Никогда_не... (СИ)

Но — нельзя, нельзя, Полина! Даже самые лучшие минуты жизни не стоят того, чтобы на утро трястись от страха, бегая по врачам, и живя как на пороховой бочке, полагаясь на судьбу — пронесло, не пронесло? Так рисковать и играть в такую игру я не готова.
— Где защита? Где… э-э… — пытаюсь облечь свою мысль в изящную форму, чтобы не быть слишком грубой. — Где контрацепция? — внезапно чувствую себя аптекарем или ведущей образовательной программы о половом воспитании. — Презервативы где!
И по его лицу и расширившимся в удивлении глазам понимаю — их нет.
— Ка-ак?! — разочарование в моем голосе сравнимо с тем, которое испытывает человек, развернувший самый волнующий подарок в своей жизни и обнаруживший там пустоту. — Как нет?
Для меня это непостижимо. Да у каждого адекватного человека должна быть с собой защита — это такой же признак взрослой жизни, как ключи от квартиры или личные счета. Если только он не сидит затворником и не избегает встреч и свиданий — ну не верю я, глядя на Артура, что он все это время только работал и работал. Ведь я точно знаю, что у него были какие-то связи и отношения, пусть непродолжительные, но должны же они оставить след и свои привычки!
И я — тоже хороша. Обычно пара пакетиков всегда лежит у меня в косметичке, рядом с помадой и салфетками — как самое необходимое. Но только не сегодня. Потому что я шла в школу на выпускной, напоминаю себе, ну какие могут быть презервативы?
Замерев, смотрю на него, пытаясь окончательно понять ситуацию. Артур, наклонившись надо мной, тоже выглядит сконфуженным, но только ещё более привлекательным от этого. Чувствую, как беспокойство из-за досадных оплошностей отходит на задний план. Ладно, ладно он хороший парень. У него просто не бывает случайных связей, и я больше не бешусь. Все, проехали. Не отвлекаясь на разговоры и выяснения, обнимаю его, притягиваю к себе и целую уже не так яростно и требовательно, а успокаивающе, чтобы отогнать следы моих злобных криков. Пойдём сегодня не по классике. Так даже интереснее.
И только он расслабляется и между нашими телами снова начинает разливаться, медленно подрагивая, сладкое напряжение, как только я пробую руками, ощущаю его всего, обхватываю коленями и говорю:
— Тс-с… Мы сегодня сделаем так…
И тут в тишине настойчиво, дикими трелями, бьющими по ушам, по мозгам, по нервам, начинает звонить телефон.
— Не бери… не бери, — прошу я его. Если мне придётся остановиться во второй раз, это будет слишком жестокая насмешка. Ну сколько можно водить меня за нос, поступая ровно так, как я сделала с этой самой шоколадкой — подразнила и отобрала. Нет, я не хочу чтобы кто-то или что-то отбирал его у меня, и поэтому с настойчивостью, на которую никогда бы не пошла просто так, повторяю:
— Не бери! Ну, пожалуйста… не надо.
— Я выключу, — говорит Артур, и если раньше он просто раздражался от звонков, то сейчас в его взгляде вижу то же выражение, которое было перед входом в магазин — когда мне показалось, что сейчас он разнесёт мобильный ударом о стену.
Немного отодвигаясь, чтобы дать ему возможность дотянуться до телефона на заднем сиденье, поворачиваюсь на бок и начинаю целовать его руку, плечо, спускаясь по рёбрам и покрывающим их гладким мышцам к пояснице. Пусть выключает. Так будет быстрее и приятнее. Свободной рукой он тут же зарывается мне в волосы и поводит кончиками пальцев так, что по коже головы начинают ползти мурашки.
И тут же его рука в моих волосах напрягается, а голос — все ещё хриплый и глуховатый, говорит:
— Стоп, подожди. Я должен ответить. Вот эта никогда не звонит просто так.
Кто такая «эта»? Почему они все ему звонят в добрых два или три часа ночи? Ещё немного и начнёт светать — рассвет в июне очень ранний так не хочется упускать укромную ночную темноту и тратить ее на телефонные разговоры.
Ещё сильнее откатываюсь вбок, чтобы он мог расположиться поудобнее и переговорить — я надеюсь, быстро. Но вся атмосфера только нашей с ним ночи распадётся и исчезает, едва он делает ответный звонок и говорит:
 
