Никогда_не... (СИ)
Очень жаль, что даже совсем молодые мальчишки, стоящие на пороге взрослой, как говорят учителя, жизни, уже примерили на себя маску игроков второго плана. Окидывая взглядом их угрюмую колонну, не вижу ни одного интересного костюма, ни одного необычно повязанного галстука, ни одной стильной детали в виде яркого платка из нагрудного кармана… Ни-че-го… Грусть-тоска смертная.
— Сейчас-сейчас, вот сейчас начнут вручать аттестаты! Сразу — гордость школы, золотые и серебряные медали. Медалистам только депутаты вручают, это у нас традиция такая. Вот говорила же Эмельке — иди на медаль, тебе отдельно вручать и аттестат, и грамоты будут. Так что ей! Одна шелуха в голове, эх! — горестно вздыхает Наташка, в то время как Эмель закатывает глаза под лоб.
— А напомни-ка мне, мы с тобой какие медали получали? — чтобы немного поддеть Наташку и в то же время заземлить ее, спрашиваю нарочно громким шепотом.
— Так… Полька! Опять ты за своё! Никаких не получали, ни ты, ни я, но…
— И что, разве мы плохо живем?
— Неплохо живем. Неплохо, — соглашается подруга. — Но могли бы и лучше. Всегда можно жить лучше и хотеть больше. И кто его знает, как с медалями бы у нас сложилось. Мать для своих детей всегда лучшего хочет. И большего. Поняла меня? — шикает она на Эмель, надувающую пузырь из жвачки, которую она попросила у меня. — А ну выбрось эту гадость! Дай сюда! — и, заставляя Эмель сплюнуть в салфетку, добавляет: — Так что нечего тут неуважение разводить. Всегда есть к чему стремиться. Вот, вот, смотрите, начинается!
На сцене и вправду начинается торжественная раздача медалей, сначала золотых, потом серебряных. Ещё со времён учёбы в школе я помню, как зарабатывались эти медали — сами ученики их никогда не получали, на медаль избранных обычно «тянули», натужно, всей школой, решая сложные контрольные и помогая писать научные работы. А родители этот тяжкий труд спонсировали по мере сил.
На серебряную медаль нередко выходили те, кто решал учиться на «отлично» сам, но не смог преодолеть минное поле дурацких требований к оформлению работ. А вот золотые медалисты в моих глазах — это выпестованные семьей и школой мажорские мальчики и девочки. Поэтому к серебряным медалистам я присматриваюсь с большим интересом, чем к золотым, с которых начинается торжество.
Золотых медалистов из сорока пяти человек выпуска ровно девять — пять девчонок и четыре одинаково несчастных мальчика, всем своим видом демонстрирующих, что теперь мамочка и бабушка могут быть довольны.
Девчонки же, как обычно, намного ярче — рослые, выглядящие старше своих лет, одна даже в короне, навевающей ассоциации с конкурсами красоты. Внимательнее присматриваюсь к ней — кораллово-розовое платье, калифорнийские локоны с цветными прядями. Неужели…. Неужели она? Та, кого я ищу?
Если брать только одежду и прическу — вполне может быть. Но общий вид, энергетика, исходящая от неё — вряд ли… Во-первых, чистая кожа, свежий макияж, она одна из немногих, у кого краска не потекла и, несмотря на улыбку, приклеившуюся к лицу, мне тяжело поверить, что ее можно довести до состояния рыданий в туалете и ползания на коленях перед своей мучительницей. Обычно в такую зависимость попадают девочки в себе неуверенные, ищущие любви и одобрения, пусть даже в такой извращённой форме.
Тут же перед нами — первая красавица не только класса, но и школы. Ей первой вручают — но не медаль, я ошиблась… это какой-то диплом за заслуги. С ней первой фотографируются, жмут руку и старомодно целуют в щечку депутаты. Уверена, что фото с ней будут украшать всевозможные стены и доски почета ещё многие годы. Ей через плечо директриса вешает серебряную ленту «Гордость школы-2019»
Всеобщая любимица, красавица, умница… Хотя, вот умница ли?
Присматриваюсь внимательнее. Нет, не нравится мне ее заученная улыбка, взгляд какой-то… расфокусированый, в себя. По всему видно, что она играет давно приросшую роль всеобщей любимицы, звезды школы, и что сама в это время находится где-то не здесь.
