Водородная Соната

Человек потер лицо обеими руками:
— Что ж, ты ошибалась, — сказал он ей. — Одна из вещей, которую вы должны сделать, если собираетесь жить долго и не сойти с ума, — убедиться, что о сохранности ваших воспоминаний должным образом… заботятся. Присматривают.
— Как вы вообще их сохраняете? — спросила Коссонт. — У вас в голове компьютер?
— Вовсе нет, — пожал плечами КьиРиа, выражение его лица указывало на то, что он нашел эту идею неприятной. — В каком-то смысле мой мозг такой, каким был всегда, просто стабилизированный. Так было на протяжении тысячелетий. Хотя внутри есть модифицированное нейронное кружево. Специфическое — не комм. А вот чем я действительно могу похвастаться, так это дополнительным хранилищем. Не обрабатывающие процессоры — просто место хранения. Хотя кого-то это, возможно, напугало бы.
— Оно отдалённое? — спросила Коссонт, — то есть, находится далеко или…?
— Нет. Оно во мне, — признался КьиРиа. — Непосредственно во мне. В человеческом теле предостаточно места для хранения информации, если только вы сможете закодировать соответствующие базы и установить нанапроводимую систему считывания через спирали. Я начал с соединительной ткани, потом кости, а теперь даже в самых жизненно важных органах есть встроенные хранилища. Нисколько не умаляет их полезности, во многом даже улучшает функционал, увеличивая прочность костей, например, и прочее. Хотя я заметил, что тело в результате не очень хорошо плавает.
— Ты буквально отягощен своими воспоминаниями! — сказал Склом, посмеиваясь.
КьиРиа это не впечатлило, он поднял руку и, вытянув палец, осмотрел его.
— Ну да. Однако в моем мизинце теперь больше знаний, чем у некоторых людей в буквальном смысле во всем теле.
— А что с генерирующим органом? — спросил Склом, смоделированный по образцу мужской силокулы. — Там тоже что-то хранится?
КьиРиа нахмурился, отведя взгляд, словно отвлекшись:
— В настоящее время пусто.
Склом расхохотался. Коссонт подумала, что мужчины, казалось, находили забавными схожие вещи и шутки, независимо от своей видовой принадлежности.
— Пространство для расширения! — Склом хрипел, хотя КьиРиа, похоже, не забавляло его веселье. Он закатил глаза, обменявшись с Коссонт многозначительным взглядом и слегка потерев переносицу при этом.
— Сначала мои воспоминания были размещены случайным образом по всему моему телу в многочисленных копиях, — поведал он. — В настоящий момент, когда доступное место занято, обычно имеется только одна копия каждого воспоминания — на протяжении веков я, в рамках одного из своих долгосрочных внутренних проектов, сортировал, перемещал и складировал все мои воспоминания, помещая их в места, казавшиеся мне наиболее подходящими. — Он посмотрел на Коссонт. — Я слукавил: мой… генерирующий орган содержит все мои воспоминания о моих предыдущих контактах. Что кажется вполне уместным.
— Ха! — воскликнул Склом, довольный признанием.
— Уместно, — согласилась Коссонт. — Но что осталось в вашем настоящем мозгу?
— Недавние воспоминания, недавно вызванные прежние воспоминания, очень запутанная карта ячеек памяти моего тела, и, своего рода, случайные, просеянные обломки мыслей, когда-либо проходивших через мою голову. Я не могу — не смею — вмешиваться в них, за исключением одного или двух очень специфических эпизодов. Делать это означало бы перестать быть собой. Мы в значительной степени являемся суммой всего, через что прошли, и избавиться от этого знания означало бы расстаться со своим я.
— Про какие один или два специфических эпизода вы… — начала Коссонт.
— Они не касаются тебя, — оборвал КьиРиа мягко.
Коссонт немного понизила голос:
— Кто-нибудь когда-нибудь разбивал вам сердце? — тихо спросила она.
— Фххх! — исторг Склом.
— В том смысле, который, я уверен, ты в это вкладываешь, не более чем девять с половиной тысяч лет назад, — оживленно сообщил ей КьиРиа. — Возьмем другое, более подходящее определение: мое сердце разрывается при каждом новом столкновении с идиотизмом и жестокостью всякого рода существ, которые осмеливаются называть или думать о себе как о носителях разума.