— Алло, что там у вас?
Сквозь внутренний динамик я слышу только ужасный шум и обрывки разговора — звук фонит, скрадывается телефоном, все что я могу разобрать, это высокий девчачий голос, быстро тараторящий что-то взахлёб. Девочка то ли в слезах, то ли навеселе, в таком состоянии трудно понять, что от тебя хотят.
Артур тоже ничего не понимает, несмотря на то, что слышит все хорошо, а не краем уха, как я. Шум на фоне усиливается, доносится то ли какой-то визг, то ли вой сирены, играет музыка, которая затихает — ее перекрывают громкие крики. Обычная атмосфера выпускного, когда все приличные речи остались позади и праздник перешёл в неконтролируемое русло.
— Ещё раз повтори! Я не понял! — голос у Артура напряженный, жесткий, никогда не слышала, чтобы он так говорил.
Тонкий испуганный голосок начинает что-то повторять снова и снова, теперь я точно слышу, что она плачет и понимаю — наш вечер закончен. Как бы мне или ему ни хотелось оставаться отдельно от внешнего мира — когда тебе в слезах, почти в истерике звонит младшая сестра, с которой на выпускном могло случиться все, что угодно, я прекрасно понимаю — он бросит все и поедет за ней.
Мои догадки тут же подтверждаются, но это не помогает мне сдержать долгий тяжелый вздох разочарования. Значит, всё-таки бумеранг вернулся и я получила сполна за все свои дразнилки. Да что ж такое, неужели это такой страшный грех?
— Хорошо… Хорошо! — отрывисто отвечает он. — Я приеду. Я скоро приеду! Стой там, где стоишь и не суйся никуда! Мать с тобой? Скажи ей, пусть никуда не лезет, а то знаю я ее. Стой возле школы и ни с кем не говори, ничего никому не рассказывай. Жди!
Я слегка огорошена таким фамильярными отношением к родителям — вот тебе и хороший парень, вот тебе и человек-загадка. Я почему-то была уверена, что семья третирует его, давя на чувство вины и родства, как это обычно бывает у выросших детей, которых не хотят отпускать. Но он говорит на правах хозяина, как говорил бы отец или любой глава семейства.
Что у них там творится? Что происходит, вообще?
— Полин… — начинает он, но я и без того знаю, что сейчас будет сказано, приподнимаюсь на локтях и начинаю искать свою одежду, разбросанную по машине. — Мне…
— Надо уехать, — вместо него заканчиваю я. — Я все слышала.
— Там реально какая-то проблема, я бы по-другому не стал…
— Я понимаю, — хотя ни черта я не понимаю, и снова давлю досаду в себе, чтобы она не прорвалась наружу. Зачем он только взял этот дурацкий телефон, ну что, без него справиться не могли?
И тут же чувствую себя законченной эгоисткой. Я знаю его два дня… Всего лишь два дня?! А это, как никак, его родные. Но как же жаль отпускать его прямо сейчас, прямо в эту секунду! Это как будто проснуться от будильника, после того, как увидел сон, в котором сбылось твоё заветное желание — и надо опять привыкать, что ничего этого нет на самом деле.
— Стой, не спеши… — привлекает он меня к себе, и целует — до одурения нежно, словно пытаясь перекрыть горечь того, что наше с ним время закончилось и вся ночь превратилась только в маленький осколочек. Безумно яркий и запавший в сердце, но от этого только сильнее саднящий. — Все наши планы в силе. Как только освобожусь — я позвоню.
— Ага, — вспоминаю о том, что он работает с утра до полуночи. Ну что, придётся подождать. Ещё целые сутки! От этой мысли я издаю совершенно дурацкий ноющий звук, который тут же утихает, едва вспоминаю ещё одну важную деталь.
— Но тебе же… тебе нельзя за руль. Ты выпил!
 
— Да я трезвый, не переживай. Меня от другого не отпустило, — пытается пошутить Артур, чтобы разрядить атмосферу. — А коньяк уже выветрился, — успокаивающе добавляет он, начиная собираться — резко, быстро, чётко. Не то что я, натянувшая своё платье, а вот с бельём возникает проблема. Я шарю рукой под одним сиденьем, под другим, пока он не протягивает мне мою многострадальную пропажу. Мы оба давимся от смеха из-за всего этого, пытаясь скрыть то, что чувствуем на самом деле. Выбравшись из машины, чтобы одеться, в ответ я нахожу его футболку и помогаю ему принять более-менее приличный вид.