Хозяйка графских развалин (СИ)

Так, а если я замёрзну и помру от воспаления лёгких? Он перестанет быть родственником? Или… Если переход будет разрушен, если на тот свет отправлюсь не только я, но и все обитатели Севера, то сообщить о безвременной кончине будет некому. Проверять, живы мы или нет, никто не поедет. Медведь будет пользоваться привилегиями до гробовой доски.
Всё так плохо? Я аж оборачиваюсь. То, что он отправил меня к графу в тонюсеньком платье говорит в пользу моей теории. Но то, как он поцеловал меня в лоб… Тогда мне показалось, что он очень своеобразно, но всё же любит свою дочку.
Гадать бесполезно, просто надо держать в уме одну из вероятностей. А лучше посчитать, сколько конкретно килограммов золота налоговая льгота оставляет Медведю и сопоставить с суммой приданого.
Хоть бы я была неправа…
Но неожиданно злобный внутренний голос говорит, что моё выживание в планы Медведя не входит.
  
Глава 20
 
Проспект заканчивается развилкой, и кучер берёт левое направление, а я, наконец-то, замечаю нужную мне лавку. Возможно, похожие уже попадались, но я не успевала рассмотреть, а теперь вижу.
— Батюшка! — радостно восклицаю я, — Вон, палантины, кажется.
— Шляпная лавка, да, — буркает Медведь, глянув в окно.
— Батюшка, вы переживали, что я слишком легко одета для порта. Разве с палантином не будет лучше? Я надену, чтобы вы не беспокоились!
С купца по нитке… и будет гардероб.
Медведь вперивается в меня взглядом. Видно, что ему хочется послать меня… к мужу, но Медвель здраво оценивает финансовые возможности графа, поэтому ударом ручищи по стенке останавливает кучера, а затем, рыкнув, приказом разворачивает экипаж, и мы подъезжаем к лавке.
Кучер открывает дверцу, подаёт откидную ступеньку.
— Дорогой зять, не утруждайтесь, сделаю подарок дочке. Мы мигом.
— Что вы, дорогой тесть, я буду ждать, сколько понадобится. Всё же подарок дочери в такой день, — поймав мой кивок, Гарет очень удачно поддерживает мою затею.
Кажется, я продешевила.
На подарок следовало выбирать что-нибудь повесомее платка.
Хотя…
Вслед за Медведем я выбираюсь на мостовую. Из экипажа меня поддерживает Гарет, а вот Медведь помощью себя не утруждает. Он по-прежнему излучает недовольство, но, при очередном взгляде на меня вдруг смягчается и, махнув рукой, топает в лавку.
— Самый лучший палантин, — рявкает он под удар двери о косяк и теряющийся в грохоте звяк колокольчика.
— Лучше шаль, батюшка, — исправляюсь я. — И шляпку ведь тоже надо, как считаете?
— Платок бы тебе, — ворчит он, но тотчас соглашается. — Шляпку надо.
Нас глубоким поклоном приветствует миловидная шатенка в строгом жемчужно-сером платье с кружевной отделкой. На голове из того же кружева широкая лента. Серый цвет девушке откровенно не идёт, придаёт коже нездоровый землистый оттенок.
Медведь нетерпеливо указывает на первую же попавшуюся шляпку. Увы, оценить насколько она подходящая, я не могу. То есть, отчасти я могу оценить качество изготовления, но не соответствие моему статусу и моде. Шляпка аккуратная, круглая, крепится шляпной булавкой и украшена очень пышным пером, уложенным по краю ото лба к затылку и сзади задорно поднимающимся вверх. Пожалуй, мне нравится.
Не проронив ни слова, девушка подаёт мне шляпку и разворачивает зеркало, чтобы я могла взглянуть.
— Красиво, батюшка? — я старательно хлопаю ресничками.
— Да, дочка. Ты у меня красавица выросла, тебе всё идёт.
— Батюшка!
— С замужеством ты прямо расцвела, не узнать.
Ну, не узнать меня по другой причине, но не будем уточнять.
Я лишь улыбаюсь и киваю девушке:
— Широкую шаль, чтобы я могла закутаться выше талии.
И вновь шатенка ничего не говорит, зато проворно разворачивает для меня один за другим палантины, большие платки, шали.
Она немая?
Выбор огромный, глаза разбегаются. Но я, пробежав подушечками пальцев по всем разом, выбираю накидку, показавшуюся мне самой тёплой — пригодится.
— Нравится? Бери. И вон те перчатки кружевные, нечего с голыми руками ходить.
 
