Кто сделал бога (СИ)

Господин Умукх задумался, и по его расфокусированному взгляду я сразу понял, что ничего внятного он не ответит. Похоже, это как с запретами — он не может говорить об этом осознанно. По нашим наблюдениям, у него вообще плоховато с перечнями.
— Вы сказали, она угостила вас вареньем, — зацепился за ниточку лингвист. — А то, что господин Сержо вам фруктов навёз и мёда, это тоже подношение?
Господин Умукх рассеянно кивнул.
— Да, но дешёвое. Много за такое не сделать.
— Как может быть, что банка варенья дороже, чем несколько ящиков его же и кубометры сот? — не понял физиолог. То есть мы все не поняли, но он высказал.
Господин Умукх потёр лицо скрюченными пальцами, есть у него такой мушиный жест.
— Не знаю. Я устал. Хочу посмотреть цветочки.
С этими словами он обратился в насекомое и улетел куда-то по коридору.
— Цветочки?.. — прошептал Грём.
— Это он так развлекается, — подала голос лаборантка. — Я видела. Сидит у забора, где какие-то ромашки на газоне цветут, и рассматривает их.
— И часто он так... превращается? — спросил физиолог, который своими глазами увидел это впервые.
— Нечасто, — покачал головой я. — Только если сильно от нас устаёт.
— Слушайте, — заговорил профессор Морфелло пониженным голосом, — нам надо прекратить его подкармливать. Вообще всем, обязательно. Вы же слышали, он понимает как просьбы обычные фигуры речи. Уборщица наверняка не собиралась его просить сделать себе идеальный слух, она просто так выразилась! А что если кто-то ляпнет "чтоб мне пусто было"?!
— Надо господину Сержо сказать, — закивал я. — Чтобы распорядился и довёл до всеобщего сведения.
— Господи, — выдохнул психолог, заставив всех нас вздрогнуть. — Как с ним работать вообще, если на каждом шагу засады?!
— Вы лучше к божествам не взывайте, — шёпотом посоветовал лингвист. — Призовёте ещё, не дай... В общем.
10 июля
Анатоль Сержо, руководитель проекта
Когда все ушли, я прокрался в свою каморку, где статуэтка уже обросла свечами и лампадами, плошками с мёдом и прочими липкостями, искусственными цветами, кристаллами и тому подобной дребеденью — всем, что мне удалось нагуглить в качестве подношений и украшения алтарей языческим богам. Пожарную сигнализацию здесь пришлось отключить: не знаю, как бы она отреагировала на бездымное пламя, но проверять не хотелось.
Кем я себя чувствовал, когда покупал всю эту дребедень — кто бы знал. Ну сласти ещё ладно, хотя пришлось потом подтереть историю расходов, потому что домашнюю бухгалтерию ведёт жена, и списки моих покупок в супермаркете она видит. К счастью, за годы работы на проектах минбеза я обзавёлся инструментами, которые это позволяют провернуть. Но заказывать что-либо с доставкой — что сюда, что домой, — я не решился. Пришлось идти ногами в один из этих бабских магазинов домашнего декора и выбирать там свечки, как какой-то, прости господи, визажист. В жизни не испытывал большего стыда. Понятное дело, что под кепкой, очками и респиратором меня никто бы не узнал, тем более с камер, но я на всякий случай ещё и расплачивался с временного эспажанского счёта, который завёл только для этого, да так, что отслеживать пришлось бы полгода.
Я тяжело опустился коленями на подушку, свистнутую со стула в рекреации, и сложил руки перед алтарём, стараясь сосредоточиться на том, чего хочу от этого паразита. Чтобы он не вредил людям. Чтобы не пожаловался на меня муданжцу. Чтобы побыстрее раскололся, ответил на все вопросы учёных, а лучше вообще оказался массовой галлюцинацией.
Вряд ли он мог исполнить последнее — тут получался какой-то замкнутый круг логики, но этого я на самом деле хотел сильнее всего. Хоть бы сгинул уже, отвалил обратно на свой Муданг, а там объявили полную изоляцию. Хоть бы Земля перехотела с ним связываться.
Музыка и медицина. Эти учёные втирали мне полушёпотом, что ему подвластны только музыка и медицина. Выходит, молиться ему тут о моих желаниях бессмысленно, нужно вынудить его пообещать. Обещать он может и то, что не относится к его сфере влияния. Обещал же он уборщице не носить угощения в комнату, и вон до сих пор не носит.