 
— Другими словами, — вставил Склом, — примерно раз в столетие, полвека или около того.
КьиРиа посмотрел на него, но не стал поправлять.
— Итак, — сказала Коссонт, — сексуальные воспоминания…
— Да, — отозвался КьиРия.
— …Где вы храните воспоминания о любви, бывших возлюбленных?
КьиРиа посмотрел на нее.
— В голове, конечно. — Он отвернулся. — Во всяком случае, их не так много, — добавил он чуть тише. — Чем дольше живёшь, тем сложнее становится любить, а я прожил очень долго. — Он снова остановил свой взгляд на ней. — Я уверен, что это, помимо прочего, зависит от вида — некоторые, кажется, вполне прекрасно себя чувствуют, вообще не имея понятия о любви — но в какой-то момент — достаточно скоро в моём случае — приходит понимание того, что любовь обычно проистекает из внутренней потребности, и что поведение,… выражение любви важнее, чем личность, на которую это чувство обращено. — Он мрачно улыбнулся Коссонт. — Ты, молода, и поэтому всё, сказанное мною, не будет иметь для тебя никакого смысла. — Его улыбка растаяла. Как поздний весенний снег по утрам, подумала Коссонт.
— Я завидую твоим иллюзиям, — добавил он, — хотя не желаю их возвращения.
Длинные пирсы и выпуклые понтоны гигантского сочлененного плота изгибались и скрипели вокруг них, подобно гигантской артритной руке, лежащей по поверхности океана, вечно и тщетно пытавшейся утихомирить его.
— А-ха! — нарушил молчание Склом. — Вот оно! — и аватар спрыгнул с дивана, покатив по плоту синее пятно конечностей, когда в небе появился небольшой шаттл, прорезавший сине-зеленые беспокойные волны. Он нёс одиннадцатиструнную, недавно сделанную для Коссонт “Всё, Что Считается Законным”. Услышав, что в идеале для правильной игры на инструменте требуется четыре руки, Склом жаждал опробовать инструмент.
КьиРия вздохнул:
— Это будет звучать ужасно, я думаю?
Коссонт кивнула:
— Наверняка.
Она снова пришла в себя. На мгновение её захлестнула паника, когда она вспомнила декомпрессионный взрыв и туманный вихрь высвобожденного воздуха, выбросивший её и андроида в вакуум — на ледяную, твёрдую, как железо, поверхность планеты… потом она поняла, что чувствует себя хорошо, и никакой боли нет, а поверхность под ней была теплой и даже удобной.
Она открыла глаза, ожидая, что под ней прокатится океанская зыбь, а сверху раскинется белое небо.
— В медицинском отсеке, на борту корабля Культуры “Ошибка. Не…” — объявил человек, стоящий рядом с ней. Кем бы он ни был, у него была кожа цвета полированной бронзы. Аватар корабля, — поймала себя на мысли Коссонт. Фигура пожала плечами.
— Я предположил, что ваш первый вопрос будет примерно таким: “ Ох, где это я?” — сообщил ей аватар.
Коссонт сглотнула, почувствовав, что горло ещё слишком воспалено для ответа, и просто кивнула. Ей удалось выдавить из себя что-то вроде хрипа.
У лысого андрогинного аватара были зеленые глаза, открытое честное лицо, и он был одет достаточно свободно по меркам гзилта. Коссонт повела головой из стороны в сторону. Она лежала на наклонной кровати, все еще одетая в потрёпанные, проколотые во множестве мест брюки и куртку. Слева от неё находился мертвый солдат в скафандре, с откинутой назад передней частью шлема. Лицо внутри шлема выглядело искажённым. Аватар заметил её взгляд, потянувшись, чтобы закрыть лицевую пластину.
Андроид Эглиль Паринхерм пребывал в технически неправильном положении справа от неё. Растянутая полковничья куртка по-прежнему покоилась на его плечах. Он казался не более живым, чем покинувший этот мир солдат. Пиан хлопала крыльями, порхая по круглому пространству, но, заметив, что Вир очнулась, подлетела ближе, пропищав что-то вроде:
— Ах! Жива, всё же жива. Ура!
По крайней мере, в этот раз, подумала Коссонт, заметив краем глаза тёмный, похожий на гроб корпус одиннадцатиструнной, расположившийся у одной из переборок.