Воробышек (СИ)

- Егор, выйди. Мне не хотелось бы устраивать скандал и рассказывать обо всем Вениамину.
- Отчего же? Может все-таки стоит рассказать? Особенно о том, как прекрасно мы провели время в Шарм-эль-Шейхе!
- Ты можешь ему рассказать все, что угодно. Я буду все отрицать и все равно останусь при твоем отце. Скажу ему, что приставал ко мне, делал пошлые намеки и склонял к близости. Я отказала. Ты мне мстишь. Вот и выдумываешь всякий бред. Ты давно не ребенок, Егор, а мужчина. А значит, соперник. А Вениамин, знаешь ли, ужасный собственник. Так уж ли тебе хочется портить отношения с папочкой и терять его доверие?
- Что тебе от него надо, Женева?
- А с чего ты взял, что это МНЕ от него что-то надо, а не наоборот?
- Да что с тебя взять-то?
- Мал ты еще, чтобы все понимать.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Ты вообще-то младше меня!
- Возраст человека это не только цифры в паспорте, котенок. Будь добр, вали отсюда, пока твой отец не вернулся.
Сука, даже не обернулась!
- И нравится тебе трахаться за деньги?
- А с чего ты, котенок взял, что твой отец платит мне деньги?
- Может, конечно, наличку он тебе в трусы и не засовывает, но в целом-то все по расчету! Вон сколько пакетиков в комнате. Платьишки-трусишки… Сережки-колечки… Захотелось сладкой жизни, да, Ева? Действительно, зачем учиться и работать, если можно всего лишь раздвигать ноги!
- Действительно. Видишь, котенок, ты все прекрасно понимаешь! А теперь ВАЛИ!
Внезапно хлопнула входная дверь, и послышались торопливые шаги.
- Женева! Хватит воду лить! Живо в постель!
Кажется, еще ни разу в жизни до этого момента мне не было по-настоящему страшно. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то в пятки.
ТВОЮ МАТЬ!
Ева, наконец, повернула голову, и я увидел в ее глазах настоящий ужас. Наверняка, тоже самое плескалось и у меня во взгляде.
- Две минуты, Вениамин! – крикнула Ева. – Я сейчас! У меня шампунь в волосах!
Больше всего в эту минуту я боялся, что папа войдет и увидит нас вместе. Еве даже врать ничего не придется. Отец сам все придумает.
«Дай халат, придурок» - одними губами сказала Ева. И я уверен на сто процентов, что это было именно «придурок», а не «пожалуйста».
Едва я схватил с вешалки белоснежный махровый халат, как из глубины спальни  услышал голос отца.
- У тебя тридцать секунд, Женева!
Ева выключила воду, открыла стеклянную дверь, и тонкая рука вцепилась в футболку, затягивая в душ.
- Прячься, придурок! – прошипела Женева. Спорить с ней не возникло ни малейшего желания.
Я присел на дно душевой, скрываясь за перегородкой. Одежда мгновенно пропиталась влажными каплями, осевшими на светлом кафеле, но это мелочи.
Именно сейчас снизу вверх я смотрел на обнаженную Еву. Гладкую, нежную, такую близкую.
Сука, мой член активно приподнялся!
Ненавижу себя за эрекцию на эту чертову девку!
- Глазки не сломай, котенок! – шикнула она на меня, обратив внимание, что я тупо пялюсь туда, где сходятся ее ехеренные ноги, и вырвала из моих рук халат.
Рот наполнился слюной. Член наполнился кровью.
Блядь, как не вовремя!
Ева накинула на плечи мягкую махровую ткань, переступив порог, вылезла из душа. Едва за ее спиной закрылась стеклянная дверца, в ванную вошел отец.
- Сколько можно, Женева?!
ТВОЮ МАТЬ! Это похоже на дешевую тупую американскую комедию! Так, блядь, в жизни не бывает!
Я зажмурился, словно маленький, с мечтой о том, чтобы меня никто не заметил.
- Быстро в кровать!
Они вместе вышли, и в ванной потух свет. Дверь за парочкой закрылась неплотно, так что вполне можно было разобрать каждое слово и звук.
И я сразу подумал, что эта ночь мне не понравится!
И, сука, не ошибся.
  
Глава 11.
 
- Давай, Женева, помоги мне, - спокойно произнес отец.
Пожалуй, лучшим вариантом было бы заткнуть уши, чтобы ничего не воображать, подслушивая доносящиеся из комнаты звуки. Вот, например, фраза «Женева, помоги мне» - я против воли представляю, как голая под распахнутым халатом Ева становится перед отцом на колени и помогает снять его брюки… А затем, как отцовский член колышется перед ее серыми пронзительными глазами и утыкается в бледные губы.
 