 
Я помедитировал перед алтарём ещё немного, наблюдая, как по разложенным в чашечки сластям ползают мухи. Тварь не возражает против мух, а оставлять здесь окно закрытым я не решался — вдруг какой запах донесёт в коридор. Если это всё раскроется, мне не пережить позора.
11 июля 
Анатоль Сержо, руководитель проекта
Подопытного я отловил, когда он завершил на сегодня свои тесты и морочил головы учёным какими-то рассуждениями о том, какого цвета цветы. Ромашки ему, дескать, флюоресцируют. Так и знал, что он принимает что-то.
При виде меня он заулыбался, отошёл от учёных и радостно поздоровался. Я не придумал ничего лучше, чем снова просто поклониться, мысленно отправляя ещё одну молитву, чтобы он не счёл меня грубияном.
— У меня к вам будет просьба, — неловко начал я, и он оживился, только что на месте не запрыгал. Учёные за его спиной смотрели на меня тревожно, как будто ждали подвоха. Сами могли бы догадаться, между прочим, но уж ладно, подарки же я дарил, а не они… Придётся самому позориться. Надо как-то собрать в кулак всю наглость и высказаться. Я постарался сделать морду кирпичом, чтобы ненароком не выдать, как мне неловко. — Пожалуйста, обещайте мне, что не навредите ни одному человеку на Земле.
Взгляд существа тут же разочарованно потух, и сам он весь обмяк. Вот зараза, так и знал, что ему это доставляло удовольствие!
— Не могу, — уныло прозудел он. — Если люди нарушают запреты, я обязан наказывать.
Ах вот, значит, как. Обязан он. До меня уже кому-то обещал, паразит. Ладно же, у меня ещё есть идеи.
— Прошу также, — по возможности монотонно продолжил я, как будто меня совершенно не напряг его ответ, — обещать не разглашать подробности эксперимента руководству Муданга и его представителям.
Существо попыталось что-то сказать, но снова увяло. Неужто я и тут опоздал?
— Я уже обещал всё рассказывать брату и Ахмад-хону, — развёл руками он.
Я стиснул зубы от злости. Конечно, они там на своём Муданге небось получше нашего разбираются в том, как управлять этими тварями, провели подготовительную работу прежде чем его сюда отправлять! У нас не было шансов с самого начала! И что мне теперь доложить минбезу? Что муданжцы прислали биологически опасный элемент, которому нельзя заблокировать функцию нападения, и который передаёт данные обо всём, с чем имеет дело, своим? Вот они порадуются!
— Проваливай тогда! — выпалил я. — Чтоб глаза мои не ви…
Договорить я не смог — язык, губы, челюсть, как будто парализовало. Я схватился за лицо и чуть не упал, пытаясь вдохнуть. Воздух дрожал от пронзительного визга. Казалось, этот звук заставлял вибрировать даже мои кости. Послышался звон стекла — это бронебойного-то.
Внезапно всё прекратилось.
Я закашлялся, слишком жадно заглотив воздух. Язык так и не шевелился.
— Не надо такое просить! — истошно заголосил подопытный, и я осознал, что визжал тоже он. — Я не буду такое выполнять! Сами же просили не вредить, и тут же такое! Я никому не хочу вреда! Я сюда приехал учиться лечить, а не калечить!
Моему рту вернулась чувствительность, и я попытался что-то сказать, только не знаю, что. получается, я чуть не попросил, чтобы мои глаза… не видели? Сердце колотилось где-то в горле, глаза заслезились. Пришлось нащупать подлокотник дивана и присесть на него, пока не шлёпнулся на задницу передо всей командой. И так облажался — краше некуда. Как же я не подумал, лингвист ведь предупреждал насчёт формулировок… Правда, “проваливать” подопытный не спешил, но это тоже, если вдуматься, выражение не очень ясное. Как знать, как он его понял?..
— Зачем вы так?! — продолжал возмущаться он. Вид у него был обиженный.
— Я… неудачно выразился, — промямлил я едва ворочающимся языком.
Главный лингвист откашлялся.
— Господин Сержо, я понимаю, что на вас давят, но всё же давайте каждый будет делать свою работу?