— Спасибо, батюшка!
Маловероятно — настолько невероятно, что я попросту не верю в шанс, что это может быть правдой, но… — вдруг Медведь действительно не знает и не понимает, насколько на севере невозможно жить? Мало ли…
Некоторый смысл в моём предположении есть. На Север Гарета отправил император лично. Разве мог император обречь опального графа на смерть в снегах и льдах? С одной стороны, да, на то он и император. С другой стороны, любой аристократ примерит подобную опалу на себя и насторожится. Поэтому не исключено, что о Севере думают, как о суровом, но жилом крае. Ведь предки графа там как-то жили.
По-моему, я пытаюсь оправдать Медведя.
Собственно, почему бы не проверить?
Медведь расплачивается за мои покупки, и, провожаемые молчаливым и глубоким поклоном шатенки, мы выходим на улицу. Я тотчас останавливаюсь и поворачиваюсь к Медведю.
— Доча?
— Батюшка, вы ведь сегодня посетите Север?
— Что за чушь? Зачем это?
— А? Разве вас не беспокоит в каких условиях я оказалась? Батюшка, посмотрите сами, на севере совершенно невозможно жить!
— Я возвысил тебя, сделал графиней. Дальше, любезная дочь, изволь выполнять свой долг перед мужем и вести хозяйство, как тебя учили, тогда мигом всё наладится.
Мигом?!
Ха, на что я рассчитывала? Он не пошёл на мою свадьбу.
Как вообще мигом можно поднять хозяйство на заснеженном пустыре? Продать лёд пингвинам по весу золота? Так пингвинов в наших краях не водится.
Мы возвращаемся, и экипаж трогается. Хотя я продолжаю смотреть в окно, я почти не замечаю проносящихся за стеклом видов, лишь отмечаю, как уже давно не каменные, а деревянные строения становятся всё ниже и уродливее, аккуратные постройки сменились не знающими ухода развалюхами. Мы явно пересекаем неблагополучный район. Насколько здесь опасно? Я почти неосознанно отодвигаюсь от стекла и прикрываю его шторкой, оставив лишь небольшую щель, чтобы продолжать смотреть.
В голове круговерть мыслей.
Самое простое, что я могу сделать — это на корабле урвать побольше и бежать, спасая свою шкуру. Но почему внутри всё противится побегу? Сколько я знаю графа? Сутки? Он и его сёстры точно не моя семья, а свадьба — всего лишь чудовищная нелепость. Так почему побег я воспринимаю как самое настоящее подлое предательство?
Толчок от того, что экипаж затормозил слишком резко, вырывает меня из круговерти мыслей. Почему воспринимаю? Почему не воспринимаю? А по кочану! Я просто хочу помочь Гарету. Он мне нравится, и я просто буду рада ему помочь. Без ожиданий, без расчёта на ответную помощь или хотя бы благодарность.
И так легко становится, так интересно. Я как будто только сейчас по-настоящему ощутила, что жива и живу.
— Даниэлла? — негромко окликает Гарет. Он заметил, что моё состояние изменилось?
— М?
— Вам очень идёт улыбка.
— Как и вам, Гарет, — ответ неожиданен даже для меня.
Гарет смотрит на меня широко распахнутыми глазами и, кажется, несколько секунд даже не дышит.
Хрупкую идиллию рушит Медведь.
— Прибыли, — довольно грубо сообщает он, распахивая дверцу.
В нос тотчас ударяет запах несвежей рыбы, и я понимаю, что порт не марина с аккуратными понтонами, ведущими к белоснежным красавицам яхтам. Здесь швартуются и разгружатся пузатые купеческие корабли, шныряют крысы, сквернословят матросы, толкутся нищие в надежде поживиться. Здесь шумно, грязно…
Надо было ещё сапоги купить. Или хотя бы башмаки.
Выбираясь на мостовую, я стараюсь наступить на самое чистое место.
Порыв ветра разгоняет тяжёлый дух, и дышать становится легче, но и только. Я в миг притягиваю сальные взгляды работяг. Шаль, в которую я кутаюсь, скрывает тело, но я начинаю чувствовать себя, практически, голой. Пожалуй, без одежды вовсе я бы не притянула столько взглядов, сколько я притягиваю, одетая в никогда не виданный здесь дорогой наряд аристократки. Рослая девица с цигаркой в зубах одета в простую рубаху и штаны, ничем не отличается от прочих.