ТВОЮ МАТЬ!
Не думать! Не думать! НЕ ДУМАТЬ!
Слышу шорох каких-то пакетов, невнятные бормотания и обрывочные слова «сюда», «хорошо», «нет, не так», «да», «подушку подложи».
Запрещаю себе выдумывать действия подходящие под услышанные выражения.
- Отлично. Что ж, пожалуй, пора приступать к самому сладкому, - говорит отец, и в его голосе отчетливо слышу предвкушение.
Болезненным спазмом сковывает мой желудок.
- А где пакет из аптеки? – спрашивает Ева. Ну еще бы! В любой ситуации помнит о контрацепции.
- А ты его не забирала? - недовольно отвечает отец.
- Внизу, наверное, у входа.
- Сейчас принесу…
Быстро соображаю, что это мой шанс покинуть ванную и, услышав хлопок входной двери, встаю с сырого кафеля.
В дверном проеме возникает взволнованная Ева в распахнутом халате.
Сука, ненавижу себя за желание заключить ее в объятия, сжать до хруста виднеющиеся сквозь кожу ребра и впиться зубами в трепещущую на шее артерию.
Взгляд у нее бешеный, дикий, наполненный животным страхом.
- Быстрее, Егор!
Глаза жадно шарят по девичьему телу. Идеальная дрянь!
Мы покидаем ванную и буквально бежим на выход. Но не успеваем. В коридоре слышатся торопливые обратные шаги отца.
ДА ТВОЮ Ж МАТЬ!
- В шкаф! Егор, блин, не тупи! – шипит Ева, заталкивая мое немаленькое тело в платяной угловой шифоньер.
Закрытая дверца погружает меня в темноту, сквозь шум в ушах слышу, как щелкает комнатный замок.
- Лежал у входа на тумбочке. Ты почему еще не в кровати?
- Уже ложусь.
Кровь стучит в висках. Даже руки, сука, трясутся! Надо успокоиться и не пыхтеть, как паровоз!
Медленный вдох. Медленный выдох.
Блядь, вечер тупых анекдотов! Сижу в бабском шкафу, прикрываясь платьями, как молодой любовник неверной жены, застигнутый врасплох внезапно вернувшимся с работы мужем-рогоносцем.
Сука, не бывает так!
- Твой рот мы трогать не будем, Женева. Пусть заживает. Попробуем кое-что новенькое. Уверен, ты справишься. Ложись на спину… Да… Руку давай… Теперь вторую… Боишься? … Неужели? Значит, это надо исправить…
Я слышу шорохи движения, непонятное шуршание, тяжелое дыхание отца и совершенно не слышу Еву.
Это хорошо, что ничего не вижу, решаю я. Боюсь, это было бы слишком для моей и без того расшатанной психики.
- Тихой будь, - жестко приказывает подполковник Гусь. – Ты же знаешь, стонов не выношу. Будешь шуметь – заткну рот кляпом.
Какое-то копошение, хрип, и, наконец, еле слышный женский выдох-полустон.
- О, даааа! – хрипит отец. – Мммм…
ТВОЮ МАТЬ!
- Да, девочка! Ты будто создана специально для меня! Нежная и сильная одновременно… Покорная и несдающаяся… Невинная и порочная… Такая сладкая… теплая… скользкая…
Отец хрипит… мычит… стонет…
Кровать жалобно поскрипывает.
В ушах моих барабанит пульс.
А Ева тихая. Ни звука.
Отец трахает ее. Свою невесту. Судя по звукам, делает это медленно и неторопливо. Наслаждаясь каждой секундой.
А мне хочется отключиться. Потерять сознание. Впасть в кому. На крайняк оглохнуть.
Чтобы только не слышать всего этого. Чтобы не чувствовать себя преданным. Чтобы не ревновать. Не сжимать кулаки от желания разнести к чертовой матери этот долбаный шкаф!
Ведь я не имею никакого права все это чувствовать.
Но чувствую.
И мне больно…
 
- О, как я люблю этот твой трепетный взгляд! Знаешь, так смотрят ягнята на заклании… Потемневшими глазами, полными преданности и в то же время страха… Это так красиво! Ооооххх….
Слышу, как отец роется в тумбочке, что-то достает. Через мгновение раздается щелчок камеры.