилась назад и уперлась спиной в лабораторный стол.
– О! – испуганно выдохнула Шарлотта, но не отстранилась, а запустила пальцы в его волосы.
Содрогаясь от желания, он принялся целовать ее щеки, глаза, уши, шею.
Он остановился только затем, чтобы сорвать очки и отбросить их в сторону. Потом просунул ногу между ее ног, затянутых в чулки, и скользнул коленом вверх. Оказавшись верхом на его бедре, она вскрикнула и прильнула к нему.
– Я чувствую твое желание, – пробормотал он.
Она охнула и спрятала лицо у него на груди.
– Вы смутили меня, сэр.
– Клянусь, у меня и в мыслях не было. – Он вытащил несколько шпилек у нее из прически. – Если хочешь, я так уж и быть, прочту этих чертовых поэтов-романтиков. Может, мне удастся выучить изящные выражения, которые больше подходят для подобных случаев.
– Не утруждай себя. – Она расстегивала пуговицы его рубашки дрожащими пальцами. – Ты прекрасно обходишься и без курса обучения.