— Кто это, Эмель? Что за девочка? — обращаюсь я к Эмельке, которая всех знает, и пользуясь тем, что сидит в первом ряду, постоянно ерзает, размахивает руками и шлёт воздушные поцелуйчики.
— Это? Ой, это же Виолка. Виола Купченко. Наша мисска!
— Кто-кто? — не понимаю я. Какая еще миска, что за новый сленг?
— Ну, мисска! — поясняет Эмель. — Мисс класса! Мисс Осень! Мисс Веселые старты. Мисс школы! Она все время везде первые места занимает и считается самой красивой. Ее и депутаты, и директор, и учителя любят. И телевидение наше ее снимало, и на всех смотрах она от нас выступает. Она даже когда золотую медаль завалила и не захотела идти на серебряную, ее к медалистам впихнули за участие в конкурсах и в жизни школы. Не знаю, как без неё директриса будет жить, кем каждую дырку в бочке затыкать придётся, — весело смеётся Эмель.
— А ты что, недолюбливаешь ее?
— Я? Да нет, почему… Виолка классная. Ну, немножко зазнаётся, как и все мисски, но, вообще, добрая, без подлянок.
— Просто в мое время о таких миссках говорили с восхищением, все хотели с ними дружить. А они были недоступные как звезды. Ты же вроде как иронизируешь над ней… Или мне показалось?
— Ой, теть Поль… — делает голос тише Эмель. — Я вот лично против Виолы ничего никогда не имела. Никогда она меня не дразнила, наоборот, когда-то даже танец вместе ставили — я Бейонсе, а она — Шакира…
— Так Шакира — это же у нас ты, — улыбаясь, вспоминаю её приём отвести от себя нападки обидчиков.
— Ну, а тогда была она, — продолжает Эмель, как-то осторожно оглядываясь. — Шакира же волосы в белый красит, вот Виолка и была как она. Я ей помогала накрутиться и прическу сделать, и танец учить. Виолка простая, если вот так напрямую общаться. А то, что она иногда может что-то обидное сказать, так я не считаю, что это что-то страшное. Все мы можем, правда, теть Поль?
— Ну-у, это да, — в этом мне трудно не согласиться с Эмель. — Так, а к чему ты вела? Не просто же так ты это мне рассказываешь, да?
— Ну… да… Там просто одна история была. В прошлом году. Очень неприятная…
Так-так. А это уже неспроста. Слишком много совпадений, слишком много мелочей, царапающих глянцевый образ признанной королевы. Я наклоняюсь к Эмель и, стараясь не выдать нетерпение, спрашиваю:
— Что за история?
— Ой, теть Поль, такая неприятная. Опозорили Виолку, короче. Сняли в таком виде… Не в самом лучшем. И опозорили. В интернет фотки выложили, мемасы всякие обидные делали. Вот знаете, как оно бывает — когда девочка — всегда при параде, звезда школы и вдруг… вот так, в грязь лицом, причём по-крупному…
— Что значит «в грязь лицом»? — продолжаю допрашивать ее я, все еще не понимая, нащупала ли я ту самую, нужную мне ниточку или это выстрел вхолостую.
— Да напилась она. Напилась, стошнило ее, одежду испортила. Ее тут же и сняли, в туалете, и выложили это в интернет. Как будто сами такие ангелы… У нас вон самая большая отличница-зубрилка из окна на восьмое марта и то — рыгала.
— Ах, вот оно что… — ситуация, конечно, неприятная, но как правильно заметила Эмель — проходная. У кого их только нет, этих позорных фото и видео с вечеринок, причём зачастую, чем приличнее человек — тем хуже фото, скрытые в запароленных папках.
Тут же — девочка яркая, самоуверенная, не думаю, что из-за этого с ней случилось что-то из ряда вон выходящее. Пусть даже платье запачкалось и макияж потек, но такие себе цену знают. На следующее утро приходят с высоко поднятой головой, всем видом показывая, что вчера они, может, и страшненькие были, зато сегодня снова красотки в отличие от тех, кто за ними шпионит и пытается поймать в не самом лучшем виде.
— А что, еще какие-то крупные скандалы были у вас в школе за последний год? — в надежде узнать хоть что-то, какую-то новую зацепку, спрашиваю Эмель, и она с удовольствием, хоть и бегло рассказывает мне о подростковых горестях — кто кого подставил, кто завалил аттестацию, а кого мать с вечеринки погнала взашей из-за оценок.